— Я смотрю, вы что-то занервничали. Тогда я начинаю.
Он подозвал официанта и заказал лимонад безо льда.
— Не люблю лед. Холодное очень вредно для печени…
Ирис нервно потирала под столом руки, сердце колотилось в бешеном танце. Я еще могу уйти, прямо сейчас…
Он откашлялся и заговорил:
— Итак, как вы и просили, я проследил за вашим мужем Филиппом Дюпеном. Начал я в четверг одиннадцатого декабря в восемь часов утра возле вашего дома и с помощью двух коллег не терял его из виду до вчерашнего вечера, двадцатого декабря, когда в двадцать два тридцать он вернулся в ваш дом.
— Правильно, — едва слышно ответила Ирис.
Официант принес лимонад и попросил расплатиться сразу, потому что он заканчивает работу. Ирис дала ему деньги и жестом показала, что сдачи не надо.
— Жизнь вашего мужа расписана по часам. Похоже, скрывать ему нечего. Таким образом следить за ним оказалось несложно. Я легко сумел идентифицировать все его встречи, лишь один собеседник задал мне хлопот…
— А-а, — сказала Ирис. Сердце ее упало.
— Это мужчина, с которым он встречался два раза с интервалом в три дня в кафе аэропорта Руасси. Один раз утром в одиннадцать тридцать, другой раз в три часа дня. Каждая встреча длилась около часа… На вид этому человеку лет тридцать, серьезный, деловой, носит черный атташе-кейс. Он показывал какие-то фотографии, документы и вырезки из журналов. Ваш муж кивал, сначала внимательно слушал. Потом задавал много вопросов, а тот слушал и записывал…
— Записывал?
— Да. Мне показалось, это была деловая встреча. Мне удалось, не спрашивайте как, снять фотокопию с еженедельника мсье Дюпена, так там эта встреча не отмечена. Указаний о ней нет в его записной книжке, он не говорил о ней секретарше и не упоминал ее в разговоре с ближайшей сотрудницей, мэтром Вибер…
— Как вы сумели все это узнать? — спросила Ирис, удивленная таким мощным вторжением в жизнь мужа.
— Это моя работа, мадам. Короче, не утруждая вас тонкостями нашей кухни, могу сказать, эти встречи к работе не имели отношения.
— У вас есть фотографии этого человека?
— Да, сказал он, доставая пачку из папки с документами.
Действительно, около тридцати, каштановые волосы коротко острижены, тонкие губы, очки в роговой оправе. Ни красавец, ни урод. Совершенно безликий. Ирис сосредоточилась, припоминая, но в конце концов вынуждена была признать, что ни разу его не видела.
— Ваш муж дал ему некую сумму наличными, и они расстались, пожав друг другу руки. За исключением этих двух встреч, жизнь вашего мужа заполнена исключительно делами по работе. Никаких личных свиданий или заходов в гостиницу… Хотите ли вы, чтобы я продолжал слежку?
— Мне хотелось бы знать, кто этот человек.
— После каждой встречи я следил за незнакомцем. Один раз он сел на самолет в Базель, другой раз в Лондон. Вот и все, что мне удалось выяснить. Тут нужна более подробная и длительная слежка. Может быть, придется отправиться за границу. Это означает дополнительные расходы, возможно даже…
— Он специально прилетел в Париж, чтобы повидаться с моим мужем, — вслух подумала Ирис.
— Да. И именно в этом — ключ к разгадке.
— С другой стороны, скоро Рождество, и мы с мужем уедем отдохнуть на несколько дней, так что…
— Я не хочу давить на вас, мадам. Слежка — дорогостоящая затея. Может быть, вы подумаете, и если понадобится наша работа, позвоните.
— Да-да, — озабоченно кивнула Ирис. — Наверное, и правда, так будет лучше.
Оставался, однако, один вопрос, который она никак не решалась задать; он жег ей губы. Чтоб потянуть время, она глотнула водички.
— Хотела вот вас спросить, — наконец пробормотала она. — Они, когда разговаривали… какие-нибудь жесты, движения…
— Какой-то намек на интимную близость?
— Да, — выдохнула Ирис, ужасно стыдясь выказывать свои подозрения перед элегантным незнакомцем.
— Ничего подобного. Но вид у них был заговорщицкий. Говорили скупыми, точными фразами. Каждый, казалось, точно знает, чего ожидает от другого.
— Почему же муж дал ему денег?
— Понятия не имею, мадам. Мне понадобилось бы больше времени, чтобы это выяснить.
Ирис взглянула на стенные часы. Пятнадцать минут седьмого. Больше она из него не выжмет. Ее охватило уныние. Разочарование боролось в ней с облегчением: она не узнала ничего особенного. Но в воздухе отчего-то запахло опасностью.
— Мне надо подумать, — выдавила она.
— Превосходно, мадам. Всегда к вашим услугам. Если вы захотите возобновить слежку, позвоните в агентство, и они вновь направят меня на ваше дело.
Он допил лимонад, несколько раз прищелкнул языком, словно пробовал хорошее вино, и с довольным видом добавил:
— В любом случае хочу пожелать вам счастливого Рождества и…
— Большое спасибо, — перебила его Ирис, глядя в сторону. — Большое спасибо…
Она рассеянно пожала ему руку, и он ушел.
Вчера вечером Филипп вернулся в ее кровать. Он сказал только: «Я думаю, Александр тревожится, ему отнюдь не полезно знать, что мы спим отдельно».
Молчание может означать великую радость, которую не выразить словами. И молчание может отлично выразить презрение. Вот, что в тот вечер почувствовала Ирис. Презрение Филиппа. Первый раз в жизни.
Она посмотрела, как клетчатая шляпа свернула за угол, и сказала себе, что любой ценой должна вернуть уважение мужа.
В половине седьмого Ширли и Жозефина вышли из парикмахерской. Ширли схватила подругу за руку и заставила поглядеться в витрину мебельного магазина «Конфорама», освещенную большой неоновой вывеской.
— Ты хочешь, чтобы я купила кровать или шкаф? — спросила Жозефина.
— Я хочу, чтобы ты увидела, до чего ты хороша!
Жозефина всмотрелась в отражение и призналась, что она действительно очень даже ничего. Волосы, уложенные искусной рукой Денизы, окружали голову золотистым сиянием. «Я даже как-то помолодела, — подумала Жозефина. — Может, тот незнакомец в пальто пригласит меня выпить чашечку кофе, если вернется в библиотеку».
— Это ты здорово придумала. А то я обычно к парикмахеру не хожу. Не хочу бросать деньги на ветер.
Она тут же пожалела, что произнесла эту фразу: мысль о недостающих деньгах сдавила ей горло, она задрожала.
— А как ты находишь меня? — спросила Ширли, сделав пируэт и встряхнув своими платиновыми кудряшками.
Она подняла воротник длиннополого пальто и кружилась, раскинув руки, запрокинув голову, хрупкая и грациозная, как балерина.
— О! Ты у нас всегда красивая! Такая красивая, что с ума можно сойти, — ответила Жозефина, пытаясь изгнать из головы картину позорного банкротства.
Ширли расхохоталась и затянула старую песню группы Queen, кружась посреди дороги. «We are the champions, my friend, we are the champions of the world… We are the champions, we are the champions!» [21] Она танцевала на пустынной улице, среди серых, мрачных зданий. Скакала на своих длинных ногах, виляла бедрами, изображала, будто играет на невидимой электрогитаре и пела, пела от радости, что ей наконец удалось сделать Жозефину красивой.
— Отныне я буду водить тебя в парикмахерскую раз в месяц. За свой счет.
Порыв ледяного ветра оборвал ее выступление. Она взяла Жозефину под руку, чтобы согреться. Некоторое время они шли молча. Было уже темно, редкие пешеходы, попадавшиеся им по дороге, шли почти вслепую, низко наклонив головы, спешили по домам.
— Сегодня явно не тот вечер, чтоб проверить, какое ты производишь впечатление, — недовольно буркнула Ширли. — Все смотрят исключительно под ноги.
— Ты думаешь, тот, в синем пальто, теперь обратит на меня внимание?
— Если не обратит, значит, у него бельма на глазах.
Она ответила так резко, так категорично, что Жозефина воспарила от счастья. «Неужто правда я стала красивой?» — подумала она, ища глазами витрину, чтобы полюбоваться своим отражением.
Она прижала к себе руку подруги. И, впервые в жизни ощущая себя красавицей, осмелела.
— Скажи, Ширли… Можно задать тебе вопрос? Очень личный вопрос. Если не хочешь, не отвечай.
— Валяй, спрашивай.
— Вопрос довольно нескромный, предупреждаю… Только не сердись, ладно?
— Ох! Жозефина, come on…[22]
— Ну ладно. Почему ты одна, почему в твоей жизни нет мужчины?
Не успела Жозефина задать этот вопрос, как сразу же об этом пожалела. Ширли резко выдернула руку, помрачнела. Отскочила в сторону и пошла быстрым, широким шагом, обгоняя Жозефину.
Жозефине пришлось почти бежать, чтоб нагнать ее.
— Ну прости, Ширли, прости… Я не должна была, но пойми, ты такая красавица. А всегда одна, я…
— Я давно боялась, что ты задашь мне этот вопрос.
— Ты не обязана отвечать, уверяю тебя.
— Я и не отвечу, ладно?
— Ладно.
