Они медленно шли к крыльцу. Поля осторожно покосилась на Сашу, ее голос дрогнул:
–А если… Кирсанов все расскажет Игорю?
–Лешка тоже не очень-то верит, что ты виновата, – отмахнулся Карелин. – И потом – с чего бы ему ябедничать? Он знать не знает, что вы с Игорехой знакомы.
–Мне все равно страшно, – Поля нервно зевнула и покраснела. – Вдруг ОН поверит…
–Скуратов не дурак, – с неожиданной холодностью отрезал Саша. И вдруг понял: ему совсем не нравится, что Поля живет с Игорем в одной квартире. Пусть Скуратов и считает ее пока мальчишкой.
Вот именно – ПОКА.
Саша бросил на Полю внимательный взгляд и с надеждой подумал: она не понравится Игорю. Видел он, какие девицы обычно вешаются Скуратову на шею – грудастые модельки с кукольными личиками и таким же интеллектом. Эта пигалица рядом с ними – птенец. Игорь на нее и внимания не обратит.
ГЛАВА 12
Лена никак не могла забыть противную рыжую девчонку, испортившую долгожданный вечер. Может, из-за бабушки. Смешно, но Лена уже раз десять пожалела, что пришлось отказать от дома этой голодранке!
Теперь обязанности Рыжей упали на ее голову. Бабушка как с ума сошла, заставляла Лену трижды в день приходить к себе. И мучила самыми дурацкими разговорами.
Она даже заставляла Лену читать танка! Ужасную древность, Лена глазам не поверила, увидев – они написаны почти тысячу лет назад.
Бабушкин любимый Сайгё особенно ненавистен, никогда Лене не понять корявых японских стихов: ни рифмы в них, ни смысла. Пять рваных строчек, и это стихи?!
Ну что это такое, скажем:
Непрочен наш мир.
И я из той же породы
Вишневых цветов.
Все на ветру облетают.
Скрыться… Бежать… Но куда?
Или Исикава Такубоку, имя и не выговоришь, язык легче сломать. Он поближе к нам, все-таки девятнадцатый век – не двенадцатый. Лену не так раздражали его стихи, они казались проще.
Там, где упала слеза,
Влажное
Зерно из песчинок.
Какой тяжелой ты стала,
Слеза!
И ладно бы бабушка просто слушала. Но она еще и приставала с вопросами! Лена на большую часть ответить не могла, как ни ломала голову. В результате чувствовала себя тупой и несчастной. А бабушка сердилась.
Главное, деваться некуда. Бабушка тяжело больна, хоть и бодрится. Но Лена же не слепая!
«Скорая» приезжала почти через день – раз. Жаль, бабушка сама врачу деньги платила. Импозантный Василий Ильич держался как партизан, ни словечка не выдавишь. Одно твердил: «Все вопросы к Софье Павловне!»
Ну, правильно. Кто платит, тот и заказывает музыку.
Нотариус несколько дней подряд приходил – два. Древний, как сама бабушка. Лысый, нос крючком, глазки выцвели от старости. Зато взгляд змеиный, не подступись к такому, укусит. Или хуже – бабушке наябедничает, он из ее «старинных» друзей.
Лена несколько раз к нему подкатывалась. С улыбочкой, юбку надевала – едва ягодицы прикрывает, трусики под ней – одно название, грудь из лифчика – специальный, с косточками – наружу рвется…
И что?
Эта рыба стылая на нее и не посмотрела толком! Дед лишь улыбнулся ядовито и отправил Лену к бабушке. Мол, она-то уж точно знает, что и кому оставляет.
Гад мерзкий, зловредный, и все тут!
Лена видела, мама тоже к старику пыталась подластиться. Приглашала в гостиную, коньячком подпаивала, только и она пролетела. Гость коньяк хлестал как воду, но язык так и не развязал. Бедная мама осталась ни с чем.
С постели бабушка практически не вставала – три. Кресло ее любимое пустовало, никому не нужное. Мария Ивановна откатила его в дальний угол, чтоб уборке не мешало.
Даже изголовье кровати бабушка перестала поднимать – четыре. Лежала в своих подушках, один нос торчал. А уж стра-ашная – это, выходит, пять.
Кожа желтая, тонкая, сухая, все кости обтянуты словно пленкой. Глаза запали глубоко-глубоко, зато сверкали как угли. Лена таких глаз ни у кого больше не видела, только у бабушки.
И волосы почему-то у Софьи Павловны выпадать начали. Лена зубы сжимала, когда видела на подушке жалкие седые пряди, тусклые, мертвые.
Лена злилась, но жалела бабушку.
А вот бабушка ее – нет!
Сегодня Лена опять сидела у кровати старухи и занудно – еще бы, из-под палки! – выпевала:
–Туман на поле,
Где молодые травы сбирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
Она искоса посмотрела на бабушку. Софья Павловна лежала с закрытыми глазами, то ли слушала ее, то ли дремала. Лена осторожно положила книгу на стол и притихла как мышь: вдруг заснула, не дай бог разбудить!
«Несправедливо, – угрюмо размышляла она, украдкой изучая хищный профиль старухи, – Лешка только утром и вечером сюда заглядывает, а я сижу часами. Он – «Привет, ба!» и к щечке приложится, а я как проклятая книжки ей читаю, танка непонятные, голова от них гудит…»
Бабушка, видимо, задремала. Она не требовала продолжить чтение, не задавала вопросов и не учила жизни. Лена на цыпочках вышла из комнаты. Она не знала, что Софья Павловна умерла.
***
На кладбище Лена не поехала. Лежала в постели с безобразно распухшими глазами и взахлеб ревела: почему-то было не по себе. Бабушка с раннего детства казалась Лене незыблемой как скала, и вот ее нет.
К тому же Лена чувствовала себя виноватой. Она ведь и не заметила, когда бабушка умерла. Может, когда ушла, бабушка как раз проснулась и захотела с ней поговорить. Сказать что-то важное, попрощаться.
А она сбежала!
Лена судорожно всхлипнула: бабушка много чего касалась в последние дни, жаль, она не особо слушала, все раздражало.
И потом – бабушка вечно говорила иносказаниями. И никогда не объясняла сказанное. Понимай ее, как хочешь. Все твердила – думай, думай, на что тебе голова дана? Лену так и подмывало ответить: «А я ею ем!»
Не рискнула. Побоялась, что бабушка слышала этот анекдот и высмеет ее. Софья Павловна не любила «глупые» шутки.
Лена попыталась вспомнить бабушкины последние слова и заплакала еще горше: она и сейчас их не понимала. Ох, бабушка… Вечно бросит что-нибудь и смотрит на Лену испытующе: мол, запомнила?
Будто ТАКОЕ можно запомнить!
Лена вытерла ночной сорочкой влажное лицо и печально пробормотала:
–Что она позавчера сказала-то? А-а: «подлость, детка, чистит дорожку лучше трактора, но она же и сушит», это она про что?! Еще сказала, что оплатила мои долги на сегодня, а это про что-о-о?
Лена горестно завыла. Почему-то показалось: она не поняла что-то важное, без чего ее жизнь не сложится. Бабушка сегодня не казалась ей больной, слабой и надоедливой старухой, вдруг подумалось: мама с папой и она сама лишь жалкие ее тени. Нет в них бабушкиной страсти, нет ее жадности к жизни, нет ее смелости и независимости.
«Она ни разу не пожаловалась, – Лена угрюмо высморкалась. – Всегда говорила: что-то не сложилось, вляпалась в дерьмо, не ищи виноватых – это тупик. Перетряси себя, перебери по молекуле, улыбнись, даже если рыдать хочется, и живи дальше. Вот она болела, а мы только вчера узнали – у нее рак. И боли страшные, бабушка почти не глушила их наркотиками, не хотела. Умирала, а нам улыбалась. И язвила. И дразнила. А я… почти ее ненавидела! Потому что дура».
Лена с трудом сползла с кровати и подошла к зеркалу. Брезгливо посмотрела на покрасневшее, распухшее лицо и с сожалением прошептала:
–Я мало на тебя похожа, да, бабушка? Ты б сейчас не плакала, я знаю. Сказала б на моем месте: «Здорово, что ты уже не мучишься». Крикнула б: «Э-эй, ты где там? Я рада за тебя, слышишь?» – Лена шмыгнула носом. – И вспоминала б потом только то, что хочется вспомнить. Исключительно хорошее. Или нужное.
Лена подошла к окну и почти легла на подоконник, бездумно глядя на разомлевшую от августовской жары улицу. Нашла взглядом Марию Ивановну – она суетилась у накрытого стола во дворе, помогала официанткам, приглашенным из ближайшего ресторана, – и вдруг вспомнила, что Игорь с Сашей тоже придут на поминки.
Лена судорожно вздохнула: бабушку почти некому провожать, она ни с кем не дружила. Только самые близкие пришли на похороны. Папа даже автобус не стал заказывать, вполне хватило трех легковых машин.
«Ничего, ОНА не обидится, – Лена с трудом заставила себя улыбнуться, вдруг захотелось походить на свою недобрую, несгибаемую, эгоистичную – так все говорили! – властную бабушку. – ОНА не терпела лицемерия. Всегда говорила, что хотела и кому хотела. Плевала, если собеседнику не нравилось. И всегда доводила начатое до конца. А я…»
Лена резко выпрямилась: как она могла ТАК распуститься?! Позволить, чтобы Игорь увидел ее в ТАКОМ виде… Слабой, никчемной, в соплях и слезах!
А Саша Карелин?!
