А потом я обернулся и увидел, что по этим трем лестницам из вольеры на стену карабкаются слушатели симфонии, а потом я увидел, что и во двор пивоварни танцоры приволокли приставные лестницы и стремянки, и прислонили их к стене, и полезли по ним наверх, толкаясь, как на картинках про взятие крепостей, и вот противники уже уставились друг на друга в упор, словно бы их действия направлял невидимый дирижер, и вот они уже стоят на широкой стене, и я вижу, как они схватываются врукопашную, как глаза у всех полыхают яростью, как несколько затеявших драку слушателей летят вниз, но я был уже не там, я не мог больше считать правыми ни те, ни другие кулаки, я сломал прутик и принялся дирижировать обеими этими музыками, музыка пана Полаты была «Со львиной силою, в полете соколином», кельнерши торопливо уносили прочь кружки с пивом, то и дело мелькали тени падавших тел, но страсти были настолько накалены, что все новые и новые меломаны карабкались по лестницам и стремянкам, и стену, наряду со статуями из песчаника, усеяли дерущиеся, и некоторые из них начали уже сражаться статуями, так они были распалены злостью, а потом я увидел, как перестал играть Пражский симфонический оркестр и как музыканты тоже побежали под ветви старых деревьев, и музыка пана Полаты тоже умолкла, а его музыканты сгрудились под стеной, и некоторые уже полезли по перекладинам лестниц — подобно тому, как с другой стороны карабкались на стену вместе со своими инструментами исполнители бетховенской симфонии, так что теперь на стене прибавились еще и музыкальные инструменты, и оркестранты тоже принялись драться, повсюду мелькали блестящие инструменты и хлестали ветки, и было так странно, что трубы нападают в основном на трубы, что на стене фехтуют кларнеты… кто-нибудь то и дело срывался вниз, но это совершенно не мешало почитателям музыки пана Полаты и почитателям Пражского симфонического оркестра собраться внизу по обе стороны стены, и все они потрясали кулаками и кричали, а еще освобождали место для того, чтобы по приставным лестницам поднялись лично пан Полата и пан дирижер Сметачек, вознамерившиеся тоже помериться силами… но тут послышался вой, и во двор пивоварни въехала машина с фараонами, а в ворота Вальдштейнского дворца — вторая машина с фараонами, как если бы обе они появились по сигналу или же по мановению моей дирижерской палочки, а потом атака на стену стала такой решительной, что меня кто-то схватил и меня кто-то толкнул, но я поймал его за пальто, это оказался поклонник музыки пана Полаты, и вот он уже летел вниз, в Вальдштейнский сад, и я тоже летел вниз головой, я расставил руки и приземлился на музыку пана Полаты, я пробил собой барабан и растянулся в луже слюны, вылитой из тромбонов… легавые выскакивали из машин, и все старухи на втором и третьем этаже, точно по приказу, открыли все окна, по небосводу, и стенам, и лицам пролетели тени оконных стекол, этакий синий отблеск, а я видел все это, я все слышал, и все сходилось, все годилось, и я всему поддакивал, а старухи кричали наперебой, и размахивали костлявыми руками, и тыкали вниз, вопя: «Всех этих мерзких женщин в каталажку! Руки им отрубить! Языки вырвать! К холостильщику их! К коновалу!» И я навсегда превратился в дурного билетера, в дурного распорядителя, из-за всего того, что я вчера и сегодня слышал и видел… я прорвал барабан с другой стороны, ведь прежде я видел все как бы завернутым в одну огромную простыню… и только мой свояк, глупец, сидел на перевернутом стуле и указывал пальцем, приговаривая: «Этому я бы выдал заграничный паспорт, а этому бы не выдал, этого я бы выпустил за границу, а этого бы не выпустил…» А на гребне стены драка достигла своего пика, драчуны целыми гроздьями сыпались вниз, их там уже набралось столько и они так тесно сплелись друг с другом, что дрались теперь, даже не зная почему, а когда погасли фонари, то и не видя с кем… одни только глухие удары да причитания… но мне все это казалось слаженным и гармоничным, и я был спасен, однако в каком-то смысле и проклят тоже… хотя, наверное, это и есть спасение…
Богумил Грабал родился 28 марта 1914 года в Брно. В 1919 году его отчиму предлагают место директора пивоварни в Нимбурке, и вся семья переезжает в этот небольшой город. Спустя пять лет в жизни будущего писателя появляется дядюшка Пепин, брат отчима, который селится в их доме… сначала на несколько дней, а потом — навсегда. (Впоследствии это событие нашло отражение во многих произведениях Грабала, а сам дядя Пепин стал прототипом одного из наиболее ярких персонажей зрелой грабаловской прозы.)
После окончания нимбуркской гимназии в 1935 году Грабал поступает на юридический факультет Карлова университета в Праге, но учебе там мешают война и фашистская оккупация Чехии. Юноша вынужден вернуться домой, в Нимбурк, где он становится подсобным рабочим на железнодорожной станции, а потом «дорастает» до должности дежурного по станции. Но университет Грабал все же заканчивает — в 1946 году. Впрочем, получив диплом правоведа, трудился он затем совсем не по специальности. Ему пришлось побывать и страховым агентом, и коммивояжером, и металлургом (на сталелитейном заводе в Кладно), и упаковщиком макулатуры в пункте утильсырья, и рабочим сцены.
Писать Грабал стал еще в конце 30-х годов. Он подпал тогда под обаяние и влияние Иржи Коларжа — чешского поэта и художника, который позже прославился на весь мир, а в то время был хотя и начинающим, но уже авторитетным мастером слова и коллажа. В годы войны в Праге возникла знаменитая «Группа 42», сюрреалистическая поэтика которой была близка и Коларжу (ее активному члену), и Грабалу. Именно тогда появляется цикл лирических стихотворений Грабала, навеянный нимбуркским периодом его жизни. Но в 1948 году по Чехословакии прокатывается волна национализации, типографию, где уже был набран поэтический сборник «Потерянная улочка», закрывают, набор рассыпают. Та же участь постигает в 1959 году и первый прозаический сборник писателя — «Жаворонок на нити», который коммунистические власти страны посчитали опасным и подрывающим устои социализма. Лишь спустя четыре года Грабал дожидается наконец выхода своей первой книги — сборника рассказов «Жемчужинка на дне» (по которому вскоре был снят одноименный фильм, где в эпизодах появляется сам писатель).
В 60-е годы Грабал впервые смог полностью посвятить себя литературному труду (его признали работником искусства и начали выплачивать денежное пособие; также ему полагалась пенсия по инвалидности, так как во время работы на сталелитейном заводе Грабал получил производственную травму). С первой книгой к сорокадевятилетнему автору приходит и читательская любовь. В следующем году появляются на свет «Пабители» и «Уроки танцев для пожилых и продолжающих», а в 1965 году опубликована одна из самых знаменитых повестей Грабала — «Поезда особого назначения». Это произведение принесло чешскому писателю международное признание: мало того, что книга была замечена зарубежными критиками и высоко оценена ими, так еще и фильм, снятый по повести Грабала известнейшим режиссером Иржи Менцелем, получил в 1966 году «Оскара» как лучший зарубежный фильм!
После вторжения в страну войск Варшавского договора Грабал немедленно попадает в опалу. Его произведения запрещаются и уничтожаются (тиражи двух книг — философско-эссеистские «Домашние задания» и сборник рассказов «Бутоны» были пущены под нож). Незадолго до этого на полку спецхрана на целых двадцать лет попал художественный фильм Иржи Менцела «Жаворонки на нити» (1969), снятый по мотивам прозы Грабала. Большая часть новых произведений, созданных в 1970–80-е годы («Городок, где остановилось время», «Нежный варвар», «Я обслуживал английского короля», «Слишком шумное одиночество», автобиографическая трилогия «Свадьбы в доме», «Vita nuova», «Разрывы»), приходит к читателю лишь благодаря эмигрантским изданиям и самиздату. В тогдашней Чехословакии печатаются только некоторые книги писателя — со значительными сокращениями, осуществленными официальными цензорами, редакторами и самим автором (за что Грабала серьезно критиковала чешская интеллигенция).
После падения коммунистического режима Богумил Грабал вновь становится одним из наиболее читаемых и публикуемых авторов не только в Чехии, но и за ее пределами. За свою литературную деятельность Грабал удостоился многих международных премий и званий, одно из которых — почетный титул Французской Республики «Рыцарь литературы и искусства»; в 1994 году писатель был выдвинут на соискание Нобелевской премии в области литературы. В том же 1994 году во время официального визита в Чехию американского президента Билла Клинтона в самой обычной пражской пивной «У золотого тигра» произошла встреча двух президентов — Билла Клинтона и Вацлава Гавела — с Богумилом Грабалом. Место было выбрано исключительно по желанию третьей стороны: это было любимое заведение писателя, и он, отказавшись встречаться с Клинтоном в Пражском Граде, пригласил его на свою «территорию». Спустя два года Вацлав Гавел вручил восьмидесятидвухлетнему Грабалу медаль «За заслуги».
