Ознакомительная версия.
Лишь однажды блеклый на полчаса отвлекся: затеялась в конце вагона какая-то дуриловка, какая-то новая лотерея или игра. Забыв про свой NVEK, мой охранник ринулся в игру с головой. Я тут же схватил плащ, портфельчик – и давай Бог ноги!
Я был пойман скоро, очень скоро! В поезде ехали еще два бойца из бригады Мастера-О. С позором, с тайным щипками и многозначительными оплеухами был я усажен на прежнее место.
Лучше нету того свету! Того, где за порогом бытия светятся таинственные огни, тихо позвякивают отворяемые святым Петром затворы обезьяньих вольеров, где люди забывают свой язык, долго и сладко молчат, лишь иногда перекликаясь односложным лепетом губ, мимикой лиц, где нет долбящей темечко информации и политические партии находятся под тяжкой могильной плитой, под строжайшим запретом...
Но и наш свет ничего, конечно. Особенно, как уже говорилось, весной. И тогда – когда дышит тебе в щеку любовь.
Мы с Меланьей шли по весеннему (так и хочется написать: «вешнему») Тамбову. Шли, обминая великолепные лужи, поглядывая на основательные краснокирпичные госпиталя, на соблазнительно скругленные колонки домов века XIX, на милых и смешных провинциальных прохожих.
При этом мне все время казалось: сейчас Меланья отпустит двух човгающих далеко позади лохотронщиков, мы с ней двинем в полупустой ресторанчик средней руки, там она приклонится к вазочке, к цветам, потом благосклонно пустит за наш стол какого-нибудь ошалевшего от ее лиловых волос тамбовского заводчика, тот напоит нас крымским «Черным доктором», попотчует севрюгой... Весна, весна ведь!
«Мастер-О, 1949 г. р., окончил МТИМО. Работал корреспондентом в Латинской Америке и в Индонезии. С 1999 года в оппозиции любой возможной власти.
Абсолютный классик политической мысли XX века. (По классификации NVEKa – Мастер ОТО.)»
Суть учения – в постепенном и полном слиянии человека с дикой средой. В таком новом качестве человек и обязан продолжить борьбу за производство новых видов живых форм. При этом естественный отбор должен быть заменен – научно-естественным. То есть человек отбирает сам! Нужный вид – стимулируется. Ненужное – выбраковывается. На возможный провокативный вопрос: «А если ошибетесь?» – мы отвечаем: «Наука масс не может ошибаться! Именно потому, что ее создают полностью уравненные по таланту и интеллекту люди. Никто, никому, ни в чем не завидует, свои проекты первыми не сует! Никто возвышаться над другими не смеет! Если виды произойдут – значит так нужно материальной среде. Если нет – значит вовсе не человек венец природы, а обезьяна!
Почему? А почему бы нет? И та и тот – животные! А если животные, то все они природе нужны одинаково. Во всяком случае: не по образу и подобью Божьему, а по образу и подобию обезьяны – слеплен человечишко! Доказательства? Войны – раз! Все прочие катаклизмы – два, три, четыре и пять! Отсюда вытекает: суть жизни есть борьба за справедливое распределение благ по видам.
Виды – жаждут!
Каждый вид жаждет получить свое пока жив. Умрет вид, умрет и человек. И ничего после него не должно оставаться: ни души, ни духа, ни пуха!
Не останется – и не надо. Потому что это ересь, что от кого-то что-то останется (кто якобы заслужил), а от кого-то нет.
Равенство распределения благ по видам. Непрерывность борьбы! Вперед! Выше!
Ухватим всемирный смысл за кончик! Или посадим его на копчик!»
Я прочитал поданный мне Меланьей без всяких объяснений листок, и мы глухо, в четыре кулачка, забарабанили в ворота прекрасно сохранившегося деревянного тамбовского дома.
Мастер-О отпер нам сам.
Я был сражен наповал. Человека этого я знал, помнил! Еще несколько лет назад он нестерпимо часто мелькал на телеэкранах.
– Да-с, теперь – здесь поселился. От столиц, как говорится, подальше, – видя мое удивление, сказал грушеголовый, пьяноглазый, с обезьяньими ушами, с такими же милыми скулками и вспухшими синими губами человек. – Здесь теперь практикую.
– Вы ведь не врач.
– Не врач, но ученый-практик, – обезьяньи ушки чуть приподнялись, слегка при этом порозовев.
– Так это вы тут людей в шкуры зашиваете? Вы с природой человека экспериментируете? Ну, где ваш паршивый обезьянник? Волоките, сажайте меня в него!
– Обезьяны – потом. Сперва – мыслеобразы, прогнозы, анализ! Меланья, выйди. Да скажи нашим, чтоб не играли в очко на улице. Пусть потопчутся, пусть вокруг как след посмотрят! За что мы им только зарплату платим!
Два часа обрабатывал меня Мастер-О, два часа сопротивлялся я его теориям и практическим советам.
– Да поймите же! – стал в конце концов горячиться хозяин дома. – Мы вновь, как когда-то, и как можно скорей, должны доказать: произошел-таки от обезьяны человечишко! Должны – несмотря на всю поповщину, которую нам теперь возвращают! Чарльз Дарвин – вот наш Матфей! «Происхождение видов» – вот наш камень Каабы! А как это происхождение доказать, если не практически? Биотехнологии и генная инженерия? Долгий путь, нам он не подходит. Клонирование – это тоже потом, после! Нам нужен быстрый, надежный и вполне механический способ! И мы его нашли.
Человек, проживший в шкуре обезьяны хотя бы полгода, приобретает все признаки наших предков. Он даже думать начинает по-обезьяньи! Он неотличим от хвостатой! А уж отсюда – один только шаг до осмысления того, что жить надо так, как мы и жили два-три поколения назад. Жить с великой идеей возвращения. Возвращения в дохристианский или еще более ранний мир. И в этом возвращении главное – естественный отбор кандидатов для последующего абсолютного равенства...
– Почему ж не братства?
– Не перебивайте! Контуры NVEKa – Новейшего Всемирного Эксперимента – уже ясны нам. Назад к простым и понятным общественным отношениям! К отказу от рафинированной культуры, к отказу от завязанных на обожествлении женской одежды мыслей! Правда множеств! Правда занимающего все клеточки мозга беспрерывного труда! Вам ведь хочется в царство... в царство...
– В коммунообезьянье царство?
– А хотя б ив него! Этого требует вся история развития земной среды. И смысл происхождения видов – тоже требует. Словом, долго в цепях нас держали!
– Но теперь ведь цепей, кажется, нет?
– Теперь – другие цепи! Только вы, слепцы, их не видите. А не разобьем цепи – все погибнем! Впрочем, сейчас я вам покажу практические результаты нашей деятельности. За мной! И вы поймете, что папа Чарли, что Чарльз Дарвин... Ну я же двадцать лет в тропиках! Десять лет на Суматре! Это тебе не Тамбов... Не Расея...
Если райские сады есть – они схожи с тамбовским садом!
Влажный тропический – он навис надо мной внезапно. Сад звал меня и манил, тешил зеленью и веселил ландышевым звоном, обнажал суть вещей и усыпал пути происхождения видов лепестками побед и триумфов.
Вся западная часть тамбовской усадьбы Мастера-О была превращена в буйный сад под стеклянной крышей.
Правда с ветвей вместо душ праведников свисали мелкие и крупные обезьяны. Совсем близко к нам покачивался на гибкой настоящей лиане (не на крашенном охрой канате!) огромный, зрелый и, видно, вполне вжившийся в технологии NVEKa оранг. Под деревом кувыркались, сверкая обморочно белыми, тамбовскою природой поразительно выкругленными попками, две едва прикрытые какими-то лепестками женщины. В руках у одной из них матово светился ручкой из слоновой кости японский складной зонт.
Заметив мой интерес к женщинам, Мастер-О стал туманно жаловаться:
– Все не отвыкнут обезьяны наши от постиндустриальных замашек. Ишь баб нагнали. Ну хватит им тешиться... А ну, кыш отсюда!
Женщин как ветром сдуло, и Мастер-О снова и с крайним неудовольствием обратился ко мне:
– Вы ведь тоже – не туда глядите! Вот он ход истории! Вот он путь! Под ступней обезьяны, а не под женской ступней! Ну мы и ваших и наших быстро переучим. Три-четыре года – и баста! В леса! В пещеры каменные! На Калимантан!
Давайте и вы с нами. Там школу равносвободной жизни устроим! «Братва» и президенты, профессора и студенты, академики и плотники! А уж оттуда – ратью нагрянем. Ратью! Все вернем, все спрятанное обналичим! И уж тогда – конец истории!
– А с собственностью что делать станете?
– Раздадим безвозмездно.
– Ну а потом что, когда снова прирастет к собственности народец?
– Снова изымем. Потом – опять! Диалектика же! Да и зачем лесным людям собственность? Вы у особей наших спросите! Хотят они из шкур выпрыгнуть, хотят назад, к вам в индустриальное общество? Дудки! Да и мы не позволим. Нам ведь непросто шкуры с Зондских островов выуживать. Посмотрите же на нас непредвзято! Видите, как Дарвин наш доволен?
Тамбовский Дарвин (тот самый зрелый оранг) – мелодично захныкал в ответ.
– А другие? В кои-то веки им из вашего гиблого мира – в мир всеобщего счастья выбраться удалось! В садочек наш распрекрасный попасть!
Ознакомительная версия.
