- Это был центр маленького среднерусского города, - читал голос Д. - К центру мимо старого кладбища у церкви шел он, Лысый и Отвратительный, в брезентовом плаще, со шляпой на ушах.
Машину он отпустил и решил пройтись пешком, потому что голова болела.
Город содрогался от рева - это вдали шли соревнования пахарей. Пахари здесь давно не пахали, а только соревновались.
Окраины были освещены багровым пламенем: там тоже шли соревнования - добровольной пожарной дружины. Дружина зажигала дома, а потом их тушила.
Он шел не торопясь и вдруг остановился. На центральном кладбище двое могильщиков - два пряничных мужика - рыли землю. Он очень удивился: кого-то хоронили на центральном кладбище, а он об этом ничего не знает. Такого быть не могло: мест на кладбище оставалось совсем немного, и все они были забронированы для начальства и заслуженной городской интеллигенции (те еще жили, но в перспективном плане кладбища уже были проставлены их фамилии). Все же остальное население хоронилось на новом кладбище за городской чертой…
Он хотел было подойти и спросить, кого хоронят, но как-то жутко закололо сердце, и он почувствовал ужасную тоску. Голова разламывалась. "Это со вчерашнего", - подумал он.
Вчера он, управляющий трестом, и новая директорша универмага поехали в заповедник на гулянку. Поохотились, забили заповедного лося, разложили костер на поляне. Шоферня подогнала машины, засветила фарами - и заплясали на поляне в свете фар, напившись-нажрамшись.
- Жги! Жги! Жги! - орал он, подпрыгивая.
А потом поволок хихикающую универмагшу в темноту, в не освещенные фарами деревья…
Он прошел мимо кладбища, вспоминая все это, и наконец подошел к Дому. Дом и был местом его новой работы.
Это был исторический центр городка. Здесь стоял главный городской храм - Дивная церковь.
Во дворе храма когда-то был рынок: пустели прилавки. Среди прилавков шатался одинокий грузин, приехавший торговать арбузами. Арбузы побились и были свалены в кучу. Грузин глядел слезящимися глазами на арбузный лом. Две бабы, причитая, тащили грузина за руки в разные стороны.
- Ты не гляди, что она меня моложе! - вопила одна. - Я хоть старая, а грудь у меня как пушка! - Она рывком подняла кофточку, и на солнце сверкнула упругая девичья грудь.
На рынке был тир. Местное начальство любило по дороге на работу проверить твердость руки. И голубоглазая молоденькая дурочка с блестящими плачущими глазами по прозвищу Ясноглазая слонялась у тира и все просила:
- Дяденька, дай пульку, я до дома дострелю… Мне домой надо, пульку дай…
…Но все это было раньше. Теперь рынок снесли, и тир снесли тоже. И на этом месте возвели красавец Дом - многоэтажный, с лоджиями, с обливными изразцами в русском стиле.
Въехать в Дом должны были лучшие люди города. И Сам тоже намеревался. Для Самого сначала построили шестикомнатную квартиру на пятом этаже. Но в это время в Москве началась борьба с излишествами - и Сам от квартиры тотчас отказался. Вызвали архитектора, и все большие квартиры в пожарном порядке перестроили на клетушки, а квартиру Самого решили передать детсаду. Но когда дом достроили, кампания уже прошла. Вновь убрали перегородки и вновь большую квартиру отделали для Самого.
По этому случаю его и назначили отвечать за Дом: он и квартиры должен был распределить, и площадь перед домом благоустроить, и главное - решить вопрос с церковью. Рядом с таким домом торчала эта самая Дивная церковь!
Но голова у него сегодня раскалывалась, и вместо того чтобы думать о Доме, об ордерах, он почему-то все возвращался мыслью к этому кладбищу. Хоронили! Кого хоронили?
Он вошел в Дом, прошел в контору и вызвал к себе прораба.
- Как с церквой будем решать? - спросил его прораб.
- А сам как думаешь?
- Думаю - сносить. Такие люди в Доме жить будут! Что ж они - на церкву из окон любоваться должны? Опиум для народа! Только вот старушки шумят. Окружили меня вчерась - и ребром, ребром!
- А ты их спроси: "Бабка, церковь действующая? А?.."
- Нет, - ответил прораб.
- "Крест на ней есть?.."
- В прошлом году, когда детишки металлолом собирали…
- Ты чего мне объясняешь? Ты бабкам объясняй! - И добавил в сердцах: - Что им, молиться негде, что ли?
- Значит, с энтим решили: два бульдозера пригоню - и все дела.
И прораб ушел.
Он хотел думать о приятном: о рыбалке, о баньке, об универмагше. Но не получалось, мешала мысль: кого хоронили?
Тогда он решил заняться ордерами и вызвал своего заместителя.
Вошел заместитель, тоже в шляпе на ушах, странно похожий и на него и на прораба.
- Ну, на первый этаж мы с тобой подселим какого-нибудь ударника… Какие будут кандидатуры?
Заместитель предложил Федю-строителя. Федя был человек, конечно, заслуженный, но пил, ох как пил!
- Может, писателя подселим на первый этаж?
- Можно бы. Но какие у нас писатели? Это в Москве писатели, а наши сами себя и читают.
За выяснением позвонили руководителю писательского отделения. Но никого не оказалось. Писатели поехали на окраину области сквозь глухие леса на встречу с читателями. И там, в глубинке, загуляли и пропили колеса от газика. Так что вернуться назад им не было никакой возможности. Сгинули писатели в лесах.
Писатели сразу пропали из его головы. И никак он не мог сосредоточиться на ордерах… А потом вдруг увидел огромную пустую комнату, точнее, гулкий зал. И в углу этого огромного зала было что-то… И когда он подошел… с трудом подошел… увидел, что это была крохотная дверца…
Он проснулся в сумерках оттого, что услышал, как загрохотало у Дома: это к церкви подъехали бульдозеры. Вспыхнул прожектор.
И тогда он услышал треск. Треск! Но не снаружи, у церкви, а где-то наверху, над головой… Треск затих. Дверь распахнулась, вбежал бледный прораб:
- Дом треснул!
Они выбежали на улицу. Навели прожектор. По всей стене, начиная с пятого этажа, с квартиры Самого - шла трещина. Он покрылся холодным потом.
- Сволочь! - заорал он на прораба. - Ты понимаешь, что завтра будут болтать в городе?
Прораб затрясся: он понимал.
- Я не виноват…
- А кто виноват? Кто кричал: "К майским, к майским!" Никто ведь не скажет, что руки у тебя как крюки, что ты работать разучился, халтурщик поганый! Ведь из-за церкви, скажут, жопа!
- Не виноват! - кричал прораб. - Потому что - перестраивали! Сто раз! То вам шесть комнат в квартире подавай, то две, то восемь! А ведь это Дом, он не понимает, за что его калечат!
У него отлегло: ну, конечно, - потому что перестраивали.
- Короче, за ночь, трещина должна быть заделана. И чтоб к утру Дом был без трещины! Где Федя?
- Послал за ним, говорят, тверезый!
- Учти, и ты в этот Дом тоже въедешь. Если обрушится - то и на тебя тоже.
Пришел Федя, лучший строитель СМУ.
- А ну, протяни руки, - сказал он Феде.
Федя протянул - пальцы ходили.
- Опять пианист! Сволочь пьяная!
- А Феде все равно, он в любом виде… - захихикал прораб.
- Пьянству - бой! Пьянству - бой! - вдруг выкрикнул Федя.
- И чтоб к утру все было заделано, ты понял, Федор?
- Все сделает! Как обещался, так и сделает! - кричал прораб.
- А мы тебе квартиру даем в Доме, Федор. Если обвалится, то и на тебя… Ну, с Богом, ребята! А церковь… - вдруг повернулся он к прорабу, - это же памятник культуры!.. Под этой церковью прадеды наши… Так что пусть стоит. Отреставрируем.
Федю увели. Потом на улице застучало, будто заколачивали двери.
"Это леса возводят", - подумал он.
Был час ночи, когда вдруг открылась дверь и вошел… Лицо смуглое, в странных пятнах. Курчавая рыжая борода торчком.
- Вам чего, гражданин?
