Осторожно оглядевшись, девушка совершенно ничего не увидела. То есть не увидела людей. Подсвеченные стены, серебристый небольшой подиум по центру, видимо, специально собранный по случаю приезда Малентино. Овальные светящиеся озерца столов симметрично разбросаны по всему залу. Свет струится будто бы из самих голубоватых столешниц, выделяя аккуратные букеты цветов, приборы, белоснежные салфетки, руки со сверкающими драгоценностями. Лица же совершенно скрыты в полумраке. Ника сообразила, что и ее собственное лицо пребывает в такой же недосягаемой для глаза тени, успокоилась и сосредоточилась на подиуме.
Изысканную серебристость ему, оказывается, придавали длинные светящиеся шнуры, опоясывающие прямоугольник по периметру, а само подиумное пространство было усеяно прекрасными белыми розами. Вроде бы разбросанными вполне хаотично, однако, приглядевшись, можно разобрать вполне читаемую узкую дорожку, которая в точности должна соответствовать изысканному и расслабленному шагу манекенщиц.
Подошел официант с подносом, склонил голову в почтительном поклоне. Ника осторожно взяла высокий бокал, пригубила искрящееся прозрачное вино. Прохладные пузырьки вкусно защелкали на языке. Шампанское было совсем не сладким, скорее, наоборот, несколько горьковатым, но каким-то изысканно-легким, с терпкой неуловимой кислинкой. Ника сделала еще глоток, задержала пузырьки на языке.
– Вероника, это вы? Я не ошибся? – услышала она вдруг знакомый голос. – Вы с кем? С Борисом? Или Владимиром?
Против нее присел Дмитрий, действительно обрадованный, в белом шелковом костюме, потрясающе элегантный и красивый. Как киноактер Том Круз.
– Я – с Хреновским, – ответила Ника.
– Опа! – удивился Дмитрий. – Хотите, я вам клуб покажу? Тут довольно забавно!
– Не могу. Боюсь пропустить дефиле. И потом, Хреновский должен познакомить меня с маэстро.
– Вероника! – Дмитрий уже встал и подал руку. – Ни Ркацители, ни Малентино еще не приехали. Они у Лужкова. Мы ничего не пропустим, обещаю! А зачем вам маэстро?
– Понимаете, – девушка встала, – я – тоже модельер. Правда, пока не очень известный, начинающий…
– А! Так вы шьете свои модели! – хлопнул себя по лбу Дмитрий. – А я голову ломал, понять не мог…
Что именно подумал ее спутник, Ника так и не узнала, потому что в этот момент увидела Хреновского – в проеме какой-то раскрытой двери у игровых автоматов.
Демократ нервно подпрыгивал рядом с тем самым коммунякой Шугановым, которому час назад собирался предметно выдернуть ноги. Между ними радостно и пьяно голосил «однорукий бандит». На парламентских лицах горел неподдельный азарт. Автомат последний раз крякнул, расплылся в сотнях разноцветных улыбок и замолк. О металлический поддон не звякнула ни одна монета.
– Ах ты, гаденыш американский! – саданул по красному блестящему боку Хреновский.
– Все, моя очередь! – нетерпеливо отодвинул его Шуганов.
– Давай, давай, красная сволочь, попытай счастья! – миролюбиво отозвался знатный демократ.
Лидер коммунистов бросил монеты, нажал кнопку. Автомат снова отчаянно замельтешил картинками, загундосил, дернулся, смолк. Что-то негромко звякнуло.
– Ура! – восторженно и коротко высказался коммунист.
– Эх ты, голь перекатная, – уныло отреагировал Хреновский. – Чтоб я так вшивому пятаку радовался…
– Из копеек рубль складывается, – философски заметил Шуганов. – А из пятаков – золото партии.
– Ну, все, отойди, – нетерпеливо оттолкнул его Хреновский. – Дай мне.
– Нет уж, – занял прежнюю позицию соперник. – Я выиграл, я и продолжаю, как договаривались!
– Когда это Хреновский с вами, коммуняками, договаривался? – заносчиво бросил демократ. И мощно двинул плечом уже протянувшего руку оппонента.
Ника с ужасом поняла, что присутствует при зарождении очередного политического конфликта, который неизбежно отразится на всем многонациональном российском народе. Сбросила руку Дмитрия, пытавшегося ее увести, вошла в игровой зал.
– Петр Адольфович!
– Не мешай, – отмахнулся тот, не оборачиваясь. – Не видишь – играем?
– Петр Адольфович! – Девушка решительно похлопала Хреновского по розовому плечу.
Тот обернул к Нике горящий взор, открыл рот, собираясь адекватно отреагировать на досадную помеху, увидел – кто, заулыбался.
– А, Вероника, простите, я вас оставил! Вот, ведем с коллегой, так сказать, политические дебаты…
– Как вы можете? – возмущенно выпалила девушка. – Мы же с вами только что обсуждали! Вы обещали выступить с законопроектом… – Повернулась к заинтересовавшемуся коммунисту: – А вы? Да вы оба просто обязаны сложить депутатские полномочия!
– Почему? – в один недоуменный голос искренне удивились народные избранники.
– Да потому что больные люди не могут руководить страной!
– Я – здоров! – оторопело расправил плечи Хреновский. – С чего вы взяли?
– Я – тоже! – в тон ему пискнул Шуганов.
– У вас налицо психическая зависимость от игры. Игромания! – громко и серьезно заявила Ника. – Теперь мне ясно, кто губит нацию! – Она сердито буравила глазами застывших игроков. – Это с вашей легкой руки обнищали тысячи семей! Дети обворовывают родителей, старики лишаются жилья! Дети – отцов, мужья – жен!
– Вероника Владиславовна, вы о чем? – забеспокоился Хреновский. – Я же наоборот…
– Вот именно, наоборот! – Глаза Ники метали громы и молнии, голос возвышенно дрожал. – За вашими красивыми словами про заботу о молодом поколении и будущем России ничего не стоит!
Коммунист Шуганов, восхищенно глядя на Нику, зааплодировал.
– Неправда! – оглянувшись, быстро ответил Хреновский. – Я борюсь! С наркоманией, проституцией, пьянством! А это все – коммунисты! Они посадили Россию на иглу!
– Ложь! – радостно выкрикнул Шуганов.
– А вы, – обернулась к нему Ника, – чем вы лучше? – Устало махнула рукой, внезапно сникнув. – Все вы одинаковы…
– Как это? – разом удивились игроки. – Мы лидеры совершенно разных партий!
– Объединенные одной страстью, – презрительно закончила Ника. – Все. Хватит. Надоело. – И развернулась, чтобы гордо уйти.
– Постойте! – наконец сообразил Хреновский. – Так мы же с вами говорили про уличные автоматы, а это – совсем другое дело! Про уличные, да, я, как и обещал, выступлю в парламенте!
– Извините! – снова влез Шуганов. – Но наша партия уже готовит такой закон!
– Пока ты будешь готовить, я его уже приму! – хвастливо заявил демократ.
– Забота о подрастающем поколении всегда была прерогативой коммунистов! – зычно возвысил голос коммунист.
– А это видел? – Хреновский умело сложил крупный выразительный кукиш.
– Стойте! – Ника встала между оппонентами. – Если вас так волнует будущее страны, почему бы вам не объединиться? Что вы все время делите? Это же не выигрыш на автоматах!
«Бандит», будто и впрямь устыдившись праведного народного гнева, смущенно мигнул и погас.
– Гениально! – выдохнул Шуганов. – Адольфыч, ты понял, что предлагает наш электорат? Это политическая платформа для объединения патриотических сил!
Хреновский задумался, посверкивая острым глазом. Делиться славой со всегдашними оппонентами ему очень не хотелось! Однако истинная любовь к родине и искренняя забота о ее будущем в конце концов пересилили.
– Ладно! – Кулаком, мобильно трансформированным из кукиша, он двинул Шуганова в плечо. – Согласен. Выступаем с совместной законодательной инициативой!
Игроки, забыв о Нике, автоматах, политических разногласиях, стали бурно обсуждать детали предстоящего судьбоносного марш-броска: кто готовит текст, кто войдет в группу, на каких принципах строить объединительную платформу…
– Знаете, Вероника, – улыбнулся молчавший все это время Дмитрий, – кажется, вам удалось то, что не удавалось России на протяжении последнего десятилетия! – Взял ее под локоть. – Вы меня снова восхищаете! Пойдемте к Спартаку, на этом празднике жизни мы точно лишние!
* * *
Скульптура Нику потрясла. Жестокой правдой и величественным реализмом. Волчица оказалась сухопара, грудаста, а улыбка, с коей она взирала на людей, была поистине ужасна. Сзади волчица была очень похожа на Дарика. Спереди – на Гену. Ника даже оторопела от этого сходства!
Спартак же, напротив, являл собой сгусток мышц, сухожилий и суставов. Понятное дело, решила Ника, раб, вечно голодный, оттого и на бунт пошел.
Спартак нависал над волчицей сзади, вот-вот вцепится крючковатыми пальцами в массивную шею! Одна его нога была многозначительно откинута – видно, во время удушения он собирался ее еще и оседлать. Гордая зверюга, судя по всему, о неминуемой смерти не подозревала. То ли нюх отказал, то ли очень спешила к брошенным Ромулу и Рему, чтобы накормить будущих созидателей рабовладельческого строя. Под напрягшимися от распиравшего их молока сосками волчицы стояло ведро.
