Ознакомительная версия.
– Мы таких справок по телефону не даем…
– Да я знаю! Знаю! Мы в Полтаве тоже таких справок не даем. Но мне его допросить надо срочно! Выручи, старлей!
– А вы что – порядка не знаете? Езжайте на Петровку, к дежурному по городу.
– Да некогда же мне, милый! На Петровке пока заявку оформишь, пока прождешь…
– Ничем не могу помочь, извините.
И – отбой.
Вот сука! «На Петровку»! Как будто я без него не знаю! Но в том-то и дело, что на Петровке – Котов и Белоконь, которого я матом послала. Как же быть, елки-палки?
Впрочем, советские следователи не сдаются! Даже разжалованные! В конце концов в Москве всего три СИЗО – следственных изолятора, в которых держат до суда: «Бутырки», «Матросская тишина» и «Лефортово». И уже через двадцать минут, обзвонив «Матросскую тишину» и «Бутырки», я закадрила дежурного по «Лефортово» капитана Рашидова.
Кавказский человек, он не устоял против моего грудного голоса с глубоким и томным придыханием:
– Рашидов? Знакомая фамилия. Вы, случайно, не кончали Воронежское высшее?
– Нет, дарагая! – отвечал он с кавказским акцентом. – К сожалению, не канчал. Но мне ваш голос тоже зынаком. Ви не были на афицерских сборах в Мытищах? Ви такая високая брюнетка…
Пофлиртовав еще пару минут и почти договорившись о свидании, я сказала, что все зависит от того, как скоро я допрошу Александра Чижевского, арестованного сегодня на площади Революции. Без этого ни о каком свидании не может быть и речи.
– К сожалению, дарагая, у нас его нет, – с явным огорчением сказал Рашидов. – И ни в адной масковской тюрьме ви его не найдете – на это могу сразу паспорить!
– А где же он? На Лубянке? – вырвалось у меня.
– Тоже нет. Теперь политических в тюрьмах не держат. А то из-за этой гласности их родственники каждый день демонстрации устраивали, а иностранцы это на пленку сынимали. А теперь – все, у нас в тюрьмах нет палитических! И – никаких демонстраций, тихо. Даже есть время с интересной женщиной пагаворить…
– Мне ваш голос тоже нравится, товарищ Рашидов! – И я взяла быка за рога: – Давайте так, дорогой: вы мне скажете, где найти Чижевского, и тогда сразу, как только я его допрошу, мы встречаемся. Договорились? – Только я назначаю место! – тут же поспешил Рашидов.
– Конечно! Я не сомневаюсь, что это будет не самый худший ресторан в Москве…
– Гм! – прокашлялся Рашидов. – «Баку» устроит?
– Вполне устроит!
– Завтра в восемь?
– Годится!..
– Теперь бери карандаш, дарагая! Пиши! – уже по-свойски распорядился Рашидов. – По Павелецкой дороге едешь до остановки «Пески». А там спрашиваешь Филановский монастырь. В этом монастыре теперь лечебный изолятор для алкашей. Все ясно?
– Ясно! – тут же прозрела я. – Спасибо, дорогой, целую!
И действительно, до чего же просто – держать политических не в тюрьмах, а в лечебно-трудовых изоляторах для алкашей. Ни один западный журналист не допрет!
День четвертый
Понедельник, 12 сентября 1988 года
10.25
В трех продмагах не было ни черта – только кефир, плавленые сырки и консервы «Килька в томате». Еще в двух продавали говяжьи почки и сливы, но за ними стояли такие длинные очереди, что я махнула рукой и поехала на колхозный рынок. Там, озверев от 25 жутких цен и наглости кавказских торговцев фруктами, я купила яблоки, творог, половинку вареной курицы, круг домашней колбасы, плитку шоколада «Молочный» и только к десяти поспела с тяжеленной сумкой на Павелецкий вокзал. Но как назло в расписании электричек оказалось часовое окно, пришлось ждать, прячась от дождя в метро, потому что весь вокзал был огорожен забором – ремонт. Потом – электричка, которая еле тащилась под жалостливые песни молодых и наглых калек:
Я оставил ногу
В Афганистане,
Братьям-афганцам
Я ногу подарил.
Граждане-товарищи!
Русские люди!
Подайте сколько можете
Воинам своим…
Короче, только к полудню я добралась до «Песков», но и тут выяснилось, что три облезлых автобуса, мокнувших под дождем на привокзальной площади, никуда не едут – у водителей обед. Выматерившись, я села в такси – слава Богу, у меня еще оставалась тридцатка.
И теперь косой осенний дождь порывами сек лобовое стекло расхлюстанной «Волги», а грунтовую проселочную дорогу он уже давно превратил в желто-грязное месиво. Но даже и в эту осеннюю мокрятину на окраине поселка «Пески», возле деревянного дома с вывеской «МАГАЗИН» стояла длинная очередь людей, нахохлившихся плащами и дерюжными накидками. Не знаю, чего уж там продавали – тоже, наверно, говяжьи почки…
Разбрызгивая грязь, мы катили мимо, я невольно слушала радио:
«…Сегодня в Красноярск прибыл Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горячев. Поездки товарища Горячева стали традицией после апрельского пленума ЦК. Их цель – познакомиться с положением в стране…»
– А чё ж для этого в Красноярск ездить?! – усмехнулся вдруг молодой шофер такси и показал на очередь под дождем. – Вона! Везде одно г… людям жрать нечего…
Я молча держала на коленях сумку с продуктами. А шофер продолжал:
– Разъездился, бля!.. – сказал он о Горячеве.
На мне не было милицейской формы, и шофер не стеснялся.
Радио между тем сообщало:
«– Красноярск – самый большой город Восточной Сибири, крупнейший центр машиностроения, химии и энергетики. Неподалеку от Красноярска, в селе Шушенское, в конце прошлого века был в ссылке основатель советского государства Владимир Ильич Ленин…»
– Тоже диссидент был, как твой! – бросил мне через плечо шофер. – Только их не прятали по монастырям тогда!
Я изумленно глянула на него. Садясь на станции в такси, я сказала шоферу только два слова: «Филановский монастырь», но, оказывается, тут, в «Песках», нет тайн от народа.
– А откуда вы знаете, что там диссиденты?
– Ну не монахи же! – усмехнулся водитель. – Ни монахов, ни алкашей не возят по ночам в хлебных фургонах! Ты Солженицына читала? В 37-м году в Москве всех арестованных в хлебных фургонах возили. Народ думал: вот хлеба у нас – завались! По всей Москве – туда хлеб везут, сюда! А это людей возили – на пытки и на расстрел. Етти их мать! И сейчас у милиции фантазии не хватает чего другое придумать. И правильно! Зачем? Народ как был быдло, так и остался! Ты на их глазах хоть детей стреляй – они из очереди не выйдут. Как же! Очередь за мылом потеряют!
«– …На центральной площади Михаил Сергеевич Горячев возложил цветы к памятнику Ленину. Здесь же состоялась первая беседа товарища Горячева с трудящимися Красноярска», – сказало радио, а затем на фоне шума толпы прозвучал голос самого Горячева:
«– Дорогие товарищи красноярцы! Давно я хотел приехать в ваш край. Огромный край, товарищи, огромный важный край. Хочу и на юге немножко побыть, и на север слетать. Ну, конечно, и в Красноярске побуду, насколько позволит время. Так, думаю, что буду неделю жить тут…»
«Понятно, – решила я про себя, – Горячев проторчит в Красноярске столько, сколько понадобится Куркову и Власову, чтобы надыбать заговорщиков. Интересно, кто вместо меня привезет в Москву эту сибирскую гадалку?»
Тут впереди, за пеленой дождя, на плешивом холме, показались высокие грязно-белые и без единого креста купола старого монастыря, обнесенного высокой и облупленной каменной стеной. Но дорога шла к монастырю не напрямую, а в объезд какого-то поля с редкими и хилыми колосками. И непонятно было: не то тут уже убрали урожай, не то недавно посеяли.
– А твоего-то за что упекли? – вдруг спросил меня шофер. Но я не стала, конечно, обсуждать свою жизнь с шофером такси и сказала уклончиво:
– Да так… Не знаю…
– Ты не боись, подруга! – улыбнулся он мне в зеркальце заднего обзора. – Я, может, сам диссидент, только скрытый! Твоего-то как фамилия? А?
– Чижевский… – произнесла я невнятно.
– Ка-а-ак?! – изумленно обернулся ко мне шофер.
– Ну, Чижевский… А что?
– Александр Чижевский? – воскликнул шофер. – Да?
Я кивнула.
– Так про него ж вчера все «голоса» трубили! Ну парень! Орел! Нет, есть еще люди на нашей родине! Александр Чижевский! – И он восхищенно крутанул головой. – Надо же – я везу к Чижевскому! Между прочим, я тоже считаю: никакими реформами этот социализм не спасешь. А нужно всю систему менять, абсолютно! – И шофер вдруг оценивающе глянул на меня снова: – А ты ему кто – сестра? Невеста? Или просто по поручению ваших демократов?
– Н-ну… – протянула я.
– Понятно! Это личное! Я заткнулся… – Тут шофер выключил счетчик и повел машину, говоря мне через плечо: – Во-первых, при социализме производительность труда не растет, а падает – это закон! Если я работаю на государство – то я не работаю, а халтурю. Типично! А второй закон социализма – жуткий рост бюрократии. Маркс, Ленин, Троцкий, Бухарин – вроде умные люди были, а все обмишурились на простой вещи: диктатура пролетариата, как любая диктатура, все равно кончается диктатурой чиновников! И чиновники начинают управлять всем – от посевов кукурузы до сочинения музыки. В результате даже такую гигантскую страну довели до краха. Природу отравили, народ споили и обезбожили, а молодежь даже в мирное время нашли где убивать – в Афганистане! И больше всего обидно – за что это нам? Почему история решила этот эксперимент именно в России проводить? Не знаешь? Так я тебе скажу: потому что в других местах у нее бы не получилось! Ага, я этот вопрос изучил. Во Франции была коммунистическая революция? Была. Но французы живо поняли, куда дело идет, и скинули всех этих маратов. В Германии в двадцать первом году была революция? Была. Но даже немцы быстро избавились от коммунистов. А мы – нет. А почему? Потому что мы рабы и болтуны! Дома языком молоть, как я, – это пожалуйста! В очереди за мылом три часа отстоять – вся страна стоит и не пикнет! А таких, как твой Чижевский, чтобы на Красную площадь выйти, – таких на всю Россию раз-два и обчелся! И поэтому никогда у нас не было демократии и не будет! Ты согласна?
Ознакомительная версия.
