Ознакомительная версия.
— Веселимся, славяне?!
«Пьяный, что ли?», — подумал Митя и решил, что он таки раскодировался. Теперь понеслась душа в рай.
— Пьяный, что ли? — громко удивился Генрих, нисколько не смущаясь, что Олег может его услышать.
Превращение было полное. Олег был куклой в чьей-то нервозной руке, и эта рука ввергала его в беспорядочное движение, будто поролон, сжимала и разжимала его лицо. Митя в какой-то момент узнал в нем Чучу, бегущего по коридору общаги с кастрюлями в руках: «Тревога по кораблю!». С давних армейских времен он боялся меняющихся людей — людей, что в один прекрасный момент являются тебе другими, и ты вдруг запутываешься в них.
— За вас, за нас, за весь этот джаз! Экспромт!
Стас многозначительно поднял брови. Все были удивлены и поведением Олега, и внезапностью его появления. Но больше всех был удивлен Митя. Завтра с утра они условились встретиться на Гвардейской площади, чтобы идти наконец в ОВИР. Человек, уезжавший в чеченскую командировку, вернулся, Митин паспорт лежал в особом сейфе и ждал — новенький, пахнущий державной краской Гознака.
— Как наши дела? — наклонился Митя к Олегу.
Олег рассматривал сидящих за столом неспешно и обстоятельно, как фотографии. Никто не отвечал на его взгляды. Компания отвлеклась от вновь прибывшего и вернулась в веселую какофонию. Все зазвучали разом. Одна из барышень терпеливо пыталась рассказать анекдот про волка и лося.
— Ну, давай, давай! — упрашивал Стас Люсю, кокетливо склонив голову набок, отчего блистающий островок его лысины открылся весь, со всеми бугорками и впадинками.
Ему непременно хотелось, чтобы Люся спела «В траве сидел кузнечик». Она пела это в джазовом стиле. Получалось забавно. Люся сидела в кожаной «косухе» Вити-Вареника поверх вечернего платья и, вытянув руки, обнимала пальцами стоящую на столе бутылку.
— Я устала, — говорила она, — голос посажу.
Но Стас не отставал. Митя снова наклонился к Олегу.
— Так мы идем завтра?
Услышав, как Люся затянула песню про кузнеца, Олег хмыкнул.
— Жрать хочу, — сказал он. — Есть тут что-нибудь пожрать?
Митя поднялся и, перегнувшись через стойку бара, взял с полки пакетик арахиса.
— Все в силе? — повторил он громче. — Завтра идем за паспортом?
Всыпав в рот арахиса, Олег сказал:
— Не. Не идем, — прожевал, всыпал еще горсть. — Я ж за этим и приехал. Знал, что здесь застану. Даже водителя сразу отпустил. Думаю, раз не дома, значит, здесь.
За каждой спетой Люсей строчкой следовал всплеск смеха. Громче всех смеялись посторонние девушки. Одна из них, та, что так и не сумела рассказать анекдот про волка и лося, караулила каждую следующую фразу с открытым в полуулыбке ртом.
— Что опять случилось?
Митя подумал, что не зря он так боится тех, кто умеет меняться, — есть в этой черте зародыш катастрофы. Не должен человек меняться, не должен быть переменным «игреком», которого следует искать путем подстановки. Олег широко развернулся в его сторону.
— Да представляешь, меня в область отправляют. Срочный вопрос нужно уладить, финансы — понимаешь? Я уже и так, и сяк просил Бирюкова кого-нибудь другого отправить, но? — Он разбросал руки по сторонам, чуть не задев Витю-Вареника. — Некого. Ты, говорит, хочешь, чтобы мы здесь облажались? В общем, старина, такое дело. Финансы. Ты извини, конечно. Все понимаю, но это от меня не зависит.
Его лицо успевало слепить и зафиксировать каждую эмоцию, выражаемую в словах. К Люсе тем временем вторым голосом присоединился Генрих, Стас изображал контрабас, басовито бумкая в нос. Митя не знал, что говорить дальше. Внутри засосало, завертелась быстрая, уходящая на глубину воронка. Даже ноги чуть-чуть занемели. И чтобы прекратить это, он сказал первое, что пришло на ум:
— Финансы?
— Ну да. Выборы — накладная штука. — Олег шумно скомкал пакетик из-под арахиса. — А еще есть? Жрать охота. Выборы, ты же сам понимаешь. Своих финансов всегда не хватает, да и? за свои и лох сумеет.
— А нельзя разве мне самому туда сходить, нужно ведь просто забрать? Пойти и забрать свой паспорт, а?
Но Олег печально покачал головой.
— Если бы можно было, я бы сам тебе сказал. Наедине с тобой никто даже разговаривать не станет.
— Почему?
— А вдруг у тебя диктофон под рубашкой?
— А с тобой? Какая разница?
— А со мной — я за тебя отвечаю. Если что, можно и собственной задницей ответить. Вот так, а ты думал?
— Погоди, но?
Его перебили аплодисменты, адресованные Люсе, она как раз допела «Кузнечика». Невольно раздражившись, он чуть было не шикнул на окружающих, дернулся в их сторону, но вовремя спохватился. Не оборачиваясь, Митя тоже зааплодировал — с шутливым неистовством, словно извиняясь за свою реакцию, которую могла заметить Люся, — и вдруг заглушил аплодисменты всех остальных.
— Да не боись ты! — Олег легонько пихнул его локтем и затараторил: — Столько терпел, еще немного потерпишь. Рано или поздно мы же его заберем. Главное, что он уже оформлен. Слушай, слушай, все забываю спросить: как там пацан твой за границей поживает, Ванька твой? Взрослый уже мужик, наверное? Помню его маленьким совсем, когда вы с ним на факультет приходили. Фотография с собой есть посмотреть?
Не может быть! Митю пробрал колючий холодный пот, он стал мокрым, будто только что вынырнул из воды. Изо всех сил удерживая на лице спокойное выражение, он набрал воздуха, чтобы скорее перебить Олега, — но откуда тот знает про Ваню? — и вдруг всей своей мокрой лягушачьей кожей почувствовал, что вокруг стоит тишина. Почувствовал взгляды, прилипшие к щеке и к затылку. В расплывчатом силуэте слева возле колонны угадал Люсю и тот испуганный взгляд, которым она на него смотрит. Из кухни слышно позвякивание посуды, о чем-то шепчутся нетвердой походкой уходящие в туалет девушки, охранник говорит, запирая дверь на засов: «Все ночуем здесь. Отбой через пять минут», — но сидящие за столом молчат. Это его, Митины, дурашливые аплодисменты невпопад привлекли их внимание, и они замолчали как раз тогда, когда Олег сказал: «Как там твой Ванька за границей поживает? Взрослый мужик, наверное?»
Упустил. Если бы вовремя подумал о том, что Олег может все знать и проболтаться, никогда не привел бы его в «Аппарат». Глупый-глупый Митя! Все слышали?
Люся — слышала? Он успел еще ухватиться за соломинку: может, обойдется? Может, получится что-нибудь наврать? Не в первый раз. Он привык, он умеет. Он врет виртуозно. Но какая-то неодолимая усталость сдавила его, сжала в тиски, не позволяла сделать самых простых вещей: изобразить что-нибудь, сказать что-нибудь вроде: «Вот ведь сочинят!». И он как будто порывался?
— Где он у тебя, во Франции? Во Франции, кажется? У-у-у, брат! И до скольких лет он с тобой был? Я помню, кажется, на четвертом курсе учились, когда он родился? Марина еще на практику вот с таким брюхом поехала, два места в автобусе заняла. Ну да, на четвертом. Помню, еще Трифонов вас всем в пример ставил. Говорил, на Западе, мол, молодые специалисты, у которых уже есть ребенок, нарасхват. Нарасхват! Вот сказочник! Вижу его иногда возле моего дома?
Теперь было все равно. Ну да, они учились вместе — что удивительного в том, что Олег знает о жизни бывшего однокурсника некоторые детали? О том, что «лаборантка Марина уезжает с Кристофом, бросает семью», факультет узнал раньше, чем семья, быть может, даже раньше, чем сама Марина. А когда он остался без Вани, продолжение истории бурно переживали и геофак, и вся аспирантская общага. Ведь телефон в общежитии стоял на вахте. И вахтерши передавали друг другу по смене, что Вакула из 502-й — ну тот, от которого жена к иностранцу сбежала, — ждет звонка от сына, вчера до полночи просидел, а сына-то он, дурак, к матери отпустил — так вот он очень просил позвать, если позвонят? Да что там! Даже тот короткий, немыслимо короткий разговор, в котором Ваня сквозь слезы сообщил, что он к нему не вернется, прошел под участливым взглядом из-под чьих-то специально надетых очков. Несколько раз потом он замечал этот жест, проходя мимо вахты: женщины надевали очки, чтобы его рассмотреть. За две самые последние недели, проведенные им в общежитии, Митя как никогда сумел прочувствовать ту стеклянную, голую прозрачность общежитского бытия, в которой прожил столько лет. Взгляды, взгляды, взгляды — как сейчас.?Митя сидел, неудобно вывернув шею. Из Олега сыпалось и сыпалось, он успел вспомнить общагу, комендантшу, запрещавшую ему появляться в общаге после его невинных забав, Марину, которая была в общаге самой симпатичной, — и снова, будто это его давно волновало, — поинтересовался, пишет ли ему Ваня. Митя краснел так, что щеки саднило, как на сильном морозе. С таким лицом он никак не мог обернуться к Люсе. Олег заметил среди сигаретных пачек и бутылок конфету, выхватил ее тощей бледной рукой, как цапля с размаху выхватывает лягушку, развернул и сунул в рот. Подняв глаза, обвел веселым взглядом сидящих за столиком и вновь остановил взгляд на Мите.
Ознакомительная версия.
