Ознакомительная версия.
Генка не знал, что и как приходится выслушивать его любимой женщине прямо сейчас, в эту самую минуту.
Инночка пришла на Катькину свадьбу с опозданием. Специально. Чтобы был повод так же незаметно смыться. Сегодня Генка должен был отправиться на собеседование с мамой. Она могла думать только об этом и тревожилась. Его надо было поддержать, может, объяснить, какой непримиримый человек ее мамуля, а может, просто заставить забыть об этом визите.
Надо подарить молодоженам подарок, сервиз. Кстати, дорогущий, зараза, но зато красивый и стильный. Сказать какую-нибудь глупость — и бежать домой, приводить Генкину психику в порядок…
Но не тут-то было: Инночку изловили Катька и Тамарка, чуть позже к ним присоединилась Фрида. Невеста, надо полагать, пела с Тамаркиного голоса: ты что, с ума сошла?! Инночка аж опешила. А Катерина продолжала в своем коронном стиле «бульдозер»: на что тебе сопляк, да еще и с войны? Ты хоть понимаешь, что ты вытворяешь? Что он тебе может дать? Тамара молчала, но одобрительно кивала на каждый Катькин выкрик — та просто не умела разговаривать спокойно, когда была возбуждена.
— У тебя, между прочим, сын растет! Чему он его научит — людей резать? Тех, кто не согласные? К тому же восемь лет разницы. Ты хоть понимаешь, что через год ты ему надоешь, и он бросит тебя не задумываясь?!
Инночка даже не представляла, как можно прервать этот шквал гневного возмущения. Ведь Катька Генку даже не видела ни разу. Это Тамаркино мнение, чем-то Генка ей не понравился с первого раза. С другой стороны, какая разница, нравится он кому-то или нет? Может быть, мужья подружек ей тоже не очень нравятся…
Инночка просто не видела смысла что-то доказывать или объяснять подругам. Что доказывать, что объяснять? Что Генка ни черта не хуже Мишки, Димки и, уж тем более, Голубева? Что она его любит? Инночка молча слушала людей, которые большую часть ее жизни были для нее главными, и думала, как бы побыстрее смыться, как бы побыстрее оказаться в Генкиных объятиях, чтобы слушать его голос, осязать всем телом его тело, греться его теплом, радоваться его радостью…
Она думала, как он погладит ее по спине: рассеянно и в то же время — по-собственнически. Ей нравилось думать, что она — его собственность, в то же время понимая: нет, не собственность, она его королева. Он сам так сказал.
Есть такая штука — белый шум. Именно так она сейчас воспринимала Катьку. А все остальные молчали, Тамара — неодобрительно, Фридка — понимающе. Инночка докурила и ушла. Расцеловав ошеломленную невесту напоследок. Вот что они все понимают, а? Хотя, с другой стороны, откуда им знать?
Ей захотелось прогуляться. Пройтись по свежевыпавшему снегу. Она где-то слышала: каждому — по делам его. И думала: это слишком резко, но, в принципе, по существу. Вот у Томки Мишка — партнер, у Катьки Димка — подкаблучник, у Фридки Витка — романтик, сокровище для поэтической души. А она, Инночка, душа не поэтическая, и ей достался рыцарь, король Артур. Непонятно, откуда взявшийся в их провинции, но настоящий. И зря она на него напала из-за магазина. Король и на помойке останется королем. Там, в истории, был еще какой-то Ланселот. Ей не нужны посторонние Ланселоты, ей хватит короля. За глаза хватит.
Она пришла, наконец, домой, и он бросился к ней с порога: как ты долго, ты забыла, в какое гестапо я сегодня угодил? Он принялся раздевать ее. Помог снять куртку, повесил на вешалку, не очень умело, но очень нежно стал стаскивать с нее сапоги, потом поднял на руки и понес в комнату, на ходу жалобно приговаривая, что ее мама Маргарет Тэтчер, и вообще, если бы он заранее знал, что в такое гестапо попадет… Инночке было грустно слушать про Маргарет Тэтчер. Она отчетливо понимала, что ее матримониальные планы одобряют, кроме Генки, конечно, только сын и подруга Фрида.
— Ген, я вот понимаю, что все женщины любят ушами, так во всех гламурных журналах написано. Только можно сегодня без гламура, а? Просто обними меня, я так от всего этого дурдома устала…
Наконец-то она рассказала ему про расклад в конторе. Разговор получился тяжелый. Тяжелый потому, что пришлось раскрывать светлый образ Виталия Валентиновича Голубева. Врать она не стала. Врать она не любила, не хотела и не умела. И про чувства Виткины рассказала, и про то, что был момент, когда она чуть было на эти самые чувства не ответила, и про бриллиант тоже рассказала. Генкина реакция на дареный бриллиант ее удивила и позабавила: Генка никогда не был меркантильным, она это точно знала, но тут живо заинтересовался, попросил снять кулон, долго рассматривал. Оказалось, интерес его чисто академический: он тоже никогда не видел бриллиантов. Инночка с сомнением понаблюдала, как он разглядывает камень, и неуверенно предложила:
— Хочешь, сразу сниму и забуду, что он, бриллиант этот несчастный, вообще был в природе?
— Ни в коем случае. Прелестная вещица! — Он так и сказал: «прелестная». Это слово шло ему, как корове — седло. — Когда я разбогатею, то соберу для тебя полный комплект, все, что положено: кольцо, браслет и серьги.
— Ну, в грузчиках ты не скоро разбогатеешь, — не без намека заметила она, возвращая разговор к его возвращению в «Абрис».
Генка согласился: да, о работе надо думать. Так что же они имеют? Он — на ее место, завотделом, она — на Виткино, директором? Все бы ничего, и деньги неплохие, но из супермаркета увольняться жалко… Потому, что женщины на него внимание обращают, хорошие, много, разные… Тут Генка был обозван сукиным котом и был побежден в малоизвестной для него борьбе, где Инночка использовала запрещенный прием под названием «укус за ухо», и только благодаря этому приему уложила перспективного спортсмена Воронцова на обе лопатки со всеми вытекающими последствиями. В конце концов Генка согласился придти в контору на новогодний корпаратив, придти с незначительным опозданием, так, чтобы его появление имело эффект чертика из коробочки. Оставалось пойти и уволиться.
В кабинет Маргариты Генка явился задолго до начала рабочего дня. Но переодеваться в комбинезон не стал. Заявления об уходе, все три, он написал еще дома, без труда просчитав реакцию директорши. Она могла сколько угодно орать на него, но не понимать, что он делает для ее супермаркета — это надо быть редкостной идиоткой. Конечно, первое заявление полетело в корзину для мусора даже не порванным. Второе Маргарита Васильевна тщательно измельчила и швырнула Генке в лицо. Бедная женщина была просто не в состоянии понять, что оскорбить грузчика она не может. Оскорбить может равный или высший, а женщину, не способную извиниться, когда она не права, как, впрочем, и мужчину, Генка равными себе не считал. Он умудрился сдержать ухмылку и выложил на стол Маргариты третье заявление. Не отдаст трудовую книжку? Замечательно, он без особых усилий восстановит этот документ заново, тем более что работать он возвращается на свое старое место. Попрощаться с девчонками можно? Хорошо, он сделает это и без высочайшего соизволения, не вопрос. И она сдалась.
На дебаркадере перекуривали. Примерно полмагазина. Воронцов появился, как всегда, бесшумно и внезапно, и начал целовать дамам руки. Дамы обалдели: для начала — от самого факта целования, чуть позже — от осознания того, что они дамы. Не косорукие идиотки, не коровы бессовестные, а дамы. Татьяна Ивановна, Генкина покровительница, даже всплакнула. И то: где они теперь такого грузчика возьмут? Который и лошадь, и бык, и дизайнер, и ручки дамам целует…
В «Абрисе» готовились к новогоднему корпоративу: приклеивали скотчем мишуру, тщательно вырисовывали на окнах зубной пастой снежинки. «Все было неестественно мирно, как в кино, когда ждет западня…» Голубев ходил по конторе, как кот, сожравший особо жирную мышь, Инночка психовала. Психовала еще и потому, что у Генки не было такой роскоши — сотового телефона, и он не мог сообщить, придет ли вовремя. Она почему-то считала, что это очень важно, появиться именно в тот момент, когда автор пьесы и одновременно главный режиссер Виталий Валентинович объявит выход Воронцова.
Потом, уже дома, они посмеялись над своими страхами: Виталий сделал свое судьбоносное объявление сразу после первого тоста за удачу в Новом году.
— Прошу любить и жаловать, ваш новый босс, Инна Алексеевна Лучинина!
Надо признать, что почти вся контора поздравляла ее вполне искренне. Минут через двадцать встал вопрос: а кто вместо Инночки, должность-то рыбная. Геннадий Воронцов. Не ждали? Как выяснилось, ждали. Это было настолько логично, уместно и предсказуемо, что даже никто не удивился, что служить Генке — чисто теоретически — надо было еще год. В этот вечер никто не заметил его шрама, отсутствия пальцев… Только для одного человека во всем «Абрисе» новости оказались неприятными. Светочка, потратившая на новое платье совершенно сумасшедшие деньги, чувствовала себя обманутой, брошенной, оскорбленной. Зато Фрида блистала. Ведь от того, что поменялся директор, Голубев хозяином быть не перестал, а она была представлена хозяйской женой, то есть — хозяйкой. Как всегда, в длинном, до пят, с неизменной сигареткой, с этой своей копной темных, почти черных волос… Кто-то уже шепотом сравнивал ее с булгаковской Маргаритой.
Ознакомительная версия.
