Ознакомительная версия.
По дороге она все думала, как же начать разговор, — и не могла придумать. А сейчас все это багровое, алое, желтое, кое-где даже синее пламя, весь этот ларец с драгоценностями, открывавшийся сразу за дверцей старой печки, все это великолепие живого огня вымело у нее из головы все правильные, выверенные, как ей казалось, слова, и она просто сказала:
— У нас будет ребенок.
Шли секунды… десять, двадцать, пятьдесят. Он молчал. Неужели она ошиблась, и он не разделит ее радость? Сердце у Инночки давно остановилось. Прямо сразу после того, как она поняла, что секунды идут, а он все молчит. И тут Генка захохотал, как ненормальный. Она никогда не слышала, чтобы он хохотал, не понимала его реакции и поэтому продолжала молчать. Только почему-то из глаз покатились медленные, тяжелые слезы. Все еще смеясь, он встал и пошел к двери. Она не подняла головы. Только бы он не увидел, что она плачет. Зашуршала куртка. Она ожидала следующий звук, звук закрывающейся двери, но звука не последовало, он вернулся, сел, как ни в чем не бывало, положил руку ей на плечо, туда, где она и была пять минут назад, и что-то протянул ей. Она машинально взяла, пытаясь понять, что это. Бумажка какая-то. Почерк знакомый, мамин почерк. Слезы мешали, и она подняла лицо. Как он переполошился! Вытирал ей щеки, что-то сбивчиво объяснял, потом догадался, что она все равно ничего не понимает, и стал ее целовать: в скулы, в брови, в глаза, куда попало, все время повторяя ее имя. Наконец, она поняла, что мамину записку надо прочитать, оттолкнула его, зло вытерла глаза досуха и снова развернула листок. Через десять минут они смеялись вместе. Оказывается, он так обрадовался, что обстоятельство неодолимой силы существует, что теперь нет никаких обязательств и можно беспрепятственно узаконить свои права на любимую женщину, что просто-напросто не вспомнил, что Инночка-то о двустороннем договоре не знает, и ждет от него реакции на свою суперновость. А это и была реакция — счастье в чистом виде.
Шеф должен был вернуться в контору часам к одиннадцати. «Наружники» трепетали. Они крупно лоханулись и не успели к сроку. Шеф был не то, что бы зверь… Нет, человек он, безусловно, справедливый, все пятьдесят шесть сотрудников «Абриса» это прекрасно знали. Просто шеф предупреждал единожды, всегда один на один. И если предупрежденный не понимал с первого раза, особенно если речь шла непосредственно о работе, — с прогульщиками, алкоголиками и бездельниками разговор был короткий: вот ваша трудовая книжка, прощайте. Сам он работал, казалось, двадцать четыре часа в сутки, и искренне не понимал, каким образом можно, имея грамотно сформулированную задачу, не успеть. Чего проще: видишь, что не успеваешь — попроси помощи, слава богу, не в лесу живем. Да он и сам часто помогал своим сотрудникам, если видел, что те зашиваются.
А они вот не успели. И помощи вовремя не попросили. Короче, ждали грозы.
Он появился ровно в одиннадцать, хотя все дороги в области со вчерашнего вечера были наглухо занесены — зима напоследок вывалила, кажется, все свои запасы снега на несколько лет вперед. Впрочем, ему, с этой его колымагой, купленной за сумасшедшие деньги, любые заносы, как всегда, оказались нипочем. Как всегда, в черном кожаном плаще, в черном же свитере грубой вязки. С образом Нео из Матрицы не вязались только чуть вьющиеся темные густые волосы до плеч. Двигался он стремительно, плащ развевался, как крылья. В конторе его звали Вороном — за некое сходство с киногероем из сериала про неупокоенную душу, жаждавшую справедливости. Ну и производное от фамилии, конечно.
— Елена Константиновна, общее собрание, пожалуйста, — здороваясь кивком головы, сказал он. — Кого сегодня нет?
Секретарша на секунду задумалась:
— Воронцова позвонила, задерживается. У Инны Алексеевны вроде дочка приболела.
Он махнул рукой, мол, обойдемся, и пошел к себе. Секретарше и собирать никого не потребовалось, сотрудники с обреченным видом уже подтягивались в приемную. Ворон никогда не орал, он воспитывал тихим, лишенным эмоций голосом. Воспитывал так, что воспитуемые запоминали этот процесс навсегда. Кто-то произнес: «Сейчас начнется», — и все точно знали, что так оно и есть. Все, кроме одного человека, который знал: никакого разноса не будет, всем охламонам и балбесам на сегодня даруется индульгенция.
Собрались минут через пять. Последними подтянулись герои дня, крупно провинившиеся «наружники», отдел, занимавшийся наружной рекламой. Директорский кабинет с трудом вмещал весь коллектив «Абриса». Ворон встал, сделал строгое лицо и сказал:
— Сегодня ударно трудимся без перерыва… — Он сделал паузу. — До трех часов. Надеюсь, к этому времени все успеют закончить срочные заказы. Потом состоится небольшой банкет: у нас с женой юбилей, и мы решили отпраздновать его с вами, с людьми, с которыми мы работаем вот уже десять лет. А сейчас по машинам.
Это он так забавно авралы называл: по машинам, в смысле — по компьютерам. Кабинет опустел за несколько секунд.
Сам Ворон, Геннадий Александрович Воронцов, бессменный директор «Абриса» без малого десять лет, остался в кабинете. Он страшно устал в этой командировке, да и спать пришлось в джипе, а это, как ни крути, холодно и неудобно. Кроме всего прочего, ему хотелось чуточку повспоминать. Все-таки круглая дата.
Повспоминать было чего. Например, свадьба. Вся свадьба, от начала и до конца, — четыре человека. Капитолина Ивановна, Сашка и он с Инночкой. Смешно… В ЗАГС поехали на трамвае. Не потому, что денег не было, а потому, что решили, что это забавно. Ну, вот так почему-то всем захотелось. В трамвае Инночка разволновалась: палец на правой руке, предназначенный для обручального кольца, у Генки отсутствовал. То есть, дома они договорились, что кольцо он будет носить на среднем, с тем расчетом и выбирали, но в ЗАГСе-то как? Хочешь, в нос продену, как папуас, — предложил он тогда, чтобы она успокоилась. И она успокоилась! Смешно. Они бы, конечно, пригласили Инночкиных подруг, но Фридка с Голубевым уже укатили в свой Париж, а с Катькой и Томкой они тогда еще не помирились.
Еще можно было вспомнить, как он психовал, когда Инночка уехала в роддом, рожать Ларису. Теща предупредила его, что все это надолго, он боялся, ходил из угла в угол и думал, что ходить будет сутки, а то и больше. А медсестра вышла через два часа и поздравила его с дочкой, три сто, худенькая, зато длинная, аж пятьдесят четыре сантиметра. Модель. Упаси бог, — сказал он тогда. Еще чего… Нам надо маленькую, как мама.
Еще смешнее мирились с девчонками. Ух, как они, Катька и Томка, смущались! Ведь не запил — он вообще не пил, ни по какому поводу, — не побил, не бросил. Ларочка вот родилась… Смешные, ей-богу.
Вспомнил, как через два года Ларочка уже ходила и вовсю болтала, абсолютно счастливая Капитолина Ивановна притащила домой тяжеленный сверток, пятьдесят экземпляров своей первой книги, методического пособия для учителей литературы. Да не просто пособия, выпущенного местной типографией на туалетной бумаге, а изданное в Москве, в твердом переплете, рекомендованное для всей страны. Заплатили, конечно, копейки, но как же его теща была горда! Это было не смешно, а радостно.
Можно было вспомнить, как он стал директором. Инночка была руководителем мягким, излишне много делала сама, когда не могла добиться этого от подчиненных. А может, просто сказывалась беременность. Когда она ушла в декрет, по просьбе хозяина «Абриса», господина Голубева, контору возглавил Генка. Расстался с парой бездельников, за год прижал конкурентов, Голубев покупал за бесценок одну шарашку за другой, они осваивали новые дизайнерские ниши, и, в конце концов, оказались в положении, когда на вопрос, куда обратиться, весь город знал ответ: конечно, в «Абрис». Это тоже было не смешно. Это было правильно, только так и надо было работать, чтобы не только считаться, но действительно быть лучшими.
Вспомнил, как перед самой свадьбой поехал к своей матери и поставил вопрос ребром: мама, у тебя скоро будет внук или внучка. Если ты хочешь общаться с нами и с ребенком, завязывай пить. В противном случае, ничего кроме периодических подачек ты от меня не дождешься. Раиса Петровна попробовала. В результате от нее ушел сожитель, и выяснилось, что водка не очень-то и нужна, а пенсии стало хватать, да еще и на подарки Ларочке оставалось. Они с матерью так и не стали по-настоящему близкими людьми, но, по крайней мере, во время ее редких визитов он искренне радовался, что мать лучше выглядит и не жалуется на здоровье. И это хорошо.
А вот позавчерашнюю ночь, проведенную с женой, Геннадий Александрович вспоминать — по крайней мере, подробно, — не рискнул. Уж очень будоражит. Лучше не вспоминать, а повторить сегодня, после сабантуя на работе и продолжения в лучшем ресторане города для особо приближенных — все тех же Катьки с Димкой, Томки с Мишкой, Фридки с Виткой (эти специально ради такого случая из своего Парижа прикатили), Капитолины Ивановны и молодого дипломированного специалиста Александра Вячеславовича Лучинина.
Ознакомительная версия.
