Хожу пока через вечер, для начинающих, хотя есть для беременных, продолжающих и философия йоги.
Или мокши, так ещё говорят.
Если сравнивать с нашей отечественной религией, то это вроде спасения души, кроме самих физических упражнений.
Там сначала была для нас ознакомительная беседа, откуда я, если честно, мало чего поняла, но ухватила, что само это спасение не становится посмертной наградой за благочестивость и поступки, а всё нужно успеть сделать в ходе земной жизни, через преодоление своего же эгоизма, лживого и непомерно задранного самомнения и открывания потаённой сущности человека, как чистой души или как непорочного духа.
И поменьше всего материального.
Подумала ещё, что по этому направлению, даже если отбросить остальные, у меня всё в порядке: живу больше затворницей, грехами не увлекаюсь, сама знаешь, и трачу только строго заработанное, даже не всё целиком.
Но вместе с остальным узнала вещь крайне важную для моего понимания мироздания. Я всегда думала, что чувство — это то, что у человека на душе, и то, что он выражает через поведение и действия свои.
А есть просто переживания.
И настроения, и эффекты.
Оказалось, мы чувствуем без подключения разума, а изнутри, даже часто неосмысленно. Просто производим оценку, каждый свою, предмета, или того, куда глядим, или о чём думаем.
И оно возникает в нас, завися от устройства и общей жизнедеятельности каждого.
Остальное, к чему привыкли, — это эмоции, настроения и ощущения.
Подмечаешь разницу, Шуринька?
Смотри, если боишься меня, к примеру, то это чувство, а если тебе страшно, то эмоция.
Просто как, но и как невероятно!
Мне даже Паша о таком не рассказывал, хотя и мог, уверена.
Спросишь, для чего об этом?
Скажу.
Когда говорят про человека, что бесчувственный, то это плохо и ужасно, верно? А если без эмоций он же, то уже просто терпимо — тоже с этим согласна?
Мне Паша мой говорил не раз, что я беспринципная и недалёкая, но ни разу не упомянул, что во мне отсутствуют чувства. Дурой называл иногда, моей хорошей, породистой жеребицей с метростроевской конюшни; говорил, что, несмотря на всё это, я умею искренне и непритворно выразить отношение к чему-то конкретному, к злому или доброму человеку, к матери своей, особенно когда был рак, или к той же лошади, если бы она имелась передо мной. Но зато совершенно не умею отнестись к ситуации в целом, потому что не имею у себя достаточно вещества для мозгового охвата. И он же не считал это серьёзным недостатком, а просто говорил, это твоя интересная особенность, девочка моя.
И вот теперь я поняла, что имелось в виду, хотя он не разжёвывал.
Подобралась через йогу, сама.
А были в твоё время в нашей стране йоги и философские группы за деньги, не знаешь? Мне кажется, если бы такое было, то преступления Сталина открылись бы намного раньше. Этот однозначный вывод напрямую следует из того, что мне удалось почерпнуть на самом первом занятии и потом.
Но и в чисто физическом аспекте позы есть интересные необычайно. Жаль, ни одной похожей у нас не принимают на живописке и лепке. Особенно пришлись по вкусу такие асаны, как поза посох, поза лодки и поза лодки 2. Принимать их все три удобно, устойчиво и приятно, что и требует от нас Йога как философия тела. Причём все они задействуют основные мышцы таза, внутренней стороны бёдер и оставшиеся не у дел поясничные мышцы.
А поза опрокинутой лодки превосходно воздействует на твоё равновесие, но у меня и так с ним всегда было всё в порядке, слишком долго упражнялась по нему в ходе основной работы в аудиториях и налево.
Сейчас изучаю позу цикады и позу верблюда (основную). Обе предотвращают ущемление мышцы центральной спины — то, что надо.
И так далее, бабушка, в общем, иду, постепенно набирая опыт, в направлении втягивания в новое увлечение и здоровье.
Вдруг представила себе, что Паша мой заодно со мной ходит туда, в наш йоговский подвал, если б не покинул родины.
Интересно, нашлись бы для него в этой философии подходящие упражнения без ноги и одной кисти рук?
И какие отдельные мышцы смогла бы наша отечественная йога эффективно подключить и развить у него, учитывая их отсутствие?
Мы могли бы вместе с ним осваивать эту науку побеждать себя через тело и дух и со временем научили бы этому благородному занятию нашего сына Мишу, если б не уехал тогда.
А учительница эта йоговая, хитрая и нервная Лиса Патрикеевна, с каждого берёт оплату по-разному, теперь это окончательно уже разъяснилось. Для одних — другая, для других — другая. Сначала разговаривает у себя в закутке, всматривается в будущего йога, прикидывает по виду его возможностей, по тяге к постижению мироздания через познание себя, а уж только потом говорит, какие и когда будут месячные.
В смысле взносы.
Мне назначила сначала больше других, подумала, я бездельная жена, ищущая на стороне от приличного мужа блуд и праздного философского самопознания, которое и звучит красиво, и не осуждается как явление. А побеседовав, узнала, что натурщица, и уже не стала даже наличием мужа интересоваться, сообразила, что нет и не может быть у нашей профессии второй половины, раз принимаешь позы в таком возрасте. И сделала чуть ниже среднемесячных по группе, проявила женскую солидарность, как тоже безмужняя. Сказала потом наедине, что в чём-то наши профессии даже сходны между собой, там и тут позы, тут и там погружения в себя и поиски выхода из положения, включая материальное.
Тоже философия, как посмотреть.
Шуринька, и последнее в этом моём к тебе послании, о чём хотела поделиться, оставив под конец, потому что оно само по себе довольно огорчительное и подбивающее промежуточный финал значительного периода нашей женской доли.
До последнего времени было всё у меня как по часам, я даже могла по ним временем сверяться внутри исходящих месяцев.
Всё кончилось, моя дорогая, финита ля трагедия.
Кончились разом, как и не было.
Ждала к женскому дню, но так они и не пришли. И уже не придут. И не потому, что есть причина от кого, или простуда, а из-за того, что нет такого и не было, от кого могли бы они задержаться. Да и не простужалась.
Просто время моё пришло.
Ты понимаешь, о чём я?
Не женщина больше, а ведь не оставляла надежды после отъезда моих, думала, встретится он и верну потерянное, наверстаю, отомщу себе самой и им всем за глупость совершённого моей бездарной и пустой головой ради пшика на лишних метрах и ароматов мёртвой Верочки.
Не отомстила.
И не наверстала.
Вот так, родная моя.
Удобств в плане поведения и быта, о которых, бывает, толкуют некоторые дамы после ухода женских лет, на себе не испытываю никаких, считаю разговоры такие просто позорными для обсуждения вообще. Бог дал — Бог отнял, значит, знал, на что рассчитывает против меня в своих небесных междометьях.
Знаешь, что-то частенько стала я его поминать в последнее время, хоть и не училась законам его, не посещала никогда никаких богоугодных заведений и не поставила за жизнь ни одной свечечки, хотя Паша намекал, что неплохо было б. Не прочитала ни вслух, ни про себя ни одной молитовки, хотя тоже, наверно, не помешало бы, теперь я это тоже понимаю. Я до сих пор не знаю даже, где их берут и как ими правильно пользоваться: какая на утро, какая на вечер, как обращаться, чтобы не обидеть никого наверху и чтоб прозвучало гармонично.
Понимаю, что ты, бабушка, не лучший мне в этом деле советчик, как неверующая всю жизнь, но сейчас другие времена и другие человеческие беды и неприятности, согласись, — такие, что вполне можно и пробовать новые формы жизни и судьбы. Мне давно уже не страшно ни перед чем, я говорила тебе, а недавно стало и не стыдно почти ни за что.
Кроме самой главной потери.
Но я ещё не знаю, станет ли страшно, когда я обрету немощь и никого не окажется рядом, я думаю об этом всё чаще и чаще, особенно на длинных позах, когда от меня просят закрытых глаз и опущенной вниз головы. И в такие часы я могу хранить недвижимость почти беспредельно, как омертвевший истукан, и перебирать в мыслях всё плохое и всё хорошее за жизнь, чтобы взвесить это на собственных необманных весах.
Всё, сейчас потеку мокрым, глаза мои всё ещё пригодны для слёз, благодаря оставшимся во мне эмоциям и чувствам, хотя очков пока не просят, терпят вместе со мной.
Удаляюсь от тебя на расстояние другого моего письма, которое будет, когда накопится.
Счастливо тебе, Шуринька моя, откуда бы ты меня ни слышала сейчас или ни наблюдала.
Твоя внучка, покинувшая женский возраст, но не тебя, бабушка,
Шуранька Коллонтай.
Целых четыре года не обращалась к тебе, бабушка, ни за советом, ни с повествованиями о себе и про свою жизнь.
