Ознакомительная версия.
Но когда Бен их разворачивает, всплывают две небольшие проблемы. Во-первых, оказывается, что футболка размера L на заправке в Джорджии — это не то же самое, что футболка размера L, скажем, в Олд Нейви. Майка с этой заправки просто великанская, это скорее мешок для мусора, чем майка. Она поменьше, чем мантии, но не намного. Но этот недостаток уходит на второй план по сравнению со вторым, который заключается в том, что на обеих напечатан флаг Конфедеративных Штатов Америки с надписью, гласящей: «НЕ ОТРЕКАЙСЯ, А НАСЛЕДУЙ».
— Не может быть, — говорит Радар, когда я показываю ему, над чем мы ржем. — Бен Старлинг, мало того, что ты дружишь со мной, только чтобы показать всем, что ты не расист, так ты мне еще и расистскую майку купил!
— Старик, я схватил первое, что под руку подвернулось.
— Ты меня больше стариком не называй, — отвечает Радар, но сам трясется от хохота.
Я отдаю ему майку, и он натягивает ее, зажав руль коленями.
— Надеюсь, меня остановят, — говорит он. — Очень хочу посмотреть на лицо копа, когда он увидит черного в майке с флагом конфедерации, под которой — черное платье.
По неизвестной причине всем и каждому потребовалось выехать в пятницу вечером на участок трассы 1-65 к югу от Флоренции, штат Южная Каролина. Мы застреваем в пробке, которая тянется несколько миль, и даже несмотря на отчаянное стремление Радара превысить скорость, быстрее тридцати миль в час двигаться не получается. Я сижу с ним впереди, и, чтобы не нервничать, мы играем в игру, которую только что придумали и которая называется «Вон тот мужик — жиголо». Суть игры в том, что мы выдумываем, как живут люди, застрявшие вместе с нами в пробке.
Вот мы проезжаем мимо латиноамериканки в старенькой, побитой тойоте «Королла». Я смотрю на нее в сгущающихся сумерках.
— Она бросила семью и перебралась сюда, — строю я свои предположения. — Незаконная иммиграция. В третий вторник каждого месяца отсылает деньги родне. У нее двое маленьких детишек — муж тоже мигрант. Он сейчас в Огайо, дома проводит только три-четыре месяца в году, но они все равно еще очень хорошо друг с другом ладят.
Радар наклоняется ко мне и смотрит на нее где-то полсекунды:
— Господи, Кью, все отнюдь не столь драматично. Она работает секретаршей в юридической фирме — посмотри, как одета. Она и сама уже почти пять лет проучилась и скоро получит диплом и станет адвокатом. А детей у нее нет, мужа тоже. Но парень имеется. Он человек непостоянный. Боится привязанностей и обязательств. Он белый и против расового смешения.
— У нее кольцо, — отмечаю я.
В защиту Радара должен сказать, что я разглядывал женщину дольше. Ее машина справа, я смотрю на нее сверху вниз. Стекла у нее тонированные, но мне все равно видно. Я замечаю, что она поет и не моргая смотрит на дорогу. Тут так много народа. Все время забываешь, что мир полон людей, просто битком набит и вот-вот лопнет; так легко составить представление о каждом человеке, но оно постоянно оказывается неверным. У меня появляется ощущение, что эта мысль очень важная, из тех, что переваривать надо долго и постепенно, как питоны переваривают пищу, но далеко в этом продвинуться я не успеваю, потому что меня отвлекает Радар.
— Она его просто так носит, чтобы отвадить извращенцев вроде тебя, — объясняет он.
— Возможно. — Я улыбаюсь, беру с колен оставшуюся половинку батончика и кусаю.
На какое-то время снова наступает тишина, и я размышляю о том, что в человеке можно увидеть или не увидеть, о тонированных стеклах, отделяющих меня от этой женщины, которая еще едет вровень с нами, мы оба сидим в машинах, в которых столько стекол и зеркал. Поток машин медленно ползет. Когда Радар снова начинает говорить, становится ясно, что и он тоже думал об этом.
— Насчет «жиголо», — начинает он. — Ну, это вроде бы игра, а с другой стороны, получается, что человек, который строит предположения о жизни другого, раскрывается больше, чем тот, про которого эти предположения строят.
— Да, — соглашаюсь я. — Я как раз об этом же размышлял.
И я уже не могу не думать, что у Уитмена все хоть и очень красиво, но как-то чересчур уж оптимистично. Мы можем слышать другого человека, можем попасть в его мир, не сходя с места, можем воображать, каков он, и мы все действительно связаны друг с другом, переплетены, как корни травы… но после этой игры я на самом деле усомнился в том, что можно стать другим человеком.
Мы наконец объезжаем вставший поперек дороги грузовик, снова разгоняемся, и Радар уже высчитывает в уме, с какой скоростью теперь нам нужно передвигаться, оказывается, семьдесят семь миль в час — до самого Ээгло. Прошел уже целый час с тех пор, как Бен в последний раз говорил, что ему надо поссать, но это легко объяснимо: он уснул. Ровно в шесть он выпил лекарство от простуды. Лег сзади, и мы с Лэйси пристегнули его двумя ремнями. Он жаловался, что неудобно, но, первое — это было для его же блага и, второе — мы все знали, что через двадцать минут он уже не будет ощущать никакого дискомфорта, потому что уснет мертвецким сном. И теперь он дрыхнет. Его разбудят в полночь. Сейчас, в девять, я уложил спать Лэйси в точно таком же положении на другом сиденье. Ее мы разбудим в два ночи. Мы решили спать по очереди, чтобы завтра, когда приедем в Ээгло, не пришлось вставлять спички в глаза.
Минивен стал как бы нашим домом: я сижу на пассажирском сиденье рядом с водителем, и это мастерская. Я считаю, что это самая классная комната во всем доме, потому что и места достаточно, и кресло удобное.
На коврике за мной — кабинет, там Бен разложил карту США с заправки и распечатанный мной маршрут, плюс клочок бумаги, на котором Радар рассчитывал скорость и расстояние.
Радар за рулем. Это гостиная. Там почти так же хорошо, как в мастерской, только расслабиться невозможно. А еще там чище.
Между гостиной и мастерской располагается центральная приборная панель, также известная как кухня. Тут лежат наши запасы вяленого мяса и батончиков ГоуФаст, а еще волшебный энергетический напиток «Блюфин», который Лэйси внесла в список покупок. Его разливают по маленьким, прикольно раскрашенным стеклянным бутылочкам, а на вкус он, как синяя сахарная вата. За всю историю человечества это самый действенный напиток, который не дает заснуть, хотя от него становишься каким-то дерганым. Мы с Радаром договорились, что прекратим его пить, когда останется два часа до сна. Я лягу в полночь, когда встанет Бен.
Первый ряд неразделенных сидений — это наша первая спальня. Наименее удобная, потому что расположена рядом с кухней и гостиной, где разговаривают неспящие люди, а иногда еще и радио слушают.
За ней следует вторая спальня, там темнее и тише, и в целом лучше, чем в первой.
А за ней стоит холодильник, то есть Радаров кулер, где двести десять бутылок пива, в которые еще не нассал Бен, сэндвичи с индейкой в виде ветчины и сколько-то кока-колы.
У этого дома полно достоинств. Он весь застелен ковролином. Тут есть кондиционер и отопление. Система объемного звука. Да, признаюсь, жилплощадь невелика. Но можно же пристроить верхний этаж.
Когда мы въезжаем в Южную Каролину, я вижу, что Радар зевает, и настойчиво предлагаю сменить его за рулем. Мне нравится водить машину — пусть это всего лишь минивен, но он мой. Радар перелазит в первую спальню, я хватаю руль, стараясь держать его покрепче, быстро переступаю через кухню и сажусь на водительское место. Радар забирается в мастерскую.
Выясняется, что в поездке многое узнаешь о себе. Например, раньше мне и в голову не приходило, что я из тех, кто ссыт в еще недопитые бутылки из-под «Блюфина», гоня по Южной Каролине на скорости семьдесят семь миль в час — а выясняется, что из тех. А еще я не знал, что если смешать много мочи и чуть-чуть энергетика «Блюфин», получится такой потрясно яркий бирюзовый цвет. Такая красота, что мне хочется закрыть его крышкой и поставить в подстаканник, чтобы и Бен с Лэйси увидели, когда проснутся.
Но Радар другого мнения.
— Если ты сейчас же не выкинешь это дерьмо, нашей одиннадцатилетней дружбе конец, — грозит мне он.
— Это не дерьмо, — говорю я, — это моча.
— Выбрасывай, — настаивает он.
Так что приходится мусорить. В боковом зеркале я вижу, как бутылка ударяется об асфальт, и в сторону летят брызги, будто от лопнувшего шарика с водой. Радар это тоже видит.
— Господи, — вздыхает он. — Надеюсь, моя психика вытеснит этот травмирующий опыт, и я совершенно забуду о случившемся.
Раньше я не думал, что питательные батончики ГоуФаст могут надоесть. Но такое возможно. Откусив всего лишь второй кусок от четвертого батончика, я чувствую, что желудок уже против. Я открываю центральную панель и прячу туда остатки. Это у нас кладовая.
Ознакомительная версия.
