Подобные беседы были обычным делом, подчас весьма утомительным и всегда требующим терпения. Порой они приносили результаты — иногда через некоторое время, иногда — вообще ничего. Сегодняшние телефонные звонки не прояснили картины, хотя самой любопытной была беседа с адвокатом, работавшим на организованную преступность.
Год назад Партридж оказал ему услугу, по крайней мере так считал адвокат. Его дочь поехала в Венесуэлу в составе студенческой группы и там попала на бурную оргию, устроенную наркоманами, — известие об этом просочилось в средства массовой информации США. В оргии принимали участие восемь студентов, двое из них умерли. Через агентство в Каракасе телестанция Си-би-эй получила снимки с места происшествия, в том числе крупным планом, участников в момент ареста полицией и среди них — дочь адвоката. Партридж, находившийся в Аргентине, вылетел на север, чтобы сделать об этом репортаж.
В Нью-Йорке отец девицы каким-то образом узнал о готовящейся передаче и о фотографиях и разыскал Партриджа по телефону. Он умолял Партриджа не упоминать имени его дочери и не показывать ее фото: она-де самая молоденькая, никогда раньше не попадала в подобные истории, и такой позор на всю страну искалечит ее дальнейшую жизнь.
К тому времени Партридж уже ознакомился с фотоматериалами, знал о девушке и сам решил не говорить о ней в репортаже. Однако, не желая связывать себе руки, ограничился обещанием, что постарается сделать все возможное.
Позднее, когда адвокат убедился, что в “Новостях” Си-би-эй имя девушки прямо названо не было, он прислал Партриджу чек на тысячу долларов. Партридж вернул чек, сопроводив его вежливой запиской, и с тех пор их пути не пересекались.
Сегодня, выслушав вступление Партриджа, адвокат напрямик заявил:
— Я вам обязан. Вам что-то от меня надо. Говорите, что именно.
Партридж пояснил.
— Я ничего не слышал — лишь то, что передавали по телевидению, — сказал адвокат. — Но я абсолютно уверен: ни один из моих клиентов в этом не замешан. Они не станут марать о такое руки. Правда, иногда до них доходят сведения, которые другим недоступны. В течение ближайших нескольких дней я осторожно наведу справки. Если что-то удастся выяснить, я вам позвоню.
У Партриджа было предчувствие, что этот человек сдержит слово.
Через час, обзвонив половину людей из своего списка, Партридж сделал перерыв и пошел в комнату для совещаний выпить кофе. Вернувшись, он стал просматривать “Нью-Йорк тайме” и “Вашингтон пост” — все сотрудники телестанции проделывали это ежедневно. Посетителей крупных телецентров всегда приводят в изумление кипы этих газет. Дело в том, что, хотя люди здесь работают искушенные, почему-то среди них бытует прочно укоренившееся мнение, будто новость по-настоящему становится новостью, если попадает на страницы “Таимо или “Пост”.
Чтение Партриджа прервал громкий голос Чака Инсена.
— Гарри, хочу сообщить тебе план сегодняшней передачи, — сказал ответственный за выпуск, входя в кабинет. — Видишь ли, мы собираемся посадить двух ведущих. Половина передачи — твоя.
— Конец или начало? Инсен слабо улыбнулся:
— Кто из нас знает, где конец, а где начало. В любом случае с сегодняшнего дня ты будешь вести все, что связано с похищением семьи Слоуна; похищение будет главной новостью, разве что перед началом передачи убьют президента. Кроуф, как обычно, будет вести остальную часть программы — понимаешь, все мы решили: не позволим мы шайке подонков — кто бы они ни были — диктовать Си-би-эй свои порядки.
— Я — за, — ответил Партридж. — Надеюсь, Кроуф тоже.
— Честно говоря, это идея Кроуфа. Как всякому королю, ему становится не по себе вдали от трона. А кроме того, если он будет прятаться, это все равно ничего не даст. Да, вот еще что: в самом конце передачи Кроуф скажет от себя несколько слов — поблагодарит тех, кто прислал телеграммы и вообще выразит сочувствие.
— От себя?
— Ну конечно. Как раз сейчас над текстом корпят трое текстовиков.
Партриджа это позабавило даже при нынешних обстоятельствах.
— А вы поладили, — сказал он. Инсен кивнул:
— Мы заключили негласное перемирие до окончания этой истории.
— А потом?
— Поживем — увидим.
Почти месяц назад, как только Мигель нелегально проник в Соединенные Штаты, он попытался приобрести гробы для того, чтобы переправить двух — как сначала предполагалось — похищенных в Перу. Весь план был разработан задолго до его прибытия, и Мигель надеялся, что осуществит покупку быстро и незаметно — дело-то нехитрое. Но оказалось, что это не так.
Он отправился в похоронное бюро в Бруклине, желая раскинуть сети пошире, а не крутиться все время на одном пятачке — в “Малой Колумбии” в Куинсе, в то время служившей ему опорной базой. Он выбрал заведение, расположенное неподалеку от Проспект-парка, — элегантный белый особняк с вывеской “Филдс”, к которому примыкала большая автостоянка.
Мигель открыл тяжелые дубовые двери и вошел в холл — пол покрывал золотисто-бежевый ковер, всюду стояли высокие растения в кадках, на стенах висели идиллические пейзажи. Там его чинно встретил мужчина средних лет в черном пиджаке с белой гвоздикой в петлице, в полосатых черных с серым брюках, в белой рубашке и темном галстуке.
— Доброе утро, сэр, — изрек сей муж. — Меня зовут мистер Филд. Чем могу быть полезен?
Мигель отрепетировал то, что ему надлежало сказать.
— Мои престарелые родители хотели бы заранее позаботиться о своем.., м-м.., уходе из жизни.
В знак одобрения и сочувствия Филд склонил голову:
— Понимаю, сэр. Многие пожилые люди на закате дней хотят быть спокойными и уверенными в своем будущем.
— Именно. Так вот, мои родители хотели бы…
— Простите, сэр. Думаю, нам лучше пройти в мой кабинет.
— Хорошо.
Филд шел впереди. Они миновали — возможно, так было специально задумано — несколько комнат, напоминавших салоны: здесь стояли диваны и кресла, в одной из них — ряды стульев, приготовленных для отпевания. В каждой комнате стоял открытый фоб с телом покойного — голова покоится на подушечке с рюшами, лицо слегка подгримировано.
Кабинет владельца помещался в конце коридора, предусмотрительно скрытый от посторонних глаз. На стенах висели дипломы в рамках, совсем как в кабинете врача, с той лишь разницей, что один из них (украшенный лиловой лентой) был дипломом гримера покойников, а другой — бальзамировщика.
Филд жестом предложил Мигелю сесть.
— Могу я узнать вашу фамилию, сэр?
— Новак, — солгал Мигель.
— Что ж, мистер Новак, давайте начнем с главного. Вы или ваши родители уже выбрали и приобрели место на кладбище?
— Гм, нет.
— Значит, этим следует заняться в первую очередь. Мы должны об этом позаботиться не откладывая — купить место, особенно хорошее, становится все труднее и труднее. Разумеется, мы не говорим о кремации.
Мигель, с трудом обуздывая нетерпение, помотал головой:
— Нет. Но я-то хотел с вами обсудить…
— Затем встает вопрос о вероисповедании ваших родителей. Какая потребуется служба? Есть и другие вопросы, которые следует решить.
И Филд протянул буклет, напоминавший тщательно разработанное ресторанное меню. Это был длинный прейскурант услуг, например таких, как “обмывание, дезинфекция, одевание и гримирование покойного — 250 долларов”, “особые процедуры после вскрытия тела — 125 долларов” и “различные формы помощи со стороны церкви — 100 долларов”. “Традиционный пакет услуг” — 5900 долларов — помимо всего прочего, включал положение креста в руки покойного — 30 долларов. За гроб взималась отдельная плата — цена доходила до 20 600 долларов.
— Меня-то, собственно, интересуют гробы, — сказал Мигель.
— Понимаю. — Филд поднялся. — Пожалуйста, следуйте за мной.
На сей раз он повел Мигеля вниз по лестнице, в подвал. Они вошли в помещение с красным ковром на полу, где были выставлены образцы; Филд начал с гроба стоимостью в 20 600 долларов.
— Это наш лучший образец. Изготовлен из сорокавосьмимиллиметровой стали и имеет три покрытия — стеклянное и два медных; рассчитан на веки вечные.
Снаружи гроб был декорирован прихотливым узором. Изнутри — обит бледно-лиловым бархатом.
— А нельзя ли что-нибудь попроще? — спросил Мигель. Они остановились на двух гробах — один побольше, другой поменьше — за 2300 и 1900 долларов.
— Моя мать очень миниатюрная женщина, — пояснил Мигель. А про себя подумал: “Ростом с одиннадцатилетнего мальчика”.
Тут Мигель обратил внимание на несколько грубо сколоченных, простых ящиков. Он спросил про них у Филда, и тот объяснил:
— Это для правоверных иудеев, которые стремятся к простоте. На дне каждого ящика просверлены два отверстия, чтобы “прах с прахом соединился”. Вы не еврей?
Мигель отрицательно покачал головой, и Филд доверительно прошептал:
— Откровенно говоря, я бы не хотел, чтобы мои близкие покоились в таком вот ящике.
