— Ну, Родион Иванович, ты и загнул, — засмеялся директор, перейдя на «ты». — Хотя… За бугром делают нечто похожее. В каждой шутке есть доля шутки. Ха-ха-ха… С удовольствием выпью… Хорошо сидим… Жаль, Родион Иванович, что ты раньше не приезжал…
Тосты сыпались один за другим. Не пил только Михаил Абрамович, с серьезным видом беседовавший с главным инженером. Родик, зная эту его особенность и не желая возможных пересудов, громко через весь стол крикнул: «Михаил Абрамович! Ты смотри… Я тебе пить запрещаю. На тебе ответственность… За меня».
— Ну, ты и строг, Родион Иванович. Время-то уже не рабочее, — вполне серьезно заступился директор.
— Не строг, не строг… У нас все двадцать четыре часа рабочие, — отозвался Родик. — Закон… Если я пью, мои коллеги не пьют.
— А у нас всем можно, — поднимая рюмку, парировал директор. — Давайте за угнетенного этим тираном Михаила Абрамовича… Хоть рюмку ему разреши.
— Ни за что!
Водка подействовала. Регулировать поток тостов стало невозможно. Застолье традиционно перешло в пьянку. Все говорили одновременно, не слушая друг друга, хаотично наливая и выпивая. Родик, как обычно, почти не пьянел и в привычной обстановке чувствовал себя прекрасно, чокаясь со всеми подряд, улыбаясь и отвечая на товарищеские объятия. Почувствовав отсутствие какого-либо внимания к себе, Лидия Степановна сделала попытку тихо, по-английски, убежать домой. Родик боковым зрением уловил этот момент. Извинившись перед собеседником, он устремился за Лидией Степановной и догнал ее около гардероба.
— Не покидайте нас, о, прекрасная дама, — наигранно гнусаво-просящим голосом запричитал Родик. — Хотите, я на колени встану? Мы ведь без вас впадем в первобытную дикость.
— По-моему, мои коллеги уже в эту дикость впали. Я этих пьяниц знаю. Лучше пойду домой. Поверьте, они этого даже не заметят.
— Я же заметил… Останьтесь ради меня. Обещаю быть самым галантным кавалером.
— Пойду, Родион Иванович. Поверьте, всем от этого будет лучше.
— Приглашаю вас танцевать, — почувствовав неуверенность Лидии Степановны, предложил Родик, беря ее под руку и увлекая вверх по лестнице.
— Вы насильник, Родион Иванович. Правильно про вас, москвичей, говорят… Ладно… Побуду еще полчасика, но лучше посидим за столом. Неудобно…
На площадке между двумя лестничными пролетами Родик попытался шутливо поцеловать Лидию Степановну, но она, как бы не поняв, отстранилась. Родика такая неудача нисколько не смутила, и он продолжил настойчивые ухаживания.
Лидия Степановна после неудавшейся попытки побега смирилась с необходимостью терпеть пьяный мужской кагал. Вероятно, поняв, что Родик — единственный мужчина за столом, способный за ней ухаживать, расположилась рядом с ним и с удовольствием принимала все знаки внимания. Родик, в котором выпитая водка пробудила донжуана, беспрерывно подзывал официанта и угощал Лидию Степановну напитками и десертами. Приглашая ее на танец, он позволял себе все больше вольностей. Лидия Степановна их поощряла. Танцы, несмотря на музыку, становились все медленнее и все более походили на объятия. Вскоре они уже не возвращались за стол, перешли на «ты», а паузы в музыке пережидали стоя, прижавшись друг к другу. Пьяный коллектив перестал обращать на них внимание, и они были предоставлены друг другу…
Музыка кончилась. Родик поблагодарил ансамбль словами и деньгами, а те в ответ исполнили еще какую-то танцевальную мелодию.
Ресторан закрывался. Родик расплатился, дав более чем щедрые чаевые. Официанты и метрдотель подчеркнуто предупредительно проводили их до гардероба, помогая плохо державшимся на ногах директору и начальнику военной приемки спуститься по лестнице. Родик и Михаил Абрамович, уворачиваясь от объятий и поцелуев, стали усаживать всех в такси. Как-то само собой получилось, что они и Лидия Степановна в стоящую у входа в ресторан машину не поместились. Она уехала. Другую, по словам швейцара, получившего на чай и ставшего от этого чрезвычайно любезным, надо было ожидать «с минуты на минуту». Родик, разгоряченный танцами, возвращаться в ресторан не хотел, несмотря на сырой холодный ветер и тротуарную слякоть. Он стоял в распахнутом пальто, крепко держа Лидию Степановну под руку.
— Вот пьяницы, — шутливо сказала Лидия Степановна. — Напились и забыли о гостях. Даже до гостиницы не проводили. Поросята.
— Ничего… Сейчас отвезем тебя на такси домой, а потом поедем в гостиницу, — отозвался Родик.
— Уж нет. Сделаем все наоборот, — возразила Лидия Степановна.
— Молчи, женщина. Сделаем так… Довезем Михаила Абрамовича до гостиницы, он будет квартирьерствовать, а я провожу тебя домой…
— Умный… Куда ехать? Вон гостиница светится. Пешком две минуты, — засмеялась Лидия Степановна. — Пошли…
Пока выполняли обычные формальности и получали ключи от номеров, Родик почувствовал усталость, но мужское достоинство не позволяло это показать. В душе завидуя Михаилу Абрамовичу, он подхватил Лидию Степановну под руку и вышел на улицу.
— Где эти чертовы такси? — сокрушенно спросил он неизвестно кого.
— До моего дома минут десять ходьбы. Давай проветримся… — предложила Лидия Степановна.
— Давай… Держись крепче…
Они шли молча сначала по широкой хорошо освещенной улице, а потом по темным пустынным и слякотным дворам.
— Вон мой дом, — указала Лидия Степановна на белеющую за ветками деревьев девятиэтажку. — Я живу на седьмом этаже. Будем прощаться.
Родик, подчиняясь скорее какой-то обязанности, чем сексуальному стремлению, обнял Лидию Степановну за талию и попытался поцеловать, но поскользнулся и начал падать, потянув ее за собой…
— Извини. Ты не ушиблась? — спросил Родик, приходя в себя и при этом не предпринимая ничего для того, чтобы подняться.
— Нет… По-моему, только что-то порвала, — тоже не пытаясь встать, рассмеялась Лидия Степановна.
— Дай посмотрю… — хихикнул Родик, переворачиваясь на бок и стараясь проникнуть рукой под складки одежды.
Она поймала его руку мокрыми от снега пальцами.
— Тут не надо…
— Пойдем к тебе…
— Ко мне нельзя. Там мама и дочка.
— А муж?
— Муж объелся груш…
— Ясно… В гостиницу не пустят…
— А с чего это вы, Родион Иванович, взяли, что я пошла бы с вами в гостиницу? — кокетливо переходя на «вы» и делая попытку подняться, спросила Лидия Степановна. — Шустрые вы в Москве какие.
— Ну хоть поцеловать-то можно?
— Нельзя… Лучше помоги мне встать.
Родик вскочил на ноги и протянул к Лидии Степановне обе руки. Она послушно ухватилась за них и легко встала, как бы случайно попав в Родиковы объятия. Губы их встретились.
Родик проснулся от мерзкого звона. С трудом он понял, что этот звук издает телефон, стоящий на письменном столе. Родик обвел взглядом незнакомую комнату, стараясь понять, где находится.
Наконец, сообразив, что это гостиничный номер, он встал и поднял трубку.
— Родик, тебя не добудиться, — раздался голос Михаила Абрамовича. — Нас уже ждет машина. Давай, поторопись. Я буду в фойе.
— Минут через тридцать. Побреюсь, помоюсь и спущусь. Не торопись. Думаю, что директор еще не проспался после вчерашнего. Они все были очень хороши. Да и вопросов нет — считай, все решили. Остались лишь формальности. Лучше подумай о завтраке.
— Я уже попил кофе. Тут все работает.
— Хорошо. Закажи мне, если есть, яичницу…
Обманщик — это змея, которая жалит в темноте.
К. Гельвеций
Родик кисточкой для бритья мылил лицо, когда телефон призывно зазвонил. Звонки повторялись, но никто не брал трубку.
Родик крикнул: «Наташа, ответь!»
Телефон продолжал звонить.
Поняв, что никого уже нет дома, он, чертыхнувшись, закрыл воду и побежал в столовую. Подняв трубку, он пожалел о том, что прекратил бритье. Оттуда раздался знакомый, показавшийся нудным голос Михаила Абрамовича.
— Миш, я перезвоню, — не здороваясь, прокричал Родик и, с размаха бросив трубку на аппарат, заспешил в ванную.
Но телефон опять ожил звоном.
— …Нуда чертова, — выругался Родик и снова ответил.
— Родик, привет. Я получил факс из Лондона от Гриши. Все хуже, чем ты предполагал. Мы выпускаем недоделанный желтый кардамон. То, что мы представили в последний раз, — это полуфабрикат, из которого можно делать желтый кардамон. Поэтому он и имеет зеленый цвет.
Родик в общем-то был готов к чему-то подобному… Однако удар, вероятно, оказался сильнее, чем предполагала предварительная готовность. Впервые в жизни он не мог говорить. Что-то оборвалось внутри, расхотелось что-либо делать, даже разъединять телефон. Его тело непроизвольно бухнулось в кресло. Трубка продолжала издавать звуки, но Родик даже не понимал, что это: сигнал разъединения или спокойный голос Михаила Абрамовича. Он бездумно сидел, неподвижно уставившись в работающий телевизор, и пытался взять себя в руки.
