Состояние смурное: и духа, и тела. Если честно, хочу прилечь поспать. Но надо дождаться Женю, помочь ему разгрузиться, надо, чтобы он поел, и только тогда... Всё равно сердиться будет. Вот не пойму: когда я «залягаю», он в большей степени раздражается на меня или всё-таки на самом деле так сильно волнуется? А ведь от ответа на этот вопрос многое зависит.
Ещё про творчество брата: я никогда не смогу сказать правду в глаза автору, если она неприятна. Не могла говорить матери, не могу говорить Алисе. Я по себе знаю, как это больно, и причинять такую боль близкому (да и не только) человеку не в состоянии. Проще ударить по лицу, ей-богу! Буду юлить, изворачиваться, ссылаться «на обстоятельства» (какие?), костерить «систему», лишь бы скрыть своё мнение о «творении». В случаях с матерью я, порой, откровенно врала. «Ты прочитала? Ну, как тебе, что скажешь?» — спрашивала мама. «Здорово, мам, как всегда. Не могла оторваться!» — обычные мои слова в былые годы. Конечно, бывало, что мне действительно нравилось, но в таких случаях говорилось как-то по-другому, что-то «лилось» из меня эмоционально, честно.
Даже брата, который мне уже давно никто и ничто, я не смогу обидеть. Могу молить об одном: чтоб он никогда не спросил моего мнения.
Как долго нет Женечки! Опять выбирает и выбирает? Или в магазине толпы? Начинаю чуточку нервничать.
Женя пришел и отпустил меня поспать — не сердился, слава богу. Очень удивился, что я опасаюсь его гнева по этому поводу. Странно, неужели искренне? Неужели не помнит, как нередко.... Ну, ладно, всё хорошо.
Женя прочитал рассказ брата, моё мнение оказалось верным. Как писатель Сашка бездарен. Беда. Человек бросил свое единственное дело и занялся в 48 лет тем, что ему, видимо, противопоказано. Это же может кончиться трагически! В конце концов, какое мне до этого дело? Но — брат всё-таки... Я весьма огорчена, мне тревожно и хотелось бы, чтобы эта ситуация изменилась. Но что я могу сделать? Высказать свои мысли матери? Да кому они нужны теперь, мои суждения и мнения? Кроме того, меня никто пока и не спрашивает.
Графомания — беда, прежде всего, для самого графомана, свято верящего в свою гениальность. Но ладно, когда человек графоманит в свободное от работы время, но когда «ставит» на это, как на заработок... Катастрофа! Значит, теперь в их семье работает только Мура, старший сын явно пока не помощник, а ещё надо на ноги двоих младших сыновей поднять. Я Муре не завидую. Правда, брату тоже: не представляю, что его ждёт. Интересно, а что ему говорили родители? И всё-таки надо ещё что-нибудь прочитать. Буду ждать, когда отец пришлёт. Одно радует: может, из-за своего «писательства» он пить перестанет? Сомнительно, однако...
Алиса в сети — что за чёрт? Она же должна была пойти на работу. Опять манкирует? Ну, что с ней делать? Ну, что за дела!
Женечка кухарит, лапа моя, а вот меня от запахов готовки здорово мутит — точно как токсикоз! Просто едва терплю. Кошмар какой-то.
Новая новость: думала, случайность, ан нет... Дёргает мне сегодня сердце — и прилично. Не всё время, но иногда. И очень даже неприятно. Вспоминается то, что творилось два года назад. Только не это!...
Алиса из сети ушла, надеюсь, на работу. Мой любимый наготовил салатики, всё такое вкусное! У меня лучший в мире муж! Но что же творится с моим желудком? То, вроде, хочу есть, то мутит от одного вида еды, живот побаливает регулярно (ноет, колит, режет)... Да-а, нет в теле лёгкости. Неужели больше никогда не будет? Неужели только проблемы — с головой, с желудком, с мочевым пузырем и прочими чёртовыми органами, которые ста-реют и начинают выходить из строя с космической скоростью?
Ладно, день закончен.
18 февраля
Утром Женечка опять и снова принес мне завтрак в постель, мой родной! А потом у нас была любовь... Замечательная. Но сил для жизни у меня всё-таки почти нет, как я ни пыталась это скрыть. Женя всё понял и опять дико расстроился из-за моего здоровья... Снова возник разговор о больнице. И, откровенно говоря, я и сама уже думаю... Но я так не хочу больницы, я так её боюсь! И особенно того, что это надолго. Но если честно, честно, честно... То мне надо в больницу. Я сама это чувствую. Я чаще не справляюсь, чем справляюсь.
Алисы в сети нет, значит, где-то тусуется. Не звонит, не проявляется никак. Наверное, у неё все хорошо — слава богу. Надеюсь, она не забудет завтра поехать в театр, не проспит? Убью!
Часто думаю: если бы можно было вернуть всё на три года назад, могло ли быть по-другому? Думаю, что во многом — да. Если бы я была в «адеквате». Но у меня была перманентная истерика — то тихая, то буйная. Впрочем, родители с Шуриком вели себя не лучше. Так что, возможно, только моё иное поведение ничего бы не изменило. Если только чуть-чуть.
Эх, ты, Женечка! Включил очередной жутко противный фильм на шпионскую тему (дешёвка!), а сам спит перед телевизором. А я вынуждена слушать эту лабуду. Сейчас вмешаюсь... Высказалась. Сделал потише. Сказал, что объелся и просто хочет спать. Хи-хи... Понимаю. Видимо, скоро заляжем. ...Вот уже Женечка и пошел, лёг. Правда, с включенным телевизором, но, думаю, это ненадолго. Буду и я собираться...
В 90-м году Сашка и Мура с сыном эмигрировали. Я не буду говорить, куда, потому что по моим последним данным всё у них довольно плохо: семья разбита, брат спился. А ведь начиналось на новом месте у них всё очень хорошо: молодые специалисты, врачи, языки знают... Но богу одному известно, что да как сейчас, поэтому не хочу уточнять, где они обитают. Вдруг их по описаниям кто-нибудь узнает? Может, у них всё уже наладилось? Хотя вряд ли...
Их отъезду предшествовала, как сейчас бы сказали, мощная пиар-компания, организованная мамой. Она, как ярый антисоветчик, везде и всем громогласно говорила так:
— Бежать! Бежать из этой ужасной страны хоть на край света! У нас-то с отцом уже сил на это нет, да и кому мы нужны, а вот детей надо спасать. Пусть уезжают! Только пусть спасутся.
Слушала я это, слушала и однажды не выдержала, спросила:
— Мам, а спасаться надо только им? Ты, папа, я, моя семья спасения не достойны?
Естественно, я спрашивала не всерьёз, а с подковыркой. Ну, нельзя же на самом деле говорить о «спасении», будто мы в горящем доме или на тонущем корабле. Но ответ был серьёзный и радостно-мстительный:
— А кто ты такая? У тебя даже диплома нет. Кому вы нужны? Вот ребята — везде пригодятся. Сашка — кандидат наук, Мурочка — краснодипломница, а ты...
— Мамуль, я ж не об этом спросила, — мне даже смешно стало, ей-богу! — Я спросила: спасаться надо избранным? Делиться будем на чистых и нечистых?
Мама лишь плечами раздраженно передёрнула.
Забегая вперёд, расскажу... Сначала у братца с женой дела шли успешно, даже очень. Уже через пару-тройку лет можно было с уверенностью говорить, что они отлично устроились: жильё хорошее, работа по специальности, всё ОК. А потом брат начал здорово пить, а Мурочка с какого-то перепуга взялась рожать. Второго, третьего... Сашка пил по-чёрному. В конце концов, лишился работы. Жили только на Мурину зарплату. А брат уже был просто невменяем.
Мама страдала ужасно. Она плакала, но поделать уже ничего не могла. Мальчик вырос и жил страшно далеко.
Маме, как истинному интеллигенту, было очень совестно перед Мурочкой. Правда, она изо всех сил хотела разделить ответственность и чувство вины с Муриными родителями.
— Да, он пил и раньше, — заявляла мама, — но спиваться стал, когда жил с ними. Ему же там каждый день наливали!
Дело в том, что Мурин отец увлекался изготовлением самогона на дому... Ладно, в этом я им всем не судья, хотя противно очень.
Потом началась большая гадость. Как-то раз мама позвонила мне и, почти плача, сказала:
— Они... они опять звонили... уже не первый раз... они настаивают, чтобы я написала завещание...
— Господи, кто?
— Мурины родители.
— Что-о-о?! — я чуть не рухнула от удивления.
— Они говорят: никто не знает своего часа, нужно всё распределить сейчас, нужно обеспечить детей... А я не хочу думать о смерти... — мама всхлипнула. Моё сердце сжалось от жалости, горло перехватило.
— Мама, мамочка! Даже не думай об этом! Плюнь и разотри! Не слушай этих идиотов, бросай трубку, когда они звонят! Не переживай, пожалуйста, забудь и, конечно, не думай ни о чём плохом...
Жалость к маме и гнев на этих... душили меня, как два огромных удава. Ах, как пеклись о своей доченьке Мурины родители, как им не давала покоя мысль о маминых заработанных деньгах, имуществе, которые могут достаться другим (моему отцу, например, или мне с Алисой). По всей видимости, они были бы довольны, если бы мама написала завещание в пользу Мурочки и скоренько скончалась. Гадство какое!
— Ну, я, конечно, уже всё прикинула... Я решила так....
