2.
Раскрываю карты и объясняю, зачем он это делает. Все очень просто: он шпион. Он — американский шпион. Он — шпионит в пользу Соединенных Штатов Америки, он один из тех, кто заслан сюда разузнавать главные тайны СССР, и сообщать их ЦРУ для более полного осуществления тем плана Алена Даллеса. Его задание — выяснить точный профиль и рельеф Московского метрополитена: не условную, общеизвестную схему, а реальное расположение всех его линий во всех их трех измерениях. Для этого он и вынужден постоянно поддерживать себя в состоянии равномерного и довольно тяжелого опьянения: это можешь поверить читатель, сам, своим собственным вестибулярным аппаратом: попробуй, сидя и не читая, будучи пьян, проехать хоть, например, от Чеховской до Тимирязевской, и ты увидишь, как собственным своим организмом отлично станешь регистрировать все детали изгибов тоннеля — как он извивается вверх, и вниз, и позволяет себе то правый, то левый уклон — и так далее.
Это нелегко.
Нелегко каждый день напиваться в полный сракотан, тем более человеку американского образа мысли. Еще более нелегко каждое утро просыпаться в состоянии абсолютного бодуна. Тяжело каждый день с утра до ночи пребывать в подземном мраке среди безобразного лязга и грохота. Трудно пьяному в метро не попасть в руки коммунистических властителей: их полиция чрезвычайно, как известно, люто следит за тем, что считает идейным образом граждан, и выпивший человек в метро всегда находится лишь на волосок от страдалищ, именуемых «обезьянниками». Наконец, чрезвычайно трудно все эти извивы и изгибы удерживать в пьяной голове — а записывать, конечно, нельзя: коммунистические граждане бдительны, обязательно найдется такой, кто не пройдет мимо подозрительной личности, которая едет в метро и при этом что-то пишет, да еще и рисует какие-то кривые. Поэтому приходится каждый участок проезжать по многу раз, и опять, и снова — до полной его в пьяной памяти фиксации.
3.
Особенно туго пришлось чувачине, когда наступила эпоха борьбы за трезвость: стоять в очередях у него нет времени (холодная война не ждет!), идти за водкой в «Березку» — грех смертный против конспирации, пить одеколон и стеклоочиститель, ему, как американскому гражданину, не по силам организма. Приходится ехать электричкой далеко за город, ходить там в резиновых сапогах по ночному лесу, жечь сигнальные костры, ориентируясь на которые сверхвысотные самолеты-невидимки типа «стелс» из страшной стратосферной высоты сбрасывают ему на парашютах контейнеры со «Стрелецкой горькой настойкой». Он, конечно, предпочел бы виски, «Абсолют» или хотя бы «Столичную», но только из американского супермаркета — нельзя: конспирация требует вести жизнь абсолютно точного местного.
И — составил он-таки эту подробную схему, нанеся тем самым окончательный и невосполнимый удар по обороноспособности СССР. Не очень, правда, ясно, какой, но видимо — чрезвычайно большой. А с чего бы еще Империя Зла, 70 лет дававшая копоти, вдруг в одномоментье стала на колени и согласилась отречься от всего плохого и смириться со всем хорошим.
17 ноября 1997.
О ты, тяжелому подобная похмелью!
Когда, однако, уже денег раздобыто,
когда — часа за три до двух! — уже добыто,
когда уже открыто и налито,
когда уже мал-мало и отпито, —
вот ты такая, как теперь слегка помедлить.
или:
Я хочу тобою обладать подряд четыре раз
ночью каждой факт, но пару раз и днем —
чтоб духовную меж нами обнаруженную связь
закрепить и половым притом путем.
Потому не вижу смысла я в наличия трусов —
в смысле, ведь покуда не зима.
…………………………………….засов.
Ты подумаешь, так согласишься и сама.
Потому что ты умней стократ, когда нага,
и гораздо больше хороша.
Потому что не паскудна а строга,
а, наоборот, вся только ласточка-душа.
или:
Сексуального хочу я сильно наслажденья —
поебаться малость хочется мене.
Но не ради лишь телесного кипенья,
а и также ради дружбы, хоп-йе-йе!
Много разных счас товаров есть в ларьках коперативных,
даже деньги их имею покупать,
но туда и заходить мене противно:
даж мне некому подарочков таскать,
Но ведь ты же, дорогая, не паскуда,
так зачем же заставлять меня страдать?
так давай сюда скорей свои мне обе груди,
дай скорее мне их всячески хватать!
1989, август-сентябрь.
Наличествует во всем это также, нужно сказать, и Федор Павлович Карамазов: как он упаковал в газету 10 000 р., обвязал розовой ленточкой, и написал: милой Грушеньке, если захочет прийти. А сбоку приписал: «и цыпленочку».
Написаны с целью пытаясь описываемую в них Милюкову А., тюменскую личность девичьего пола восемнадцати примерно лет, прельстить.
Увы, безуспешно.
Тут подшивку «Новой» я нечаянно «Газеты» подобрал,
Я ее читал.
Что-то я чего-то мало-мало не понял:
Ты чего так, гадский Минкин на Чубайса, гад, напал?
У тебя, конкретно, Минкин, он чего-нибудь украл?
А чего тебе он дал, так я скажу, чего он дал:
А вот именно свободу гадски всячески визжать, слюной брызжать,
И не только быть не биту, так за то еще деньжищи загребать.
Да коль не Чубайс, уж нешто, Минкин, непонятно мало-мал,
Ты б счас при Зюганове уже бы проживал,
Сам себе на в лучшем случае бы кухне бы статьи свои читал,
(Вариант: при Коржакове). Быстро б хвост поджал!
Впрочем, ты тогда б уж Тель-Авиве сочинял
«Демократия в России и ее трагедия» статейки, полны укоризны,
Нам, ее прохлопавшим, рабам по жизни.
Да чего гипотетический Зюганов, ты сейчас,
Минкин, сзобличнуть рискни Лужкова хотя б раз!
Он мужик хозяйственый, покажет он тотчас,
Кто на хате водолаз, кто вырвиглаз:
Для начала, как пить дать, отключит газ.
И верней всего, что правы те, которые считают,
Что не вольных мосек ты и дружбаны твои являют,
Кои лают оттого, что от обиды аж в зобу дыхание спирает,
А цепные псы, вот верное названье вас,
Кои кидаются, как хозяин скажет «Фас».
октябрь 1997
(Это есть в сущности продолжение моих изысканий на грани поэзии и прозы. Я всю жизнь хотел писать именно такого рода стихи — которые ловили бы ее в самый момент вылупления ее из нее.
Или, иначе говоря, я хочу попробовать писать стихи, которые являлись б совершенно прямым высказыванием, без всяких двусмысленностей, поэтических туманности, «образности», инверсий, анжабаманов и проч. поэтических: поэтизмов; прямые высказывания, снабженные самым-самым минимум собственно поэтических признаков — рифмой в конце в принципе почти совсем прозаических строк, да и рифмой-то… И посмотреть — получится ли это все-таки стихотворением и произведением поэтического рода, или же нет.
Что до Минкина, это вот кто.
Современный персонаж новейшей истории, журналист разоблачитель коррупции и прочих беззаконий.
В 1991 году летом изобличал, как сейчас помню, в журнале «Столица» бывшего тогда министром культуры актера Губенко за то, что у него в кабинете на стене висел портрет Горбачева с Раисой Максимовной и их автографом — подхалим!
В 1993 летом — в «Московском Комсомольце» — Руцкого в связях с «Сиабеко», печатая бесконечные стенограммы якобы подслушанных телефонных разговоров и раздобытых документов (впоследствии оказалось, что все они состряпаны небезызвестным Якубовским.
С 1996 года — главное перо «Новой газеты» (см.)
В ней время избирательной кампании 1996года всячески разоблачал Ельцына и его режим, убеждая в огромных статьях голосовать за Явлинского, а не за Ельцына из страха перед коммунистами. Потому что коммунисты все равно не пройдут — их Явлинский остановит, а если и пройдут — хуже все равно не будет, ибо хуже уже некуда.
Ну, а сейчас изо всех сил изобличает Чубайса и Немцова, потрясая опять же распечатками подслушанных разговоров.
Вот в связи с этим стихотворение и написано.
Гляжу, гляжу — да это же пизда!
А то, гляжу, чего-то непонятное.
А присмотрелся: вот так так-так да!
Расставились так ноги, задралось так платье,
Зараза камера тотчас же pырк туда —
вот так начало фильма, господа!
Короче вот сюжет: короче, лето.
Пустынный городок, простая жизнь, такая,
которая короче, как бы, это
журча себе спокойно, как умеет, протекает —
и там одна имеется такая —
Такая вся задумчивая ходит,
такая в красном платье, сверху тесном, снизу развевающемся,
так вся задумчиво собою позволяет обладать желающим, —
не по какой-либо причине, просто в этом интерес находит;
Зайдет так в гости, сядет скромно, вся молчит, лишь улыбается
