Я сказал:
— Вы напоминаете мою жену. Мы очень давно не виделись.
— Сколько же?
Я затруднился с ответом, так как понятия не имел, какое нынче число.
— Что у нас сейчас, сентябрь?
Она страшно удивилась.
— Как — вы не знаете? На следующей неделе будем отмечать День благодарения.[19]
— Так поздно?!.. Видите ли, в Африке я заболел и довольно долго провалялся без сознания. Совсем потерял представление о времени.
Подумав, я добавил:
— Вместо того, чтобы учиться быть собой, мы обрастаем болячками и пороками. В ожидании великого дня.
— Какого дня, мистер Хендерсен?
— Идёмте, я вам спою.
Мы пошли в багажное отделение. Я стал кормить Дахфу запел:
«Ибо кто дождётся пришествия Его? И кто переживёт..»
— Это Гендель? — спросила она. — Мы проходили в Рокфордском колледже.
— Умница! У меня есть взрослый сын Эдвард, так ему все эти джаз-банды отшибли мозги. Я сам проспал свою молодость… Знаете, мисс, почему мне не терпится увидеться с женой? Хочу посмотреть, как все будет теперь, когда взорван сон души. И с детьми… Я их очень люблю… наверное.
— Почему «наверное»?
— Видите ли, мы — странная семья. Мой сын Эдвард нарядил шимпанзе в ковбойский костюм. Потом моя дочь Райси притащила домой ребёнка. Естественно, пришлось его отобрать. Надеюсь, львёнок заменит ей младенца.
— На борту есть маленький мальчик, — сказала стюардесса. — Вот он-то уж наверняка обрадуется львёнку. Он такой грустный!
— А кто он такой?
— Его родители были американцами. У него на шее письмо, в котором рассказывается эта история. Мальчик не говорит по-английски. Только по— персидски.
— Продолжайте, — попросил я.
— Его отец работал на нефтяную компанию в Персии. Ребёнка растили слуги-персы. А теперь он осиротел, и его отправляют к дедушке с бабушкой в Карсон, штат Невада. В аэропорту Айдлуайлда я должна его кому-то передать.
— Бедняжка! Давайте его сюда, покажем льва.
Стюардесса привела мальчонку. Он был такой бледненький, в коротких штанишках на помочах и зеленом свитере. Чернявый, как мои ребята. Он пришёлся мне по сердцу.
— Иди сюда, мальчуган, — сказал я и вручил ему львёнка, а затем обратился к стюардессе: — Виданное ли это дело — гонять пацана одного по свету? Наверное, он и не знает, что это лев. Думает — котёнок.
— Главное, он в восторге.
Действительно, благодаря львёнку Дахфу у мальчика заметно повысилось настроение. Потом я взял его с собой в салон и показал картинки в журнале. Ночью он уснул у меня на коленях. Я попросил стюардессу присмотреть за львёнком.
На этом-то этапе полёта память и преподнесла мне приятный сюрприз. Оказалось, долгая жизнь имеет свои преимущества. В моем прошлом отыскались и положительные моменты. Вспомнилось, как после смерти Дика, в неполные шестнадцать лет — я был на первом курсе колледжа, и у меня уже росли усы — мне пришлось уйти из дома. Я просто не мог видеть душевные терзания отца. Он недвусмысленно дал понять: род Хендерсонов кончился в тот момент, когда Дик пробил злополучный кофейник в том несчастном греческом ресторанчике. Дик был широкоплеч, с курчавой шевелюрой, как все мы. Он утонул близ Платсберга, штат Нью-Йорк, а папа стал смотреть на меня безумными глазами, полными отчаяния.
Пожилой человек, чьи силы на исходе, способен обрести в гневе второе дыхание. Теперь-то я это понимаю, но откуда мне было знать об этом в шестнадцать лет? В то лето я работал на автомобильной свалке милях в трех от дома — кромсал, превращая в металлолом, старые автомобили. К вечеру я весь покрывался потом, грязью и ржавчиной; глаза слезились от долгой работы с автогеном. В день похорон Дика я тоже работал. А вечером, вернувшись домой, поспешил облиться водой из поливального шланга в маленьком, запущенном саду позади дома (впоследствии я срубил его целиком). На меня обрушились ледяные струи, обдавая космическим холодом. Из дома выглянул отец и начал орать на меня. На этот раз он отбросил свою обычную интеллигентность и матерился по-чёрному.
И я ушёл из дома. Добрался автостопом до Онтарио и устроился на работу в парке отдыха. Парк одновременно служил ярмарочной площадью; хозяин, мистер Хансон, определил меня на ночлег в конюшню. Там по мне шныряли крысы, а на исходе ночи начиналась мойка лошадей, и я просыпался весь мокрый.
Я работал со Смолаком. Этот престарелый бурый медведь начисто испарился из моей памяти. Его назвали Смолаком в честь дрессировщика, который бил его и в конце концов бросил на произвол судьбы. У несчастного зверя выпали все зубы, а шерсть позеленела от возраста. Однако даже этому жалкому существу Хансон нашёл применение. Медведь был обучен езде на велосипеде. Теперь-то он до того одряхлел, что мог есть из одной миски с кроликами, а потом, стоя на задних лапах, сосать молоко из бутылочки. Тем не менее, Хансон придумал один трюк, и вот тут-то я и пригодился. До конца сезона оставался месяц, и на протяжении всего этого месяца мы со Смолаком дважды в день потешали публику катанием на «русских горах». Сидя вдвоём в люльке, мы то возносились к небесам, то проваливались в бездну. От страха мы прижимались друг к другу. Этот многострадальный зверь рычал на меня — получалось что-то вроде хрюканья. Иногда ему случалось обмочиться. В то же время он явно воспринимал меня как товарища по несчастью и ни разу не поцарапал. Я брал с собой пистолет, заряженный холостыми патронами, но мне так и не пришлось пустить его в ход. Однажды я сказал Хансону: «Мы с мишкой — два сапога пара. Оба — отверженные». По ночам я часто думал об отце. Но вообще-то большая часть моего времени проходила в обществе Смолака, и мы очень сблизились. Комедианты перед равнодушной толпой, мы стали духовными братьями. Можно сказать, что он меня «омедвежил», как я «очеловечил» его. Так что прежде, чем на моем горизонте появились свиньи, на меня наложило глубокий отпечаток общение с медведем. Думаю, рано или поздно Дахфу понял бы это.
* * *
— Нет, вы только посмотрите на них, — с улыбкой произнесла стюардесса, заметив, что мы с мальчиком уже проснулись. Он уставился на меня двумя большими серыми глазами, в которых появился какой-то новый блеск, отражение первобытной силы. И пусть мне не говорят, что ЭТО ВПЕРВЫЕ!
— Самолёт идёт на посадку, — объяснила хозяйка салона.
— Как — уже Нью-Йорк? Я сказал жене, чтобы ждала меня к вечеру.
— Ньюфаундленд. Садимся на дозаправку. Видите — уже светает.
— Полжизни за глоток холодного, чистого воздуха! — воскликнул я. — После стольких месяцев в пекле…
— Думаю, у вас будет такая возможность.
— Тогда принесите мне одеяло для мальчонки. Ему тоже не помешает подышать свежим воздухом.
— Я собираюсь прогуляться, — обратился я к малышу. — Хочешь со мной?
Он что-то проговорил по-персидски и встал на сиденье. Я обернул его одеялом и взял на руки. Вернулась стюардесса.
— Эй, а где ваше пальто?
— Львёнок в багажном отделении — весь мой багаж. Но это не беда. Я вырос в деревне и здоров как бык.
Держа на руках мальчика, я ступил на вечную мерзлоту. Каждый глоток морозного воздуха был глотком счастья. Моя всклокоченная борода заиндевела. Замшевые туфли скользили на льду. Носки задубели: я не менял их несколько дней. Я сказал мальчонке:
— Дыши глубже. Из-за твоих сиротских бед у тебя слишком бледное лицо. Вдыхай этот чистейший воздух — он вернёт тебе румянец.
Я крепко прижал его к груди. Похоже, мальчик совсем не боялся, что я поскользнусь и упаду. Его близость, так же, как воздух, стала для меня чудодейственным лекарством. Прибавьте к этому радость от предстоящей встречи с Лили. А лев? Он тоже принимал живое участие в этом празднике. Я галопом кружил вокруг серебристого лайнера. Из иллюминаторов смотрели тёмные лица. Все четыре гигантских прекрасных пропеллера замерли. Я понял это так, что теперь моя очередь двигаться, и поэтому бегал, прыгал, пыхтел и звенел на белоснежной полоске среди серого арктического безмолвия.
Лига Плюща (Ivy League) — объединение старинных, престижных университетов штата Новая Англия.
«Ответь! Прекрасная душа!» (ит.).
Ур — древний город-государство в Месопотамии (Ирак).
Боксёрское (Ихэтуаньское) восстание — антиимпериалистическое восстание в Северном Китае в 1899–1901 гг.
Движение суффражисток — движение за избирательное право для женщин.
«Agnus Dei» — «Агнец Божий» (часть мессы у католиков и музыка к ней).
Мидас, царь Фригии в 738–696 гг. до н. э. Согласно греческому мифу, был наделён Дионисом способностью обращать в золото все, к чему бы он ни прикасался
