Они кружили по старой части города, потом вышли к новым домам, уже в противоположной стороне от «Китайской стены», на пригорок, откуда опять стал виден весь город и залив. И тут подул ветер и разом похолодало, перестал идти снег, стало обыденно, промозгло, сыро. Праздник кончился, Алина заспешила домой.
У «Китайской стены» они остановились. На прощанье крепко, по-мужски, пожав его руку, Алина взбежала на крыльцо, задержалась у дверного проема, махнула ему рукой и исчезла…
В конце июня вскрылся залив. В середине июля тундра позеленела, зацвели бледно-желтые вечнозеленые плантации рододендрона; белые шарики цветущего багульника покрыли торфяники; зацвела брусника и голубика розовыми крохотными колокольчиками.
Весь прошедший месяц Виктор искал встречи с Алиной. Он не однажды проходил мимо «Китайской стены», но так ни разу не встретил Алину. Так памятен был ее взгляд, медно-желтый цвет ее лица, мягкое, поощряющее прикосновение пальцев, холодные губы, до которых он только слегка дотронулся, ее голос, походка.
Он любил бродить и почти каждый вечер уходил по дороге за город. Дорога шла вначале на небольшой взгорок, затем тянулась по равнине средь озер и речушек, ровная и возвышающаяся над тундрой. Немало трудов и сил потрачено было на то, чтобы поднять дорогу на двухметровую высоту.
Здесь, вдали от города, на пустынной, тихой дороге, он чувствовал себя легко. Так действовали на него неоглядные дали тундры, затянутые чистой легкой синью.
Жизнь была не слишком добра к Виктору. Семь лет назад он закончил институт, женился, проработал на материке три года, а затем товарищ по институту сманил его на Север. Он не жалел, что приехал сюда, здесь было интереснее, труднее. Они оставили с женой трехлетнюю дочь на материке, у матери жены, и, может быть, это было их общей ошибкой. Жена частенько возвращалась домой поздно вечером, навеселе, а объясняла это тем, что была или на дне рождения, или на новоселье у кого-то, всякий раз придумывая и причину застолья, и место. Она давно разлюбила. Когда жена возвращалась поздно домой, то всегда бывала обходительной, внимательной, старалась угодить ему во всем. Но на самом-то деле всем существом своим она была с другим, от которого только вернулась, а эта угодливость была маскировкой, слабой попыткой сохранить, удержать на прежнем уровне отношения. Позже, когда все это открылось, она не стыдилась своего образа жизни. «Что у меня еще в жизни, кроме этого? — спросила она и ответила: — Ничего». Забота о дочери выражалась в одном: нужно было вовремя отправить на материк сто рублей. Мир был за каменной стеной лени и невежества. В доме не было ни книг, ни журналов. Веселье и радость составляли застолья и случайные связи. Она уехала на материк без сожаления.
В чем был виноват он? В том, что не открыл жене иные ценности в жизни, кроме тех, что были легко доступны. В том, что не привил жене честность, гордость. Они были не дети, они встретились в то время, когда учились в институтах: он в инженерно-строительном, она в экономическом.
Почему же он сам себя не упрекает? Ведь его поступки почти ничем не отличались от ее поступков. Нет, это неправда, себя он осудил, и многое никогда себе не простит. Не простит того, что по его вине осталась дочь без отца, что менее всего думал о ребенке.
Как слаб человек, и как сильны его пороки! Он боролся с ними, своими пороками, и чтобы победить их, ему нужен был помощник.
В ходьбе хорошо думалось. Ему все больше и больше стало казаться, что Алина — тот человек, который, возможно, ему нужен. В размышлениях об этом в нем вырос и развился образ Алины как очень порядочной, искренней девушки. Ему нужно было убедиться в этом, и он искал новой встречи с девушкой.
После прогулки он проделывал несколько физических упражнений, тело наполнялось упругостью, приходило ощущение здоровья и силы. А затем душ.
Ему нравилась эта размеренная и чистая жизнь…
Лето было сухим, жарким. Комары и гнус не давали житья. Городок изнемогал от пыли, гари машин. Политые улицы освежались на короткое время. Трава пожухла и мягко шелестела на ветру.
В одно из воскресений Виктор забрел в городской Дом культуры на танцы. То ли молодость вспомнилась, когда он солдатом частенько ходил в увольнения на танцы в городской парк, то ли его бессознательно тянуло на поиск Алины?
Стояли белые ночи, и потому в танцевальном зале светло. Пахло табаком — ребята украдкой курили, — духами и потом. Оркестр играл громко, весело. На танцах в основном юнцы, сегодняшние и вчерашние десятиклассники. В танцах девушки обнимали партнеров за шею, клали им на грудь коротко стриженные головки, целовались, не стесняясь и не прячась, даже с неким вызовом. По углам, в обнимку, стояли парни в джинсах, кожаных курточках и, казалось, никого не уважали и не признавали.
Ему стало неловко, что он здесь, среди зеленых юнцов. Он не пробыл на танцах и часа — устал от этой неловкости, раздражавшей его пошлости.
На улице было сухо и ветрено. Небо напоминало плохо выбеленный, с синими потеками холст. Солнце висело у горизонта, хотя была уже ночь. Домой идти не хотелось. Он прошел старую часть города, по-солдатски отбивая шаг на деревянных тротуарах, вспоминая, угадывая улицу, но которой всего месяц с небольшим, в снегопад, бродил с Алиной.
Он перешел по мосту реку, обогнул болото, вышел к шаткому, узкому переходному мостку, через топкое место ведущему к косе, на которой располагалась центральная усадьба оленеводческого совхоза. По чистым галечным улицам бродили линялые, лохматые ездовые собаки, смирные и сонливые; возле деревянных домиков с маленькими, узкими окнами стояли вешала, на которых просушивалась рыба. Здесь пахло морем, оно было рядом, всего в нескольких десятках метров. Поселок, так же как и город, тих и пустынен. В тундре шла летовка, и все — взрослое население, да и дети, — находились в бригадах.
Он прошел по центральной улице мимо конторы совхоза, мимо магазина, выкрашенного в густо-зеленый цвет, и потом уже не дорога, а тропа привела его к морю.
Был сильный накат. Волны, неся муть, мусор, мелкие камешки, песчинки, далеко забегали на берег, отдавая запахом йода, рыбы.
Берег был пустынен. Далеко-далеко, что уж нельзя было различить фигуры людей, горел костерок. Алая точка огня напоминала звезду, упавшую на галечный берег.
На душе у Виктора было тягостно и опустошенно. Тридцать лет — это, как не крути, возраст, и думать, что среди двадцатилетних ты равный, по меньшей мере, глупо. Время ушло, и строить какие-то планы в отношении девятнадцатилетней Алины смешно и опасно. Впервые он почувствовал тяжесть и неприязнь к своему возрасту. Он сбросил на валун плащ, пиджак, снял рубашку, брюки и, не раздумывая, с разбега бросился в море. От ледяной воды перехватило дыхание, защемило сердце. Он пробыл в воде не более трех-четырех минут и, трясясь как в лихорадке, покрывшись «гусиной кожей», посиневший бросился из воды к своей одежде.
…Его томило одиночество. Он прекратил ходить к «Китайской стене», но ждал встречи с Алиной.
В конце августа пошли нескончаемые, постылые дожди. С севера дули холодные, осенние ветры. Тундра стала коричневой, напиталась водой.
За полночь Виктора разбудил настойчивый телефонный звонок.
— Приходи немедленно. Понимаешь, ты мне очень и очень сейчас нужен, — сказала женщина.
Он сразу узнал ее голос.
— Хорошо, я…
— Я очень жду. — Она положила трубку.
Говорила Алина резко, нервно. Виктор не знал ни номера дома, ни номера квартиры, но это стало необязательным: он знал, что Алину найдет.
На улице стоял серый, тяжелый, по-осеннему холодный туман, пахло почему-то углем и гарью.
Расстояние до «Китайской стены» Виктор преодолел в считанные минуты. От быстрой ходьбы спирало дыхание, до звона пульсировала кровь в голове. «Самое страшное, — подумал он, — если я все-таки не найду Алину, и она посчитает меня за лгуна».
«Китайская стена» состояла из четырех пятиэтажных, прижатых торец к торцу, домов. В каком из них жила Алина?
Он постарался найти то место, где они прощались. Нашел на удивление быстро. Он еще тогда споткнулся о небольшой валун, влитый в бетон. Если смотреть с этой точки, то Алина поднялась на крыльцо второго подъезда. Вот именно, он хорошо помнит, что крыльцо было несколько выше других. Как же найти нужную квартиру? И тут его осенило: в квартире Алины наверняка горит свет. Он окинул взглядом весь дом, но ни одно окно не освещено.
В подъезде темно, пахнет картошкой и краской. Вот и первый этаж. Как тихо! Если бы не отчаянный стук его сердца, он бы мог, кажется, различить малейший шорох за любой бетонной стеной. Вот и второй этаж. Алина рассказывала, что из окна ее комнаты видно море и она часто, когда бывает тоскливо, стоит у окна, смотрит на залив. Следовательно, квартира Алины была или на четвертом или на пятом этаже.
