Там собрались все мы. Чем перечислять имена, проще назвать тех, кто отсутствовал. Не было Лауридо — они уехали в Европу. «После падения башен-близнецов авиабилеты невероятно подешевели, люди боятся путешествовать, так что в гостиницах цены тоже удивительно низкие, нужно ловить момент».
Не было Айала — они уехали в гости к сыну в Барилоче. Не было Клариты Будзетте — она поправлялась после пневмонии. Присутствовал весь обслуживающий персонал Лос-Альтоса, тренеры по теннису, стартер из гольф-клуба. Никогда в нашем поселке не случалось подобных несчастий. Никогда не было столько горя сразу..
— Не могу поверить…
— Бедная Тереса…
— Это было короткое замыкание, да?
Мы ждали у часовни, когда привезут тела. Смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Но все мы что-то говорили:
— Сколько месяцев мы не виделись…
— Надеюсь, в следующий раз встретимся при более веселых обстоятельствах.
Кто-то спросил о Рони и Вирхинии Гевара. Ему ответили, что сегодня его выписывают из больницы. Мы заспорили о том, приедет ли Рони на похороны.
— Не думаю, для него это было бы слишком болезненно.
— Он и так уже настрадался…
— А с кем остались твои дети?
В полиции тела продержали совсем недолго. Агирре, начальник службы безопасности Лос-Альтоса, поговорил напрямую с комиссаром.
— Позвонил ему на личный номер, он мой друг.
Зачем причинять вдовам лишние страдания.
Доктор Перес Бран, всю жизнь проживший в поселке, предложил поговорить с ведущим дело судьей.
— А почему это дело вообще попало в суд?
— Это обычная практика, у нас же три трупа.
Он был знаком с судьей, принимал участие в рассмотрении нескольких дел. Судья заверил его, что разбирательство будет коротким, насколько это возможно в таких случаях. Полиция провела рутинное расследование.
— Убийство, совершенное по неосторожности? Но ведь никто не допускал неосторожности!
Скорее имеет смысл говорить о «непредумышленном убийстве» — выражение «по неосторожности» многих смущало.
— А почему вообще «убийство»? Это же несчастный случай!
— Такого термина в кодексе нет.
— В каком кодексе?
— В уголовном.
— А следовало бы внести: несчастный случай и есть несчастный случай, почему в этой стране вещи не называют своими именами?
— Это кто, мать Тано?
— Понятия не имею.
— Они хотели послушать музыку. Они слушали музыку. Говорят, Диану Краль. Тано захотел пододвинуть магнитофон поближе, потянул за провод, аппаратура упала, и удлинитель оказался в воде.
— А предохранитель не сработал? Вот видишь, их надо проверять минимум раз в год.
— Сработал термопереключатель, но лишь тогда, когда их уже ударило током.
— Что за переключатель?
— Вот и надейся теперь на эти предохранители…
— Знаешь, наверное, это все-таки мать, в лице есть что-то общее с Тано.
— Сказать тебе, отчего они, по-моему, умерли?
— Отчего?
— Вспомни, что Кармен Инсуа устроила с их фотографиями.
— Да ну тебя, у меня от такого мороз по коже.
Ровно в одиннадцать часов привезли три гроба.
Тано, Густаво и Мартина. Говорят, это Тереса придумала похоронить всех троих рядом. Сказала, что так и должно быть. Последний вечер они провели вместе, как всегда по четвергам. Рони Гевара спасся чудом. Он ушел раньше. Кто-то говорил, потому что плохо себя почувствовал, кто-то — потому что поссорился с Тано. Какой бы ни была причина, ясно, что не судьба ему была умереть той ночью вместе с остальными.
— Никто не умирает раньше своего срока.
— Кто это сказал?
— Ну, так говорится…
Тереса занималась организацией всего. До и во время церемонии. Должно быть, ее накачали транквилизаторами. Она выглядела неважно, но была спокойна. Вполне справлялась с ситуацией. Говорят, она заплатила за могилу для Мартина Уровича. Лале такие расходы были бы не по карману. Когда гробы внесли в церковь, среди присутствующих, которые не были жителями поселка, прошел шепоток. Говорят, это были родственники Мартина Уровича, еврейская ветвь, и они были удивлены тем, что его провожают в последний путь в церкви. Но никто ничего не сказал. Даже его родители, которые плакали, обнявшись. Три вдовы сидели в первом ряду. Тереса и Лала крепко держались за руки. Карла сидела чуть в стороне. Позади нее находилась подруга, которую никто здесь не знал. Она гладила Карлу по спине. Дети Тано и Мартина плакали, их утешали какие-то родственники или знакомые. Священник говорил о промысле Божьем, о том, что сложно понять Его волю, когда Он призывает к себе таких молодых людей, но что мы должны уповать на Его мудрость. По его знаку все начали читать «Отче наш». Все, кто мог, вторили ему. Очень немногие по сравнению с количеством людей, собравшихся в церкви. Когда дошло до «и прости нам обиды наши», многие по-старому прочли «и прости нам долги наши». В общем шепоте обиды смешались с долгами, а обидевшие нас — с должниками. Мы перекрестились. Зазвонил сотовый, многие полезли в сумки и карманы, но телефон все названивал.
— Алло, я сейчас на похоронах… я перезвоню.
— Пусть Господь примет в славе своей Густаво, Мартина и Альберто, — сказал священник.
Мы переглянулись. Мы не знали никакого Альберто. Бог должен был принять Тано в славе своей. Тано Скалью. Потом священник напомнил, в какие часы в этой церкви в выходные дни служат мессы.
— И помните, кто не может быть на воскресной мессе, пусть приходит в субботу вечером, в семь часов.
Он выразил соболезнование родственникам, друзьям и знакомым покойных в их горе. И все. Он был краток. В таких местах всегда говорят кратко. И на одной ноте, без интонаций, как судья, регистрирующий последний за день брак. Да и никто не выдержал бы дольше там, внутри. Часовни у кладбищ обычно очень маленькие. А в помещении находились три гроба, три вдовы, много народу, не знавшего «Отче наш», там пахло цветами и звучали рыдания.
Мы пошли вперед тесной группой по выложенной камнями дорожке. По сторонам лежал безупречно зеленый, недавно подстриженный газон. По дороге к нам присоединялись опоздавшие. Все молчали. Все надели темные очки. Вдруг какое-то рыдание зазвучало резче других. Молодой голос. Плакали дети. В конце пути ждали три могильные ямы. Посреди зеленого газона. Сбоку, рядом с опускающим механизмом, ждали могильщики. Мы встали вокруг открытых могил. Те, кто служили в Альтос-де-ла-Каскада, тренер по теннису и стартер из гольф-клуба отошли чуть подальше. Альфредо Инсуа сказал несколько слов:
— Я говорю не как глава администрации Альтос-де-ла-Каскада, а как друг…
Это было его первое публичное выступление после того, как его выбрали главой нашего административного совета. Произнося свою речь, он стоял рядом с Тересой и держал ее за руку. Мать Тано вдруг закричала. Мать Уровича кинулась обнимать гроб своего сына. Альфредо говорил о боли, которую еще долго будут испытывать все жители Ла-Каскады.
— Но мы также испытываем гордость, оттого что знали их, что они были нашими соседями и друзьями, что мы играли с ними в теннис, встречались, гуляли. Их имена навсегда будут вписаны в историю Альтос-де-ла-Каскада, — сказал он.
Кто-то по привычке зааплодировал, другие, подхватив, тоже тихо похлопали, кто-то усомнился, прилично ли аплодировать на похоронах, так что вскоре все стихло. Могильщики начали опускать все три гроба в ямы одновременно. Мать Тано снова закричала. Карла подошла, чтобы кинуть горсть земли в могилу своего мужа. Дети Тано кидали цветы, которые им передала новая жена Инсуа. Дочка Уровича держалась за свою мать и не хотела смотреть на опускающийся гроб отца. Лала встала на колени и заплакала, обнимая дочь. Кто-то увел мать Тано. Потом еще несколько секунд все рыдали, прощаясь, а затем могилы покрыли зеленым дерном. Мы подошли к вдовам принести соболезнования. Сначала самые смелые из нас. Потом подошли к детям. Мы обнимали друг друга.
— Поверить не могу, — сказал кто-то.
— В это невозможно поверить, — ответили ему.
Мало-помалу все отошли от могил. Мы двинулись обратно к нашим автомобилям. Тереса с детьми села в лендровер Тано, но за рулем была не она, а ее брат или деверь, точно кто-то из родственников, хотя мы с ним были незнакомы. Карла уехала с подругой. А Лала — с родителями Мартина. Совсем немногие оставались на парковке, когда приехал Рони. Он сидел в инвалидном кресле, которое катила его жена. Нога у него была в гипсе. Он не плакал. Она тоже. Но тот, кто решился бы взглянуть им в лицо, увидел бы там бездну отчаяния. Рони неподвижным взглядом смотрел прямо перед собой, словно не хотел, чтобы кто-то приближался к нему или заговаривал с ним. Но это не сработало. Дорита Льямбиас подошла к нему и схватила за руку:
— Крепись, Рони.
И Тере Сальдивар подошла к Виргинии и сжала ее плечо:
