Он пошел в ванную отхаркаться. Прокашлялся, все-все выплюнул. Справил нужду. Стряхнул в унитаз последнюю каплю мочи. В этом - вся его жизнь. Положил недокуренную сигарету на стеклянную полочку, умылся. Вытерся полотенцем, вышел, присел на край кровати, задумчиво куря, рассматривая сигарету в своей руке: отличная идея - завернуть маленький столбик измельченного табака в тонкую бумагу, гениальное изобретение, подкормка для мозгов. Забавно, что он раньше никогда этого не замечал.
Брюки он снял - или с него сняли, - даже не расшнуровав левый ботинок. Какие характерные улики оставляют после себя странности ночной жизни. Ему хотелось, чтобы сигареты хватило еще затяжки на четыре, но получилось всего две, и это было как горестная, невосполнимая утрата.
Он заснул и проспал несколько часов. Встал, по-видимому, ранним вечером. Позвонил администратору, выяснил имя и адрес врача, с которым можно потолковать. Оделся, чувствуя себя превосходно, готовый наплевать на врача, потом передумал, потом снова наплевал, ощутил голод - верный признак выздоровления.
Решил отправиться к врачу. Уже собираясь выйти в коридор, вдруг вздумал позвонить в пароходство. Узнал, что паромы снова ходят.
Похлопал себя по карманам: паспорт, бумажник, дорожные чеки. Побросал вещи в сумку, спустился вниз, сдал ключи. В пароходстве отстоял очередь из трех человек - это с ним вместе. Глазел на плакаты - на рыжие пляжи в косых лучах заходящего солнца. Какой-то человек принес чашки с кофе и стаканы с холодной водой на круглом железном подносе, подвешенном к проволочным стойкам. У Билла появилось ощущение исторической важности момента. Клерк показал рукой на поднос, оба взяли по чашке и, не присаживаясь, завели беседу.
- Ну и как далеко до порта Джуния?
Клерк сказал:
- Если в километрах-примерно двести сорок.
- А от Джунии до Бейрута как люди ездят? - спросил Билл.
- На такси. Возьмете такси.
- С меня запросят слишком много?
- Конечно.
- Ну а пробоины в судне? Заделаны?
Всех остальных это рассмешило: не обменявшись ни словом, ни взглядом, они заулыбались какой-то своей общей шутке.
- О пробоинах не беспокойтесь.
- Заделаны? - повторил Билл.
- Пробоины намного выше ватерлинии.
- О пробоинах мы не говорим, - сказал кто- то из клиентов.
- Пробоины - это ерунда, - сказал клерк. Билл понюхал гущу на дне своей чашки, пытаясь перехитрить боль, прошмыгнуть мимо нее.
- Ну а прекращение огня? Как вам кажется - на этот раз всерьез?
- У них перемирия всегда всерьез. Нельзя наперед сказать: "это надолго" или "нет, на это полагаться не стоит". Перемирия всегда всерьез и никогда не затягиваются.
- Но перемирие как-то влияет на безопасность парома? На канонерки оно распространяется?
- Море - это чепуха, - сказал клерк.
- О море мы не говорим, - сказал второй клиент.
- По сравнению с сушей море - ерунда. Билл заплатил за билет дорожными чеками, и клерк спросил, есть ли у него виза. Визы у Билла не было. Клерк спросил, есть ли у него вейвер от Госдепартамента{10}. Билл в жизни не слыхал ни о чем подобном.
- Ничего. Способ есть.
- Что за способ? - спросил Билл.
- Когда прибудете в Джунию, идите на паспортный контроль - увидите человека из Вооруженных сил Ливана. Там всегда кто-нибудь есть. Он в мундире, у него чернильная подушечка и штемпель. Скажите ему, что вы писатель.
- Ну хорошо, я писатель.
- Скажите ему, что хотели бы получить журналистскую аккредитацию. Возможно, он намекнет, что хорошо бы кое-кому передать немножко денег. Потом он поставит штемпель на бумажку, и готово - вы под защитой самой могущественной христианской милиции.
- И мне не нужна виза, чтобы въехать в страну?
- Можете въезжать совершенно свободно.
- И сколько же денег дать?
- Если за въезд в такой город, как Бейрут, вы готовы платить деньги, вам вряд ли важно сколько.
Стоя на палубе, он с удивлением наблюдал за посадкой: добрая сотня пассажиров, некоторые с детьми, с младенцами, прикорнувшими на груди или на плече взрослого. Высоко в жгучих лучах солнца носились чайки. Все это показалось ему трогательным и геройским, и эти люди стали ему очень дороги; семьи, коробки, пластиковые пакеты, младенцы, мелодичный щебет - переселение целой культуры.
Он решил, что нужно разработать план, приблизительно следующий.
В Джунии взять такси до Бейрута. Поторговаться с водителем. Сделать вид, будто знаешь местность, самый короткий путь и стандартную стоимость поездки. В Бейруте найти гостиницу и попросить администратора нанять машину с шофером. Поторговаться с шофером. Обсудить со знанием дела планировку города, попытаться создать впечатление, будто бывал здесь уже много раз. Показать шоферу карту. Карта у Билла была, купленная после приобретения билета, но вот что странно - он нашел ее лишь в третьем по счету магазине, словно Бейрут больше не считается стоящим внимания или пожрал все свои изображения. Показать шоферу карту. Отправиться в южные трущобы. На этом пункте четкий план обрывался, но Билл знал, что в конце концов войдет в штаб Абу Рашида и представится, объявит: "Меня зовут…"
Биллу еще никогда не доводилось представляться незнакомым людям прямо с порога.
Пассажиры всё поднимались и поднимались на борт. Светил, разрубая небо, прожектор - его длинное, изжелта-зеленое копье вонзалось в ночь. Билл нашел свою каюту. Обстановка скромная - три проволочных вешалки да койка. Вновь почувствовав головокружение, он прилег, прикрыл лицо рукой от света. Паром дал гудок, и он подумал сквозь толщу боли, что это хорошо - у пароходов все еще есть гудки, и их перекличка все еще похожа на песню. Он думал, что отдых ему на пользу, от отдыха полегчало. Он думал, что написанные им страницы опасно кренятся: чего-то он не рассчитал, не там подложил рычаг, неверно распределил вес; внезапно его осенило, что в итоге он почти перестал думать о пленнике. Что представляет собой мальчик?
Литература всю жизнь ему заела.
Кровь не поступает к голове.
Он вспомнил, как однажды, когда бишь это было…
Погоди-ка две чуточки.
Он отпрянул от боли, сорвался в темную пропасть, приказав себе не возвращаться.
Он вспомнил, как однажды, когда бишь это было, ехал на такси в Айдлуайлд{11}, это по-тогдашнему, и водитель сказал: "Я выкормыш", точно- точно, а дело было так - из-за какой-то банальной неразберихи в личных делах предстояло болтаться в аэропорту часа два с половиной до вылета, и шофер сказал на это: "Я выкормыш старой школы: по мне, лучше ждать, чем опоздать", и тогда Билл сказал себе: возьми эту фразу на заметку, процитируешь ее другу или вставишь в книгу, роскошно звучит: "выкормыш старой школы", у него всегда сердце бьется веселее, когда он слышит такое на улице, в автобусе, в оптовом магазине, дикорастущая поэзия (подумал он сквозь толщу боли) случайных людских реплик.
Взмолился: "Пусть меня забудут".
Вновь сорвался, теперь уж - прямо под откос, отменил приказ "не возвращаться", но фразу он забыл, никому не пересказал, никуда не вставил, лет тридцать пять назад Кеннеди был Айдлуайл- дом, время - деньгами, фермеры - в поле, какой крутой откос - страх божий; собрав все силы в кулак, попытался вернуться.
Отец. Погоди-ка две чуточки.
Отец. Я тебе уже сколько раз говорил, надоело говорить.
Мать. Не закатывай рукава, так лучше.
Он услышал, как меняется ритм его дыхания, почувствовал, как погружается в истому, знакомую, хотя он ощущает ее впервые. Древняя неспешная монотонность, затрудненное дыхание - известны из истории, знакомы до мельчайших подробностей.
Прежде чем делать заказ, снимите мерку с головы.
Отец. Есть разговор, сынок.
Что это, он понял сразу. Разве тут спутаешь: написано аршинными буквами, сияет издалека в ночи. Стало ритмом морских волн, ритмом корабля, плывущего навстречу утру, туда, где солнце.
К изрезанному оврагами горному склону над гаванью Джунии лепились дома, в лучах рассвета похожие на воспаленно-алые прыщики. На набережной у пристани, где высаживались пассажиры, стояло несколько грузовиков с открытыми кузовами, нагруженных продуктами и напитками. Едва все сошли, на пароме появились уборщики. Каютами по правому борту верхней палубы ведал хромой старик. Обнаружив на койке неподвижно лежащего человека, он окинул взглядом его небритое, покрытое кровавой коростой лицо и грязную одежду, осторожно приложил пальцы к его бледному горлу, дожидаясь, не дрогнет ли какая-нибудь жилка. Затем произнес молитву и покопался в вещах мертвеца: не позарился ни на деньги в тощем кошельке, ни на добротные ботинки, ни на сумку и ее содержимое, но решил, что ничем не согрешит перед покойным, забрав его паспорт и прочие документы, - в Бейруте милицейским можно сбыть любую бумажку, лишь бы там значились фамилия и номер.
