Какое-то время Роуленду казалось, что ничего не происходит; другие зрители тоже стали нетерпеливо перешептываться. Вдруг все заметили, что лодыжки мужчины начали чернеть; потом они увидели, как эта чернота – особенно удивительная, поскольку сам мужчина был таким белым – медленно поднимается вверх, как будто его тело – губка, и его плоть впитывает какую-то черную краску из таза. Эта краска поднималась все выше и выше, пока все тело Помпельмуса не стало черным; краска затем растеклась по его рукам вплоть до кончиков пальцев. Когда она медленно поднялась по шее, он закрыл глаза. Краска поднялась по подбородку, и за несколько минут все лицо Помпельмуса и вся голова стали черными. Его лысая голова превратилась в абсолютно черный шар.
Помпельмус Дивный минуту стоял совершенно спокойно.
А потом открыл рот – круглое розовое отверстие во всей этой черноте. И вдруг чернота полилась ему в рот – как река, стремящаяся в водосток. На его конечностях – на тощих ногах, на кончиках пальцев – вновь выступила белизна. Казалось, она возвращается быстрее, чем отступала.
С отвращением зрители наконец поняли, что происходит.
Чернота была живая. Она состояла из миллионов черных насекомых, которые выползали из синего таза, пока не покрыли все тело Помпельмуса Дивного. Теперь огромный поток насекомых хлынул ему в рот – артист их глотал.
Со всех сторон вокруг Роуленда неслись вопли отвращения.
Помпельмус Дивный глотал, пока насекомые не остались только на лице; а потом и оно побелело. Артист открыл глаза, закрыл рот и вышел из таза. Судя по виду, он спешил. Поднял кувшин, запрокинул голову и вылил всю воду себе в глотку. Еще минуту Помпельмус держал голову запрокинутой, затем снова шагнул к синему тазу и наклонился над ним. Открыл рот, и слабое тело задергалось: человека рвало чернотой – миллионы насекомых, мокрые и блестящие, падали обратно в таз.
Когда утих последний спазм, Помпельмус Дивный встряхнулся и выпрямился. Зрители аплодировали. Артист улыбнулся, несколько раз поклонился, потом взял таз и кувшин и ушел за кулисы.
– Я никогда не видел ничего подобного, – сказал Роуленд Уиллу, который недоверчиво качал головой.
– А я уже видел такое, – сказал один из моряков за их столиком. Они с «мертвой головой» сидели подле Уилла; матрос был немного пьян. – Такое делают с муравьями на одном из островов рядом с Ватуа. Туземцы едят мед, и это притягивает муравьев к ним в рот. Потом люди пьют соленую воду, чтобы выгнать их обратно.
– Ватуа? – спросил Уилл, внезапно заинтересовавшись. – Я знал человека, которого звали Ватуа. Где это?
– Это остров в Южных морях, – ответил матрос. – Настоящая дыра, поверь мне.
Но Уилл не отступал.
– Там у женщин есть татуировки на лодыжках? – спросил он. – Как змея, что глотает свой хвост?
– У многих есть, – сказал моряк. – А что?
Уилл не ответил. Он покачал головой, глядя на Роуленда и удивляясь тому, что услышал.
– Так вот откуда, наверное, она была – помнишь, та девушка, о которой я тебе рассказывал, которая пыталась меня спасти, – сказал он. – Мы думали, что Ватуа – ее имя. Интересно, как она оказалась так далеко от дома. Моряк продолжал рассказ:
– У них там много забавных идей, – сказал он. – Последний раз, когда мы туда заходили за грузом копры, боцмана ужалил морской ерш. – Матрос повернулся к «мертвой голове», хвастаясь своими знаниями: – Понимаешь, от этих укусов нет лекарства. – Потом снова обратился к Роуленду. – Если тебя ужалил морской ерш, ты просто надуешься и лопнешь. Туземцы сказали, что мы должны убить боцмана и покончить с этим, нельзя, мол, позволять другу вот так мучиться. Но мы ничего делать не стали. Он не был нам другом. – Моряк неприятно рассмеялся.
Роуленд все еще думал о выступлении Помпельмуса.
– А зачем они глотают муравьев? – спросил он, хоть и видел: «мертвой голове» надоело, что ее моряк разговаривает с другими.
– Считается, что это лечит болезни, – сказал моряк. – Там, на Ватуа, верят, что болезнь уйдет к муравьям, и человек от нее избавится.
– И помогает? – спросил Роуленд.
«Мертвая голова» взяла моряка за руку и пыталась обратить его внимание на себя.
– Не знаю, – ответил моряк.
Все рассказанное о Ватуа показалось Роуленду невероятно увлекательным. Он никогда раньше не слышал об этом острове. Теперь же у него возникло предчувствие, что этот остров сыграет важную роль в его жизни.
– А где именно находится Ватуа? – спросил он. Но ответила Роуленду «мертвая голова»:
– Найди себе своего моряка! – сказала она злобно.
Как раз в этот момент на сцену вышел человек в бабочке и стал объявлять следующие номера. Матросы и их спутницы шепотом перекинулись несколькими фразами; потом все четверо встали и, пошатываясь, вышли из клуба, не сказав ни слова.
На следующее утро, позавтракав вдвоем в последний раз, Уилл и Роуленд немного поговорили о том, каким странным образом Уилл в конце концов выяснил правду о девушке из цирка.
– Мир – странное место, – сказал Роуленд.
– Иногда это просто ужасное место, – сказал Уилл. Они немного поразмышляли над этим. Потом Роуленд спросил Уилла, принял ли тот решение насчет его предложения, которое они обсуждали накануне?
– Ты должен ответить мне сейчас, – сказал Роуленд.
Уилл немного помолчал.
– Думаю, мне терять нечего, – сказал он. – Я попробую.
Роуленд поднял бокал с апельсиновым соком, и они чокнулись. Так была заключена эта сделка.
В полдень Роуленд и Уилл шли к станции под моросящим дождиком и пронизывающим ветром – подходящая погода для прощаний, подумал Роуленд.
С почты на станции, пока Уилл покупал себе билет, Роуленд отправил телеграмму Рейчел. Потом раздался последний гудок к отходу поезда, и они попрощались, пожав друг другу руки.
Только Уилл сел в свой вагон, проводники захлопнули двери, и Большой Западный экспресс пустил дым и, громко свистя, отправился в свой долгий путь. Роуленд смотрел, пока поезд не исчез из виду, а затем пошел обратно в отель «Макларен».
В библиотеке дома Рейчел Вандерлинден в Камберлоо все молчали. Глаза Рейчел за очками были проницательны и крайне сосредоточены.
– Вот, – сказал Роуленд через несколько секунд, – более-менее все, что я могу тебе рассказать. Я больше никогда не видел Уилла Драммонда. Сам я спустя несколько дней уехал в Индию. Но самое странное для меня – то, что это название, Ватуа, оказалось таким важным и в моей жизни. Тогда я услышал его впервые.
Томасу весь этот рассказ многое объяснил. Значит, его отцом был шахтер, боксер, не-очень-обычный обычный рабочий, который однажды приехал домой к его матери и занял место ее мужа, а потом ушел на войну и позволил себя убить во имя любви. У Томаса остались только смутные воспоминания о мужчине со светлыми волосами и низким голосом, который держал его на руках так много лет назад.
Томас взглянул на Веббера, который доброжелательно улыбался Рейчел; от бренди губы его стали еще краснее. Всегда ли доктор знал, что Рейчел пустила в свой дом незнакомца, отца своего ребенка? Вот что интересовало Томаса. Если Веббер знал, что Рейчел совершила столь дерзкий поступок, она могла стать еще привлекательнее в его глазах.
Наконец Рейчел заговорила.
– Значит, он был женат… – сказала она, как будто из всего, что она услышала, это поразило ее больше всего. – Меня всегда это очень интересовало.
– Ты даже этого не знала? – спросил Роуленд. – Ты не знала ничего?
Она покачала головой.
– Он ничего не рассказывал, – сказала она. – Я не позволяла ему ничего рассказывать.
Томас чувствовал себя зрителем какой-то загадочной пьесы.
– Но почему, мама? – спросил он. – Какой в этом смысл?
Подобные выплески были ему несвойственны, но Рейчел не обратила на сына внимания. Сейчас ее интересовал только ее личный разговор с Роулендом.
– Когда Уилл впервые появился у моих дверей, – сказала она, – я не поняла, что происходит. Потом, даже когда поняла, в чем дело, я думала, что из этого ничего не получится. Но получилось, получилось. Да, все действительно получилось. Я собиралась расспросить его обо всем позже. Потом, когда его убили на войне, я подумала, что лучше оставить все как есть. Но в последние несколько лет я все больше и больше жалела, что не дала ему рассказать, кто он на самом деле. Мне невыносима была мысль, что я умру, так этого и не узнав. И тогда я отправила Томаса искать тебя.
– Тебе не кажется, что твой сын должен теперь узнать всю правду? – спросил Роуленд.
Рейчел посмотрела на Томаса и улыбнулась.
– Думаю, да. Я собиралась в конце концов рассказать ему все. Почему бы этого не сделать тебе, Роуленд?
– Очень хорошо, – ответил тот. – Видишь ли, Томас, эта идея уходит корнями в одно из моих путешествий в Африку, которое произошло задолго до того, как я познакомился с твоей матерью. Я провел там некоторое время, изучая племя со странными обычаями. Племя называлось бизва. Мужей там всегда набирали из далеких деревень старейшины, и этим людям навеки запрещалось рассказывать своим женам что-либо о себе или о том месте, где они родились. Судя по всему, эти браки оказывались очень удачными. Томас пытался осознать всю нелепость услышанного.
