Ознакомительная версия.
Я встретила в коридоре Останкино одного известного политического ведущего и прижала его к стенке письмом.
– Извините, – развел он руками, – ничем не могу быть полезен. Я православный гомофоб.
Встретила другого, он ответил:
– Ты что, охренела? Нашла кого защищать! Вечно ты ерундой занимаешься, то бабами, то детьми, то пидорами! Займись большой политикой!
Третий сказал:
– Правильное письмо. Мне немножко текст не нравится, я подредактирую и позвоню тебе через час.
Час все еще длится.
Я позвонила известному правозащитнику, он ответил:
– Это может испортить мне имидж, я отработаю на другой территории.
Не менее известный юрист спросил меня:
– А вы согласовали текст с Администрацией президента? Я позвонила крупнейшему политтехнологу, он заявил:
– Это бросит тень на мой бизнес, мне лучше дать кому-нибудь денег, чем подписывать письма.
Известная артистка поморщилась:
– Конечно, надо их защищать. Это такой позор перед Европой. Но я не могу, у меня двойное гражданство, если я подпишу письмо, это может считаться участием в российской политике, и меня могут лишить западного гражданства.
Популярный политический аналитик, прочитав письмо, удивился:
– А почему православные не могут громить геев, если у нас демократия?
Культовый певец пообещал:
– Я подпишу, если подписанты будут достаточно крутыми. Финансовый магнат предложил:
– Давай перепишем твое письмо и вместо гомосексуалистов напишем лиц кавказской национальности. Тогда подпишу.
Член Общественной палаты сказал:
– Ну, мне некогда такую фигню подписывать... у меня есть дела посерьезней.
Распиаренный на теме борьбы за правду журналист удивился:
– Тебе-то это зачем?
Я поняла, что занимаюсь не сбором подписей, а составлением коллекции постсоветской трусости. Она была разнообразна и изобильна, сложносочиненно декорирована и почти необратима. Пообещав подписать, люди просили перезвонить и отключали мобильные. Электронные почты не срабатывали с десятого раза. Вместо сто девятой предлагалась сто десятая редакция текста. Извинялись, каялись, мялись, жались, острили, ехидничали, врали, прятались... И все это были состоявшиеся популярные весомые персонажи в диапазоне от сорока до шестидесяти!
Поскольку публикацию поджимали сроки, а все уехали на майские праздники, то в ловле потенциальных подписантов я посетила немыслимое количество ненужных презентаций, встреч и осуществила кучу подробных телефонных разговоров. В результате, кроме меня, письмо подписали всего девять человек.
Ну, с Сергеем Агарковым все понятно, он отец российской сексуальной цивилизованности.
С Александром Асмоловым тоже понятно. Он замечательный психолог и глава комиссии при президенте по толерантности.
Непревзойденная по обаянию поэтесса Любовь Воропаева на письмо по электронной почте ответила согласием подписать и просила лично от нее передать президенту цитату из поэмы лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского «Каждый дрочит, так как хочет», чего я не сделала в силу консерватизма. И видимо, напрасно...
Подписал письмо и замечательный писатель Виктор Ерофеев, автор одной из моих любимых книг «Хороший Сталин».
Подписал и потрясающий писатель-публицист Леонид Аронович Жуховицкий, написавший перед этим статью с цитатой из немецкого протестантского пастора: «Когда фашисты арестовывали коммунистов, я молчал, потому что я не коммунист. Когда хватали гомосексуалистов, я молчал, потому что я не гомосексуалист. Когда в лагеря смерти увозили евреев, я молчал, потому что я не еврей. Когда преследовали католиков, я молчал, потому что я не католик. А когда пришли за мной, уже некому было вступиться за меня».
Подписала и звезда журнального бизнеса Елена Мясникова, главный редактор «Космополитена», научившего несколько поколений женщин СНГ относиться к себе по-человечески.
Подписал выдающийся пианист современности Юрий Розум. Причем предварительно посоветовавшись с духовником.
Подписал и отец российской музыкальной свободы Артемий Троицкий.
Конечно, подписала и блистательная руководитель Московской школы фламенко Лена Эрнандес.
Я уже договорилась с двумя ежедневными изданиями о публикации открытого письма президенту, но тут гомофобскую акцию, слава богу, запретили.
И я страшно довольна и тем, что отменили, и тем, что потратила уйму энергии на беготню с письмом. Письмо против гомофобов оказалось андерсеновским мальчиком, сто раз в течение одной недели закричавшим: «А король-то голый!» Спасибо православным провокаторам, помогшим в такой короткий период прояснить мне содержание половины записной книжки.
Но, наблюдая все это шоу, невероятно спокойный и миролюбивый Шумит просто озверел и долго орал тексты типа:
– В вашей стране последними, кто не боялся рисковать, были декабристы!
И было трудно возражать ему, потому что подписывать отказались не просто взрослые, но весьма немолодые люди. Не просто состоявшиеся, а с высочайшим уровнем цитирования. Не просто независимые, но вполне активно определяющие путь страны. И все, предлагая архитектурно перегруженную и запутанную причину отказа, подсознательно боялись, что на них косо посмотрят, если они подпишут, и точно так же боялись, что на них косо посмотрят, если они не подпишут.
Так же неистово Шумит орал после того, как я отвела его в Зал церковных соборов в храме Христа Спасителя на вручение очередной премии. Был разгар Страстной недели, и я предположила, что банкет будет без мяса и спиртного. Каково было его потрясение, когда после премии нас пригласили в трапезную, ломящуюся от напитков и мясных деликатесов, с ансамблем в стиле ретро и постепенно накачивающимися гостями, выходящими сплясать под музыку нашей молодости.
– Зачем вы строите храмы? Чтобы сдавать их под кабаки? – орал Шумит. – Для кого вы их строите? Для процветания церковного бизнеса?
И мне опять было нечего возразить. Особенно по поводу этого новодела, поскольку моя мама, как все арбатские дети, присутствовала при взрыве храма Христа Спасителя. И утверждает, что копия не похожа на него, не только тем, что под первоисточником не было многоэтажных коммерческих гаражей и сдаваемого под гулянки Зала церковных соборов, но и общей аурой.
...После Тадж Махала решили ехать обедать в прохладное место – иначе смерть. Еще километр до вторых ворот и пара километров на родном верблюде показались ерундой при мысли о встрече с кондиционированным воздухом джипов.
Говорят, грязней Агры в Индии только Варанаси – город-крематорий у Ганга. Так что, добравшись до пятизвездочной гостиницы и рассевшись за столом с накрахмаленной скатертью, почувствовали себя в раю.
Пятизвездочная гостиница в Индии отличается от остальных пятизвездочных только двумя признаками: дешевыми сувенирными киосками и совершенно раздолбайским персоналом. В Индии, по моему мнению, все население разделено на две части. Одну составляют невероятно умные, ответственные, четкие и старательные. Она идет в ученые, ремесленники, шахматисты, архитекторы, водители...
Если вы купите покрывало величиной с двухэтажный дом, на котором будут вышиты слоны величиной с ноготь, можете посчитать, что у всех слонов будет совершенно одинаковое количество ресничек. Если вы заметите стройку небольшого дома, небрежно увитую лесами из бамбука, знайте: после снятия лесов вы можете проверять ровность стен точной аппаратурой...
Вторая часть состоит из людей, которые с утра надевают улыбку, но при этом им все по фигу. И почему-то вся она работает в сервисе. Я, например, долго договаривалась с помощью профессора Кумара о том, что мне принесут кусок жаренной на гриле рыбы и тушеные овощи. Официант кивал, кланялся, прижимал руки к сердцу и соглашался.
Принес он неопознаваемые мелкие куски белкового тела в плошке с острой жижей. Тушеные овощи оказались куском сырой морковки и лентами сырого сельдерея. Объяснять ему, что для западного туриста сырые овощи относятся к опасностям первого порядка, было бессмысленно.
Профессор Кумар развел руками, а я с ужасом поняла, что в моем туристическом опыте это первая страна, в которой от официанта нельзя добиться ничего, кроме того, что он хочет сам, а молитва «клиент всегда прав» не переводится на местные языки.
С рыбой официант меня сильно обломал. Шумит, как бенгалец, много рассказывал про рыбную кухню. В Калькутте культ водоплавающей еды. Поскольку, кроме нее, еще и культ футбола, главные городские команды имеют своими символами: одна – рыбу илиш, другая – королевских креветок.
В день, когда побеждала команда рыбы, весь город покупал рыбу и жарил ее в горчичном масле. В день, когда побеждала команда креветок, их варили и подавали в горчичном соусе. Цены на продукт-победитель вырастали вчетверо!
Звоня Шумиту в Москву, мама говорит ему:
Ознакомительная версия.
