„Мне было очень не по себе, — писал Гарп, — что в мою жизнь так жестоко вторглись изнасилования“. По-видимому, он думал о десятилетней девочке из парка, об одиннадцатилетней Эллен Джеймс, жутком обществе обиженных женщин, которым покровительствовала его мать, и их бросающей вызов добровольной немоте. Позже он напишет роман, на этот раз тоже „доморощенный“, в котором важное место будет отдано насилию над женщинами. Вероятно, изнасилования были для него особенно страшны, поскольку вызывали в нем отвращение к самому себе, к своей мужской сущности, хотя он был лишен всякой агрессивности. У него никогда не было желания кого-нибудь изнасиловать. Но изнасилование, думал Гарп, пробуждает в мужчине комплекс вины по ассоциации.
Вспоминая, как он соблазнил Неоперившуюся Пташку, Гарп сравнивал себя с насильником и очень страдал от комплекса вины. Все было продумано заранее. Он и презервативами специально запасся. Но ведь самыми тяжкими считаются именно преступления с заранее обдуманными намерениями. Это вовсе не была внезапно возникшая страсть к молоденькой няньке. Нет, он выжидал в полной готовности, когда страсть вспыхнет в Синди. Неужели ничто не кольнуло его в тот миг, когда, выронив в аптеке на глазах у старика из парка злополучные пакетики, он услыхал: „Ищет слабых и невинных, чтобы насильничать да издеваться“? Не в бровь, а в глаз.
Он честно ставил себе всевозможные препятствия. Дважды запрятывал подальше преступные резинки, хотя и не забывал куда. Наконец настал день, когда Синди пришла к Данкену в последний раз. Ближе к вечеру Гарп бурно овладел женой. Уже пора было собираться в гости и приготовить что-нибудь Данкену на ужин, как вдруг Гарп запер дверь спальни и обнял Хелен, сидевшую за туалетным столиком.
— С ума сошел? — спросила она. — Нам скоро идти.
— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Сжалься, — умолял он.
— Опомнитесь, сэр, — насмешливо сопротивлялась она. — Вы знаете, у меня правило: не заниматься глупостями на голодный желудок.
— Мой голод можешь утолить только ты, — не унимался он.
— Правда? — благодарно спросила она.
— Ма, открой дверь, — крикнул Данкен, дергая ручку с той стороны.
— Малыш, — отозвался Гарп, — поди посмотри, какая погода на улице.
— Погода? — переспросил мальчик, силясь отворить дверь.
— Как бы снег не пошел, — крикнул Гарп. — Выйди, посмотри.
Хелен фыркнула и тут же замерла, припав губами к его тугому плечу. Все произошло так быстро, что она даже подивилась.
За дверью опять раздались легкие шажки, и детский голосок объяснил им, что во дворе весна и во всем городе тоже. Гарп открыл дверь, потому что все уже кончилось.
Кончилось, да не совсем. И он ни на миг не переставал думать об этом. Он вез Хелен домой поздно вечером, а в голове неотступно звучало — заветные три пакетика под пишущей машинкой. Машинка безмолвствовала уже не один месяц после выхода „Промедления“.
— Ты, по-моему, уже спишь, — заметила Хелен. — Хочешь, я сама отвезу Синди?
— Да нет, я не устал, — буркнул он. — Отвезу.
Хелен лукаво улыбнулась и потерлась щекой о его губы.
— Мой безудержный любовник, — прошептала она. — Если наши выходы в свет всегда будут сопровождаться подобными взрывами чувств, готова выезжать каждый день.
Он давно уже остановил машину возле темного жилого корпуса женского колледжа, но молчал. Неоперившаяся Пташка молча сидела рядом. Он отлично все устроил. Студенты уже разъехались на каникулы. Синди тоже скоро уедет. Он видел, что она опечалена разлукой с любимым писателем, единственным, какого ей пришлось встретить в своей коротенькой жизни.
— Желаю тебе удачной учебы в будущем году, Синди, — сказал он. — Будешь в наших краях, заходи. Данкен будет скучать по тебе.
Девушка смотрела неподвижным взглядом на светящийся щиток. Затем обратила к Гарпу несчастное, влажное от слез лицо, в котором легко читались ее простые чувства.
— А я буду скучать по вам, — жалобно сказала она.
— Ну-ну, — отозвался он. — По мне скучать не нужно.
— Я люблю вас, — прошептала она и неловко прислонилась к его плечу своей нежной щечкой.
— А это уж совсем нехорошо, — тихо сказал он, но не шевельнулся. Еще не пора. Три пакетика лежат здесь, в нагрудном кармане, словно затаившаяся змея.
Ему понадобился только один пакетик. Вся мебель в ее душной комнате была сдвинута с мест. Он положил рядом несколько чемоданов и устроил неудобную бугристую постель. Дорога была каждая секунда. Он и так здорово задержался. Хелен могла уже встревожиться, отчего он так долго говорит дружеское „прощай“ Неоперившейся Пташке.
Остальные два пакетика он утопил в быстром весеннем потоке, бегущем через двор женского колледжа. Попросту выкинул на ходу в окно кабины, воображая, как расторопный сторож, заметив чужую машину, уже спешит вниз, чтобы выловить важную улику. Вот оно, тайное орудие преступления, неопровержимое доказательство свершившегося!
Но никто ничего не заметил, ни о чем не догадался. Даже Хелен, разморенная сном, не почувствовала предательского запаха. В конце концов, ей известно, что несколько часов назад он приобрел этот запах вполне законным путем. Приняв душ, он скользнул, непорочный, в свою надежную супружескую постель. Почувствовав прикорнувшего рядом мужа, Хелен пробормотала что-то нежное и бессознательно прижалась к нему бедром. И, когда он уже почти забылся, повернулась спиной, доверчиво коснувшись его ягодицами. От любви и нежности у Гарпа сдавило горло. Он обнял ее живот и счастливо ощутил под рукой еще совсем слабый бугорок — будущего ребенка.
Данкен растет здоровым и смышленым мальчиком. Первый роман завершен, он — писатель, это единственное, о чем он мечтал с детства. Конечно, похоть еще мучает его. Но как ему повезло с женой — он все так же любит ее и любим. А скоро и второй ребенок примет участие в их размеренном, тщательно спланированном странствии.
Он чутко ощупывал ее живот. А вдруг он откликнется толчком, легким признаком жизни? Хелен хочет девочку, и он не против. Но в душе надеялся на второго сына.
Никогда не забыть ему той девочки в парке, не выбросить из головы изувеченную Эллен Джеймс, „трудный жизненный выбор“ своей матери. Хелен — другое дело, ему повезло, у нее есть свои амбиции, она не позволит ему вертеть ею как куклой. Но ведь живут на свете и проститутки с Кёрнтнерштрассе, и такие, как Куши Перси. Но сильнее всего сейчас воспоминание о той, чей запах если и смыт горячим душем с тела, то из души не вытравить его ничем — об ограбленной Неоперившейся Пташке. Она рыдала под ним, извиваясь на чемоданах, и голубая жилка билась в ее виске, в наивной височной впадинке под белой детской кожей. Он не вырезал ей языка, но, когда встал и оставил ее, она как бы лишилась дара речи.
Поэтому Гарп и не хотел дочери — из-за мужчин. И не только из-за мерзавцев. „Но даже из-за таких, как я“, — думал Гарп.
8 ВТОРОЙ РЕБЕНОК, ВТОРЫЕ РОМАНЫ, ВТОРАЯ ЛЮБОВЬ
Родился мальчик. Их второй сын. Братца Данкена назвали Уолтом. Вовсе не Уолтером и уж совсем не Вальтом. Как твердое „т“, поставленное после певучих первых звуков — У-о-л-т! — как бобр, разбивший хвостом тихую поверхность воды, как хороший удар по тугому теннисному мячу — так ворвался в их жизнь этот мальчик, и у них стало два сына.
Гарп пытался писать второй роман, а Хелен получила другую работу, стала ассистенткой профессора на английской кафедре в университете штата. Университетский городок находился недалеко от ее прежнего колледжа; теперь у Гарпа с сыновьями был мужской гимнастический зал, а у Хелен — время от времени блестящий студент-выпускник, оживлявший однообразную работу на младших курсах. И, естественно, гораздо более интересные коллеги.
Одним из них был Харисон Флетчер, преподававший английскую литературу викторианской эпохи. Но Хелен он нравился за множество других достоинств, среди которых было и такое — жена-писательница. Ее звали Элис, и она тоже начала второй роман, правда, не закончив первого. Когда Гарпы с ней познакомились, им все казалось, что она — джеймсианка: молчит, точно воды в рот набрала. Харисона Гарп сразу стал звать просто Гарри, хотя его никто раньше так не называл. Но Гарри был в восторге от Гарпа и свое новое имя воспринял как подарок. Хелен продолжала звать его Харисон. А для Гарпа он стал Гарри Флетчером, лучшим другом, хотя оба сознавали, что Харисон предпочитает общество его жены.
Только тихая Элис, как они прозвали ее, никак не вписывалась в компанию.
— Воистину потрясающий будет роман, раз вкладывает в него все свои слова, — как-то заметил Гарп.
У Флетчеров была дочь. „Неудачного“ возраста, с точки зрения Гарпа, — она появилась на свет между Данкеном и Уолтом. Предполагалось, что со временем у них будет еще ребенок. Но сначала Элис должна закончить второй роман. Как только закончит, они родят второго.
