Иногда они устраивали совместные обеды. Правда, Флетчеры предпочитали обедать вне дома, потому что никто из них не умел готовить. Зато Гарп переживал новое увлечение — кулинарией, вплоть до того, что сам пёк домашний хлеб. На плите у него всегда что-нибудь готовилось. Хелен и Харисон без конца обсуждали книги и своих коллег. Они завтракали вместе в университете, а вечерами долго беседовали по телефону. Гарп и Гарри ходили на футбольные и баскетбольные матчи, на встречи по борьбе. Три раза в неделю играли в единственную игру, которая давалась Гарри, — теннис. Гарп был довольно сильным противником, поскольку был более тренирован; не прошли впустую и занятия бегом. Ради удовольствия, которое давал ему теннис, пришлось забыть, что он когда-то не очень любил игры с мячом.
Как-то спустя год Гарри сказал Гарпу, что Элис обожает кино, а он — не выносит. И если Гарп тоже любитель фильмов, как говорит Хелен, почему бы им не пойти в кинотеатр вместе?
Во время сеанса Элис Флетчер то и дело посмеивалась, особенно если фильм был серьезный; отрицательно качала головой с выражением полного недоверия ко всему, что происходило на экране. Месяца через два Гарп понял — у Элис какой-то дефект речи или нечто вроде нервного спазма гортани, то есть недостаток скорее психического, чем физиологического свойства.
— Я вижу, ты немножко шепелявишь, Элис, — сказал он однажды, когда вез ее домой после кино.
— Немнофко, — кивнула она.
Чаще всего это была просто шепелявость. Иногда полная неразборчивость речи. А случалось, все слова звучали совсем чисто. Волнение усиливало ее недостаток.
— Как твоя книга? — спросил он.
— Понемнофку.
Она как-то призналась, что ей понравилось „Промедление“.
— Хочешь, чтобы я почитал что-нибудь твое? — спросил он.
— Конефно, — ответила она, тряхнув своей маленькой головкой.
Крепкие короткие пальчики перебирали подол юбки на коленях. Совсем как ее маленькая дочка. Только дочка еще и закатывает юбочку до самого пояса, словно оконную штору, что немедленно пресекается со всей строгостью.
— Отчего это? — продолжал Гарп. — Ты с детства шепелявишь? Или с тобой что-нибудь случилось?
— С детфтва.
Он остановил машину возле ее дома. Она потянула его за рукав и открыла рот, показав туда пальцем с таким видом, что это все объяснит. Гарп увидал два ряда мелких безупречных зубов и сочно-розовый, как у ребенка, вполне здоровый язык. Ничего особенного он не заметил. Правда, в машине было темновато. Вероятно, он просто чего-то не разглядел. Она закрыла рот и расплакалась. Но тут же улыбнулась сквозь слезы. Он понял, что удостоен высочайшего доверия.
— Понятно, — промямлил Гарп, кивнув головой.
Вытерев слезы тыльной стороной ладони, она сжала его руку и тихо сказала:
— Харифон ивменил мне.
Гарп знал, что если и изменил, то не с Хелен. Но бедняжка Элис могла вообразить все, что угодно.
— Хелен здесь ни при чем, — сказал он.
— Ни при чем, — затрясла она волосами. — Это фофсем другая!
— Кто же?
— Фтудентка, — всхлипнула она. — Маленькая бевмовглая вопа!
Прошло уже около двух лет с тех пор, как Гарп соблазнил Неоперившуюся Пташку. За это время он успел изловить еще одну няню-сиделку (к своему стыду, он даже запамятовал ее имя). И теперь мог, положа руку на сердце, сказать, что напрочь утратил аппетит к няням. Да, но Гарри ему нравился. Гарри был его друг, притом очень важный для Хелен. А ему нравилась Элис. Она была опасно, волнующе привлекательна. И так беззащитна, что вы тут же замечали это, как замечали ее крепкое маленькое тело, обтянутое тугим свитером.
— Очень сожалею, — сказал Гарп. — Могу ли я чем-то помочь?
— Скавыте ему, фтобы перефтал.
Гарпу еще ни разу не было трудно „перестать“. Но ведь он не был преподавателем, ему не приходилось изо дня в день лицезреть хорошеньких „фтуденток“, да еще учить их уму-разуму. У Гарри могли быть серьезные чувства, это Гарп вполне допускал. Но надо как-то утешить Элис. И единственное, что пришло ему в голову, — признаться в своих грехах.
— Это случается с нами, Элис.
— Такого бы ф вами не флутилофь! — горячо отозвалась она.
— Дважды случалось.
Она потрясенно взглянула в его лицо:
— Этого не мовет быть!
— Это было. Я два раза изменял жене. Оба раза с нянями моих детей.
— Гофподи!
— Но обе они вообще ничего не значили для меня. Я любил и люблю Хелен.
— А она для него — внафит! Он меня профто убил. Я не могу пифать.
Гарп очень даже понимал, что это такое, когда писатель не может писать. И он тут же, не сходя с места, полюбил ее.
— Этот долбаный Гарри крутит любовь, — сказал он вечером Хелен.
— Знаю. Я советовала ему немедленно прекратить, но он ничего не может с собой поделать. А ведь она даже и студентка-то не блестящая.
— Что же делать?
— Проклятый секс! Твоя мать права. Это все ваша мужская похоть. Поговори с ним сам.
Гарри ответил Гарпу:
— Элис рассказала мне о твоих нянях. Но у меня совсем другое. Она — необыкновенная девушка.
— Господи Иисусе! Это ведь твоя студентка, Гарри.
— Гениальная студентка. Я не такой, как ты. Я был честен с Элис и сразу все ей рассказал. Ей надо с этим примириться. Я сказал, что ее право — вести себя так же. И она влюбилась в тебя.
Гарп растерялся.
— Что же нам делать? — говорил он вечером жене. — Он хочет свести меня с Элис. Тогда ему не так стыдно будет продолжать этот роман.
— По крайней мере, он ее не обманывал, — резко сказала Хелен.
Последовало гробовое молчание, и в тиши ночи явственно различились четыре отдельных дыхания семьи. Через открытые двери сверху слышалось сонное неспешное дыхание почти уже восьмилетнего Данкена, у которого впереди долгая жизнь, и трехлетнего Уолта, делающего первые пробные вдохи бытия, короткие и неспокойные. А здесь, рядом, — холодное, четкое дыхание Хелен и затаенное — Гарпа. Он понял, что она знает.
— Гарри тебе сказал?
— Интересно, почему ты сам не сказал мне? Почему Элис первая удостоилась признания? Как звали вторую няню?
— Не помню.
— По-моему, это гнусно. Ты унизил меня. А больше всего себя. Мне-то казалось, ты давно перерос эти глупости.
— Перерос, — правдиво ответил он.
Нянь он действительно перерос. А секс? Что тут говорить! Дженни Филдз в своей знаменитой книге заглянула в самые тайники его души.
— Разумеется, мы обязаны помочь Флетчерам, — сказала Хелен. — Нельзя оставить их в такой беде. Это ведь наши друзья.
Гарпа всегда изумляло, как умело она выстраивает их семейную жизнь. Точно пишет эссе: сначала введение, затем предпосылки и наконец вывод.
— Гарри сказал, что это гениальная студентка, — напомнил он.
— Вы, мужчины, совсем чокнулись, — возмутилась Хелен. — В общем так: ты берешь на себя Элис. А я покажу Харисону, что такое „гениальная“ на самом деле.
И вот в один из вечеров, после того как четверо друзей воздали должное великолепным цыплятам табака и spätzle[23] приготовления Гарпа, Хелен сказала ему:
— Посуду помоем мы с Харисоном, а ты отвезешь Элис домой.
— Домой? — удивился Гарп. — Прямо сейчас?
— Покажи ему свой роман, Элис, — продолжала распоряжаться Хелен. — Покажи ему все, что найдешь нужным. А я тем временем докажу твоему мужу, какой он идиот.
— Ну ты все-таки не очень… — слегка обиделся Гарри. — Мы все друзья и хотим ими остаться, верно?
— И не смей обижаться! — взорвалась Хелен. — Ты настоящий сукин сын! Трахаешь студентку и считаешь ее гениальной! Это подло по отношению к жене, это подло по отношению ко мне. Я тебе покажу, что такое гениальность!
— Полегче, Хелен, — поморщился Гарп.
— Да поезжайте вы! И пусть Элис сама отвозит домой дочкину няню.
— Ну зачем же так? — опять не выдержал Харисон Флетчер.
— Фаткнись, Харифон! — воскликнула Элис и, взяв Гарпа за руку, вышла из-за стола.
— Совсем уж ополоумели! — кипела Хелен.
Гарп, молча, словно член общества джеймсианок, повез Элис домой:
— Хочешь, я сам отвезу домой твою няньку? — спросил он Элис.
— Только пофкорее.
— Я мигом, Элис.
Она дала ему прочесть вслух первую главу своего романа.
— Я так хотю пофлуфать, как она звутит! Когда я титаю фама, фофтем не то.
Гарп стал читать. Текст, к счастью, оказался прекрасным. Элис писала так легко и изящно, что Гарп мог бы пропеть ее фразы.
— У тебя свой очень чистый голос, Элис, — сказал он. И она заплакала. И конечно, они занялись любовью. Ситуация вполне банальная, но у них это получилось гениально.
— Ведь правда? — спросила она.
— Правда, — признался он, чувствуя, что жизнь его как-то внезапно осложнилась.
— Что же нам теперь делать? — недоумевала Хелен тем же вечером. Она-таки преуспела в своем намерении, и Харисон думать забыл о своей гениальной студентке. Но зато теперь он считал, что самое гениальное в его жизни — Хелен.
