Люблю честность, свободолюбие, стремление отдавать. Созидание и творчество. Жизнь взахлеб. Люблю все, что противоположно пассивному наблюдательству, подражательству, омертвению души.
Ч.В. посмеивался надо мной за то, что я — лейбористка (когда-то давным-давно). Сказал:
— Вы хоть осознаете, что поддерживаете партию, вызвавшую к жизни всех этих «новых»?
Я была поражена. Ведь судя по тому, что он всегда говорил, он сам — с моей точки зрения — лейборист, кроме того, я знала, раньше он был коммунистом. И ответила, по мне, лучше эти «новые», чем бедняки.
А он сказал:
— Эти «новые» — тоже бедняки. Это новая форма нищеты. У тех нет ни гроша за душой, а у этих — нет души. — И спросил вдруг:
— Вы читали «Майор Барбара»? Там доказывается, что сначала нужно спасти людей от нищеты материальной, лишь тогда можно будет спасти от нищеты их души. И знаете, о чем там забыли? Создали государство всеобщего благоденствия, напрочь забыв про Барбару. Изобилие, изобилие, и ни одной живой души в поле зрения.
Я знаю, он в чем-то не прав. Преувеличивает. Человек должен быть левым. Все порядочные люди, которых я знаю, всегда выступают против консерваторов. Но мне понятно, что он чувствует. Я и сама все чаще чувствую то же самое. Этот разжиревший «новый слой», мертвым грузом давящий все вокруг. Разлагающий все и вся. Вульгаризирующий. Насилующий природу (так говорит П., когда им овладевают землевладельческие настроения). Все делается массово. Масс-культура. Масс-все-на-свете.
Я понимаю, мы не должны отступать, должны взять под контроль и направить стихийное движение толп, словно ковбои в фильмах о Диком Западе. Трудиться ради этих людей, быть к ним терпимыми. Никогда не укроюсь в башне из слоновой кости, ничего не может быть отвратительнее, чем прятаться от жизни, которая тебя не устраивает. Но порой страшно подумать, с чем и как нужно бороться, если принимать жизнь всерьез.
Все это — пока разговоры. Возможно, я встречу человека, которого полюблю, выйду замуж, и все покажется иным, и мне станет все равно. Стану «маленькой миленькой женщиной». Перейду в стан врага.
Но сейчас я думаю и чувствую именно так. Что я принадлежу к некоей группе людей, призванной противостоять толпе. Я не знаю, сколько их и кто составляет эту группу, люди известные, ушедшие и живые, те, кто сражался за истинное, творил и создавал, писал настоящие картины; и никому, кроме меня, не известные, неспособные лгать, стремящиеся жить не праздно, быть гуманными и интеллигентными людьми. Да, именно так, как Ч.В., несмотря на его недостатки. Его недостаток.
Эти люди даже не всегда хорошие. У каждого из них могут быть свои слабости. Неразборчивость в связях. Запои. Они порой трусят. Любят деньги. Отсиживаются в башнях из слоновой кости. Но какая-то часть их души всегда вместе с нами.
С Немногими.
9 ноября
Я тщеславна. Я не одна из них. Я только хочу быть с ними. А это не одно и то же.
Разумеется, Калибан — не типичный «новый». Он безнадежно отстал от времени (например, проигрыватель он называет «граммофон»). Ему не хватает уверенности в себе. «Новые» же не испытывают комплекса неполноценности. Помню, П. как-то сказал, все они считают себя равными самым лучшим людям нашего общества, раз имеют телек и машину. Но в глубине души Калибан такой же, как они: эта ненависть ко всему не-обычному, желание подстричь всех под одну гребенку. И то, как он распоряжается своими деньгами. Ужасно. Зачем человеку так много денег, если он не знает, как их лучше использовать?
Мне больно думать о том, сколько денег он выиграл: о всех других вроде него.
Таких себялюбивых и злобных.
В тот день Ч.В. сказал: честный бедняк мало отличается от нувориша, только тем, что денег нет. Бедность заставляет человека гордиться своими достоинствами (и иметь их, чтобы было чем гордиться), видеть ценность каких-то иных, чем деньги, вещей. Когда такой человек вдруг разбогатеет, он не знает, что делать с этим богатством. Забывает о прежних своих достоинствах — впрочем, они никогда и не были истинными. Он полагает теперь, что главное достоинство — это делать и тратить деньги. Не может представить себе, что есть люди, для которых деньги — пустой звук, ничто. Что самые прекрасные в мире вещи имеют самостоятельное, не зависящее от денег значение.
Я не искренна. Все-таки хочется, чтоб у меня были деньги. Но я знаю, что это нехорошо. Я верю Ч.В. Не потому, что он говорит это; я вижу, понимаю, это действительно так, он почти совсем не думает о деньгах. Ему в обрез хватает на материалы, на жизнь, на короткие рабочие поездки раз в году, на то, чтобы сводить концы с концами. И есть десятки других: Питер, Билл Макдоналд, Штефан. Они живут вне мира денег. Если у них есть деньги, они их тратят. Если нет — обходятся без них.
Люди вроде Калибана не умеют распорядиться деньгами — головы на это не хватает. Достаточно сравнительно небольшой суммы, и они, эти «новые», начинают вести себя по-свински. Все эти ужасные людишки, которым жалко было денег, когда я собирала на Детский благотворительный фонд. Одного взгляда было достаточно, сразу можно было понять. В старых буржуазных семьях давали — неловко было отказывать, если к ним приставали. Интеллигенты давали или честно говорили, что не дадут. Не стыдились отказывать. А этим «новым» и денег жалко, и признаться в этом стыдно. Например, тот отвратительный тип в Хэмпстеде (вот уж точно один из этих), который заявил: «Я дам вам полдоллара, если докажете, что денежки не уплывут в чужой карман». Думал, что удачно сострил.
Я повернулась и ушла, а зря: незачем было делать оскорбленный вид, дети важнее. Так что потом внесла свои полкроны вместо него.
Но до сих пор мне противно о нем вспоминать.
Деньги ударили К. в голову. Будто он выпил целую бутылку виски, а пить не умеет. Единственное, что удерживало его в рамках порядочности, — бедность. Невозможность уехать из дому, уйти с работы.
Словно слепого посадили за руль машины — пусть ведет ее, как и куда ему заблагорассудится.
Закончу приятным: принес мне сегодня пластинку Баха. Я уже два раза ее прослушала. Калибан говорит, очень мило, но сам он недостаточно музыкален. Тем не менее сидел с подобающим выражением лица. Хочу прослушать еще раз те места, которые особенно понравились. Улягусь в постель, выключу свет, буду слушать музыку и постараюсь вообразить, что я — в студии Ч.В., он лежит на кушетке с закрытыми глазами и я вижу в полутьме его крючковатый нос и изрезанную морщинами щеку. Лежит словно каменное изваяние на собственном надгробье. Только ничего мертвого в нем нет.
Вот как бывает. Калибан опоздал с ужином. Я очень резко спросила, где это вы были? Он только посмотрел удивленно и ничего не ответил. Я сказала, мне показалось, вас очень долго не было.
Гротескная ситуация. Мне хотелось, чтобы он скорее пришел. Мне этого часто хочется. Так здесь одиноко.
10 ноября
Сегодня вечером мы поспорили из-за денег. Я заявила, что большую часть он должен раздать. Уговаривала его и стыдила, пыталась убедить раздать хоть какую-то часть. Но он ничему не верит. В этом-то вся беда. Как тот человек из Хэмпстеда, К. не верит, что те, кто собирает деньги по подписке, действительно используют их по назначению. Все ему кажутся бесчестными, все только и жаждут заполучить денежки и никогда с ними не расставаться.
Бессмысленно доказывать, что я знаю, куда идут эти деньги. Что никто их не прикарманивает. Он спрашивает: «Откуда это вам известно?» А я могу только ответить, что вполне уверена в этом. Тогда он усмехается, словно я — наивная девчонка и мне не дано правильно судить об этом. Я упрекнула его (не очень сердито), что он так и не отправил чек организации Движение за ядерное разоружение. Подначивала, чтобы он предъявил квитанцию. Он ответил, это был анонимный дар, он не оставил своего адреса. Чуть не сказала, вот выйду на волю, проверю. Еле удержалась. Не то возникла бы еще одна причина меня не отпустить. К. был весь красный, как в тот раз, когда наврал мне про письмо П. и М.
Тут дело даже не в недостатке щедрости, не в скупости. Я имею в виду (если забыть об абсурдности всего происходящего), что со мною он очень щедр. Не жалеет денег, тратит на меня сотни фунтов. Просто убивает своей готовностью исполнить любое желание. Засыпает конфетами, сигаретами, всякими вкусностями, цветами. Как-то вечером сказала, хорошо бы — французские духи. Просто в голову взбрело; правда, эта моя комната пропахла дезодорантом. Часто принимаю ванну, но все равно не чувствую себя достаточно чистой. И еще сказала, вот бы пойти и понюхать разные духи и самой выбрать то, что хочется. И утром он явился и принес четырнадцать флаконов французских духов. Обшарил все аптеки и парфюмерные лавки Луиса. Безумие. На сорок фунтов. Живу словно в сказках тысяча и одной ночи. Любимая жена в гареме. Но на самом-то деле мне не нужны никакие духи. Только свобода.
