Ознакомительная версия.
Вскоре я доехал до Конотопа. Незабываемое, полное впечатлений, путешествие продолжалось. Главной его изюминой было не перемещение в пространстве, а смена средств передвижения и людей, которые меня передавали от одной точки следования к другой, словно эстафетную палочку. Когда дежурный по станции в Конотопе пристраивал меня на поезд Москва-Кишинев, стрелки часов уже показывали время прибытия моего на Одесский вокзал. Подумал: «Сейчас свояк встречает мои вещи». Тогда я его еще плохо знал. А пока, уютно устроившись на боковом месте, любовался проплывающими мимо пейзажами. Еловый лес сменился смешанным. Пошли дубовые рощи, за ними — лесостепь.
Поезд довез меня до станции Кучурган, после чего взял курс на Кишинев, я же пошел искать местное начальство. И вновь мне повезло — готовился уйти в сторону Одессы тепловоз. Он то и доставил меня до Первой заставы — большого разъезда на дальней западной окраине Одессы. Три часа ночи. Слабое ночное освещение подчеркивало обездвиженность тёмных железнодорожных составов. Я медленно брел вдоль путей, понимая, что до утра уже не уехать. Неожиданно увидел пыхтящий «живой» тепловоз. В течение этих длинных суток одна моя крупная неудача уже в несколько раз была перекрыта неоднократным везением.
Взобрался по ступенькам в кабину тепловоза и обнаружил там «водил» — машиниста и помощника. Да, они собираются ехать, но не в сторону Одессы-Главной. А куда? В порт.
— Ребята, а вы, случаем, не по Пересыпьскому мосту поедете?
— По нему. А как же иначе?
— А меня до моста не сможете? — и я стал излагать свою историю «про то, как вышел водички попить». Не прошло и часа, как я оказался на Пересыпи. Теперь до дома считанные километры. Такси словно ждало меня, и водитель взял меня, несмотря на мой босяцкий вид. «Сплошная «пруха!». Оригинальное путешествие продолжалось. Правда, я еще ничего не знал про вещи. Главное — документы и деньги.
Теща, расплатившись с таксистом, сообщила, что свояк спит здоровым сном праведника и о телеграмме даже не заикался. Потом я узнавал на телеграфе — была телеграмма, и доставлена вовремя.
Дождавшись утра и заняв денег, помчался я на поиски своих вещичек. А их искать и не нужно было: аккуратной горкой они покоились в углу справочного бюро вокзала. Абсолютно все было цело!
И денег с меня взяли по пятерке — носильщику и дежурному. Через пять минут я уже мчал на такси вместе со своим «добром», а в мозгу крутилась популярная тогда песенка: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз!».
Женщине, которая заняла мне денег на телеграмму, я сразу выслал с коэффициентом три. Но разве измеришь человеческую доброту коэффициентом? По большому счету хороших людей встречается не так уж много. И так редко мы по достоинству оцениваем эту доброту. Женщина, которая меня тогда выручила, скорее всего, меня и не помнит. А я вот запомнил ее на всю жизнь.
До отправления поезда осталось пять минут
Когда я бываю в Одессе, то в день отъезда, перед тем, как прибыть на вокзал, совершаю, ставший традиционным, прощальный маршрут. Начинаю его с угла Преображенской и Дерибасовской — там, где в советское время располагался центральный гастроном (№ 1). По Дерибасовской следую до Ришельевской, по пути — на углу Екатерининской забегаю в кондитерский, где прихватываю бутылку одесского коньяка («Киев», «Одесса» или «Десна» — в порядке убывания стоимости). Дохожу до поворота к оперному театру и, обойдя его справа, выхожу к элегантному воздушному зданию купеческой биржи на Приморском бульваре. Отмечаю: памятник Александру Сергеевичу на месте, пушка — тоже. Далее — вдоль Приморского к Дюку (памятнику де — Ришелье. Дюк в переводе — герцог). Вид у Дюка явно растерянный, его устремленный вниз на ступени Потемкинской (бывшей Бульварной) лестницы, как бы говорит:
— Братцы — матросики, верните недостающее. Было 200 ступеней, теперь — вот, глядите — 192. Когда уволокли, не заметил?
Прощальный взгляд на море. Оцениваю горизонт. Чистый горизонт, прозрачный воздух — хорошая примета к дороге. От Дюка прохожу к возрожденному памятнику Екатерине II и далее вновь выхожу на угол Екатерининской и Дерибасовской (раньше здесь располагалось весьма популярное кафе «Алые паруса»). На этом месте первая часть моего маршрута заканчивается. Ловлю «бомбилу» и — вперед. Нет, не на вокзал — на Привоз. Это также входит в ритуал — посетить Привоз и «затариться» в дорогу одесскими деликатесами. Вспоминаю В.Катаева: «Он привозил из Одессы в подарок копченую скумбрию, маринованную брынзу в стеклянной банке с водой… Он кричал, что это лучшая еда в мире, пища богов!» И М.Жванецкого: «А какая колбаса была! А хлеб! А бублики!.. Возьмешь его — он пахнет на весь квартал…Внешний вид еды еще можно восстановить по фотографиям, но вкус — только через художественную литературу». Это все про Привоз!
* * *
Захожу в мясо-молочный корпус. Иду по рядам, одновременно ухватываю короткие характерные диалоги:
— Почем ваши яйца?
— Это куриные.
— Куриные? А вы проверяли своих курей? Похоже, что вы держите голубей.
— Посмотрите на этого умника! Ты, что — может, из Австралии? Так наши куры не брали обязательств нести такие же яйца, как и страусы. А вот и брынза.
— Почем брынза? Она свежая?
— Сегодняшняя. Только что «с Колосовки». — В разговор вклинивается соседка:
— А вам какая нужна — рыхлая или упругая? Настоящая брынза — она таки упругая. Вот попробуйте мою. Выстоянная. Самый смак. Товар должен быть зрелый. Совсем молодой — он еще не набрал вкуса. Продавец — ядреная зрелая молодуха озорно стреляет глазом. Я делаю свои скромные покупки: полкило брынзы, триста грамм ароматного копченого мяса, столько же слоеного (с жиром) мяса — «почеревок» и еще колечко благоухающей специями домашней колбасы.
Не выдерживаю и захожу в рыбный ряд. Вдруг увижу сардель (хамсу) свежего (вечернего!) посола. Размечтался! На прилавках, в основном, мороженая рыба: ледяная, вялый хек, еще что-то из неизвестных пород. А где же свежая? Где знаменитая кефаль, камбала, скумбрия, сардель, бычки, наконец? Свежая рыба есть, но не морская. Округлые, здоровые, как поросята — это «короп» (карп — карась).
— С Турунчука?
— Да. с Граданиц.
— А раки — с Тилигульского лимана?
— Нет с Днестровского — Шабо.
— О, Шабо! А шабского на разлив нет? (Шабо — известное место виноградарства и виноделия в Белгород — Днестровском районе. Сейчас там совместное с французами предприятие).
— Приезжайте — угостим. Подходит покупательница:
— Почем ваша глось?
— Это камбала.
— Какая же это камбала? В ней весу — и кило не будет. И где шипы?
— А вот пощупайте.
— Разве ж это шипы? Так, хрящики.
— Так это же молодая камбала, подросток.
— А, тинейджеры? Что ж вы их ловите, не даете дорасти до камбалы?
* * *
Выхожу из корпуса. Неожиданно ко мне, как к своему старому знакомому, по-свойски обращается полная интересная дама (это в Москве сказали бы — тетка, в Одессе — нет, принято как я сказал):
— Ты посмотри! Поменяла пятьдесят рублей (имеются в виду американские) и что? Посмотри на мой базар. Баночка сметаны (в корзине стояла двухлитровая банка), кусочек маслица (из корзины выпирал кулек домашнего масла килограмма на полтора), колбаски (два круга домашней колбасы), синеньких (в отдельной авоське овощи — баклажаны, помидоры, еще что-то, зелень). Нет, скажи — так можно жить?
— Да, уважаемая. С каждым днем все хуже. Что поделаешь?
— Куда они смотрят (имеются в виду власти) Вот раньше…
Последнее, что я покупаю на Привозе — тапочки. Нет, вы не понимаете. Не тот китайский пластик, что сейчас повсеместно продают. А бессарабские тапки, сплетенные из мягкого тростника. Похожие на лапти без задников. Они недолговечны, зато легкие и удобные. А мне и надо — всего-то для поезда. Если кто заинтересуется, их продают слева от выхода в сторону вокзала. Там же торгуют настоящими вениками, а также поделками народных умельцев.
* * *
Мой прощальный маршрут завершается. В ходе его я вспомнил славный прежний Город, любимые места, вдохнул глоток особого одесского воздуха. Теперь в Москву. В водоворот бесконечных дел, автомобильных пробок и постоянного дефицита времени. В пасть Молоха. В Геенну огненную…
Подхожу к вокзалу. До отправления поезда осталось пять минут.
Когда Вадим впервые услышал имя нового американского президента, вспомнил своих друзей детства — Славика Зубова и Абама Школьника (вообще-то, он имел имя Абрам, но Абамом его даже родная мать называла). Друзья окончили первый класс с похвальными грамотами. После второго класса разошлись по разным школам и в детские годы виделись эпизодически.
Со Славкой Вадим неожиданно встретился на Дерибасовской через восемь лет. Оказалось, что они направлялись в одно место — на улицу Мечникова. Шли сдавать документы для поступления в Институт инженеров морского флота. Разговорились. Славик был в полном порядке: отец заместитель начальника порта по снабжению. Служебная машина, четырехкомнатная квартира на Французском (тогда Пролетарском) бульваре, дача на Каролино-Бугазе.
Ознакомительная версия.
