– Тихо, тихо, тихо, – твердит Тимофей, – спокойно, ниче такого я не имел в виду, я же знаю, что ты парень с вот такими маленькими яйцами, ну, в фигуральном смысле, образно, блядь, так-то они у тебя, наверное, как у слона, да хуй с ними, с яйцами, хуй с ними, я и не думаю, что ты мог свою опекуншу завалить, нет, нет, я так не думаю.
– Вот именно, – говорю я сквозь слезы, – я ведь ее любил.
– Ага, ага, – говорит Тимофей, – это точно, любил ее, и все ее бабки, все ее связи да возможности, но это все в прошлом, отлюбил, бля, теперь вот нет ее и надо понять, что произошло, кто ее заказал, сечешь?
– Да я-то откуда знаю? Мне казалось, это дело вашей конторы.
– Ну, ты и псих, точно! Насмотрелся сериалов про чекистов. Нет, ну не мудак ли? Я гляжу, ты совсем расклеился, идиот. Или, может, ты спецом такого невруба корчишь, а? Может, ты все знаешь, просто не хочешь помочь, бля, следствию, а? Может быть, бля, тебя эти суки, звери эти, что твою матрону завалили, припугнули крепко, а? А может, и лавэ дали, за молчание? Ты же любишь капусту-то? Вон, даже мне полюбовницу свою за бабло продал, а?
– Я ничего не знаю! – почти кричу я. – Не знаю, понял? Просто мы сидели с ней в ресторане, я нашел эту тетрадку и рассказал ей обо всем, и о тебе, кстати, тоже, понятно? А она сказала, что ей придется все мне объяснить, и мы пошли куда-то, только это я думал, что мы пошли, а на самом деле пошел-то я один, а ее убили…
Я впадаю в ступор, из глаз моих бегут слезы, и я совсем не могу удержать их.
– Ну хорош, хорош, – говорит Тимофей, – ну че ты как баба? Понятно, что ты в шоке, но надо держаться, че ты раскис-то? Надо тебя поправить, ты, я смотрю, еще и нажрался в говно…
И мы идем с ним в туалет, и он делает мне дорогу, и его кокос не в пример лучше моего, он и вправду поправляет меня реально, я беру себя в руки и перестаю плакать, и даже дрожь проходит.
– Давай-ка по порядку, – говорит мне Тимофей. – Расскажи мне для начала, че там в ее книжке было написано. Где она вообще, книжка эта?
– Дома, у меня дома.
– Ага, надо бы на нее взглянуть, но пока ты мне расскажи просто все подробно, и вместе подумаем, что теперь делать. Вот, я тебе черкну номер своего секретного мобильного, ты проспишься и наберешь…
На этих словах он вытаскивает ручку, обычную шариковую ручку Bic, а не какую-то там Montegrappa, пишет своим корявым почерком цифры на купюре и передает мне.
Я тупо смотрю на мятую купюру, это все та же советская трешка, что я видел в Лондоне, я пытаюсь прочесть номер, но цифры у меня перед глазами расплываются, лезут одна на другую, и мне вдруг кажется, что почерк этот я уже где-то видел.
Я рассказываю Тимофею о тетрадке, о том, что там были сплошь шифры и только на обороте описание какого-то дикого обряда, а еще о том, что видел перед тем этот обряд во сне.
Все то время, пока я вытряхаюсь, Тимофей молчит и смотрит на меня внимательно, и мне кажется, во взгляде его сквозит искренняя жалость и желание помочь.
А потом ночь внезапно кончается, и я просыпаюсь на следующий день у себя дома и никак не могу решить, приснилось ли мне все, что происходило этой ночью, или нет?
Голова раскалывается, состояние предобморочное, я нахожу алкозельцер, развожу в стакане воды пару таблеток и встаю под горячий душ. Настроение отвратительное, тем более что я совсем не помню, чем же вчера закончилась тусовка.
Я пытаюсь вспомнить, натираясь гелем для душа с маслом цветков жожоба, но все тщетно, я помню только Тимофея, его ужасные гнилые зубы, тусклый невыразительный взгляд.
Через сорок минут, а то и больше, я все же вылезаю из-под душа, делаю себе эспрессо, но кофе не лезет в горло, и я просто пью воду, целую тонну воды Evian с ароматом клубники, а плазменные панели включены повсюду в квартире, только без звука, и по одной из них транслируется подборка старых клипов Duran Duran, по другой очередная серия «Тихого Дона», а по той, что на кухне, – новости.
В кармане джинсов, куколка, я нахожу смятую трешку с криво написанным номером телефона. Определенно, этот почерк я где-то уже видел, да и сам номер мне кажется знакомым. Я включаю мобильный и набираю Тимофея. На том конце провода – короткие гудки. Я чувствую смутную тревогу, мне кажется, я вот-вот грохнусь в обморок, я глотаю таблетку ксанакса и сворачиваю джойнт, сердце стучит, как бешеное, а в голове туман. Я звоню еще раз и еще, и вдруг с ужасом понимаю, чей номер я пытаюсь набрать.
Это ведь номер моего телефона!
Такие дела, детка, ничего не понять, похоже, я совсем запутался…
В ужасе я вытаскиваю зеленую книжку Moleskinе и открываю на странице с описанием обряда. Сравниваю почерк с запиской Тимофея – они идентичны. Меня мутит, я плетусь в кабинет, беру со стола любимую ручку Вероники, вот именно, Montegrappa, ограниченная серия, оникс и серебро, а что ты хотела, куколка?
Я пишу ей в книжке Moleskinе первое, что мне приходит в голову: «ВМЕСТЕ ПРОТИВ ВСЕХ».
Я понимаю, что все это – действительно мой почерк.
Я понимаю, что в книжке и номер телефона на трешке писал один человек.
А именно – я.
И вот тогда я действительно падаю в обморок.
Я теряю сознание, детка.
Проходит мгновенье, а может быть, час, сутки, неделя или целая вечность. Я не в курсе, куколка.
Я окончательно прихожу себя, когда снова встречаюсь с Марией Сергеевной Сущевой в кафе «Весна» на Новом Арбате. Вечер, и народу здесь теперь гораздо больше, чем в прошлый раз, вот лица, правда, те же: модели предпенсионного возраста, стремящиеся замуж, топ-менеджеры после работы, расслабившие галстуки на своих сорочках Van Laack, та же пара музыкальных продюсеров с прожженными лицами. Андрей Бартенев в дальнем углу зала снимается для телеканала МузТВ, на голове у него – резиновый Бигмак, он одет в зловещий ярко-красный клоунский костюм, испещренный оскалами логотипа сети «Макдоналдс».
Я прихожу в кафе раньше времени, я ведь всегда так делаю, куколка, когда свидание относится к разряду особо важных, я здороваюсь со знакомыми моделями, машу рукой Бартеневу и одному из продюсеров, тот смотрит мутным взглядом и, похоже, снова не узнает, но все же машет мне в ответ.
Я занимаю столик у окна в пол, заказываю карпаччо и бокал montepulcano. Какой-то смутно узнаваемый stand-up-комик спрашивает, был ли я в прошлые выходные на «Крыше», Бартенев посылает мне воздушный поцелуй, а пожилая, но молодящаяся дама, что сидит за соседним столиком, подмигивает мне и салютует бокалом.
Я всем улыбаюсь в ответ.
Какое-то время сижу совершенно расслабленно, почти бездумно, просто таращусь в окно на проезжающие мимо машины; а тем временем, на противоположной стороне Нового Арбата, менты блокируют движение. Проходящие по улице лохи угрюмы, они тащат упирающихся пьяных подружек, и каждый второй пьет пиво, чаще всего «Клинское» или «Балтику», верткие цыганята кидаются в лохов грязью и камнями, делают на скользком асфальте сальто, распевают что-то непотребное и прилипают к окнам кафе, корчат рожи, смотрят карими глазами внутрь, на меня, моделей, пожилую даму и музыкальных продюсеров, шепчут проклятия, а небо сплошь затянуто тучами и дымом.
С воем и мигалками проносятся правительственные лимузины, охрана трясется в огромных черных джипах, дула автоматов враждебно торчат из чуть приоткрытых окон.
Двойные стекла кафе гасят неприятные звуки, вой сирен и рев моторов, цыганские песни и грязную ругань прохожих, но отчего-то не делают их мягче. Внутри кафе тихонько играет какая-то музыка, невнятный jazzy, а по плазмам крутят клипы Мадонны, и в воздухе неуловимо пахнет сигарами Cohiba и трюфелями…
– Привет, – говорит Мария и садится рядом. Меня обволакивает ароматом ее сладких духов.
– Привет, привет, – отвечаю, и в тот же момент официант приносит вино, и я тушу сигарету и тут же берусь за бокал.
– Хорошо, что ты позвонил мне, – улыбается Мария. – Представляешь, на следующий день после нашей встречи я потеряла телефон, а в нем был твой номер…
– Но ты не сильно расстроилась из-за этого, правда? – кокетничаю я.
– Нет, сильно, – улыбается она, – мне бы хотелось познакомиться с тобой… – Она на мгновенье умолкает, словно смущается, но уже через секунду берет себя в руки. – Мне бы хотелось познакомиться с тобой поближе, – она смотрит мне прямо в глаза, – мне кажется, ты такой интересный человек.
– Не льсти мне, – я улыбаюсь и тоже смотрю ей в глаза, – не надо, но, к слову сказать, я тоже познакомился бы с тобой поближе, детка.
– Да? – она снова медлит, будто взвешивает что-то, потом, решившись, продолжает: – Тогда поедем ко мне? – Она накрывает мою руку своей и немного подается вперед. – Зачем нам терять время?
– Конечно, куколка, – я улыбаюсь, поднимаю руку и прошу счет у подоспевшего официанта.
И уже через пару минут мы идем к выходу, берем в гардеробной вещи, и перед тем как покинуть «Весну», я успеваю посмотреться в зеркало. На миг мне кажется, что я вижу свое отражение, пусть и расплывчатое, я приглядываюсь и немного теряюсь, потому что из зеркала на меня смотрит какой-то сумрачный худосочный лысоватый тип лет сорока в сером линялом плаще Burberry.
