«Однако не одни политиканы с темной славой набивали брюхо этому студенту-лодырю и дебоширу. Жертвой этого шантажиста явилась одна элегантная кокотка. Обманув молодую красавицу, подлец-студент стал жить на деньги, зарабатываемые ею в постели. Так Виржилио Кабрал получил звание бакалавра права. Нечего и говорить, что, окончив университет и поступив на службу к погонщику Орасио, неблагодарный бросил свою жертву, это доброе и прекрасное создание, помогавшее ему во всех превратностях судьбы».
Статья занимала целых полторы страницы, хотя газета «О Комерсио» была значительно больше по формату, чем «А Фолья де Ильеус». В статье подробно рассказывалась история регистрации леса в нотариальной конторе Венансио. Читателям разъяснялось «отвратительное мошенничество», состоявшее в регистрации бумаги на право владения землей, основанной на старом плане, уже не имевшем законной силы и, к тому же, было стерто и заменено имя Мундиньо де Алмейда поддельными именами Орасио и «его сообщников». Поджог нотариальной конторы газета приписывала самому Венансио — «лжеслужителю юстиции, который в ответ на требование полковника Теодоро показать ему план предпочел поджечь нотариальную контору, чтобы уничтожить таким образом доказательства своего мошенничества».
Статья изображала братьев Бадаро святыми, неспособными обидеть даже муху. Она заявляла, что «презренные оскорбления оппозиционного листка» никоим образом не могут затронуть доброе имя людей с такой репутацией, как братья Бадаро, полковник Теодоро и этот «выдающийся светоч правовой науки, каковым является доктор Женаро Торрес, гордость местной культуры». В заключение статья касалась «угроз Орасио и его сторожевых псов». Общественное мнение рассудит в будущем, от кого первого исходили угрозы, что будет пролита кровь, и оно определит «на весах народного правосудия», кто и в какой мере ответственен за все это. Пусть, однако, Орасио знает, что его «смешное бахвальство» никого не испугает. Бадаро хотят бороться оружием права и правосудия, но они умеют также, — заявляла «О Комерсио», — бороться любым оружием, какое выберет «бесчестный противник». Бадаро всегда и во всем сумеют дать заслуженный отпор людям такого рода, как «эти бандиты без совести и эти адвокаты без принципов». И в ответ на «alea jasta est» статья «О Комерсио» также козырнула латинской цитатой: «Quousque tandem abutere, Troperius, patientia nostra?»[20] Эту цитату придумал доктор Женаро, чтобы украсить ею статью Мануэла де Оливейра.
Обитатели Ильеуса с наслаждением обсуждали по углам эту перепалку.
Когда небритый, в грязных сапогах Жоан Магальяэнс вернулся из Секейро-Гранде, в душе его бродили самые противоречивые чувства. Он поехал на неделю, а пробыл целых две, задержавшись на фазенде Бадаро, хотя работа была окончена уже давно. Он с грехом пополам управился с инструментами агронома — теодолитом, лентой, угломером, вехой, — которых профессиональный игрок никогда раньше и в глаза не видел. Фактически обмер произвели сопровождавшие Магальяэнса рабочие и сам Жука Бадаро, а он только соглашался со всем, что они записывали. Они провели в лесу два дня, негры таскали инструменты, Жука при каждом удобном случае старался похвастать, что он очень хорошо знает землю:
— Бьюсь об заклад, капитан, что во всем мире нет лучшей земли для посадки какао…
Жоан Магальяэнс нагнулся, взял в руку ком сырой земли:
— Да, первый сорт… С хорошим удобрением даст отличный урожай…
— Какое там удобрение? Его вовсе и не требуется… Это целина, крепкая земля, сеньор капитан. Она будет приносить столько, сколько не давала еще ни одна плантация.
Жоан Магальяэнс соглашался, но сам предпочитал не распространяться, чтобы не сказать какую-нибудь глупость. А Жука Бадаро ходил по сельве и расхваливал почву.
Однако больше, чем плодородные земли Секейро-Гранде, капитана заинтересовала смуглая фигурка доны Аны Бадаро. Он наслышался про нее еще в Ильеусе; там поговаривали, что это она, дона Ана, велела Теодоро поджечь нотариальную контору Венансио, говорили, что это странная девушка, мало интересующаяся разговорами кумушек, не увлекающаяся церковными праздниками (хотя мать ее и была очень религиозна), равнодушная к балам и флиртам. Редко кто мог вспомнить, что видел ее танцующей, и никто не мог назвать хоть одного ее поклонника. Зато она всегда проявляла интерес к верховой езде и стрельбе, к познанию тайн земли и разведения какао. Олга рассказывала соседкам, что дона Ана проявляет полное безразличие к платьям, которые Синьо заказывал ей в Баие и в Рио, к дорогим одеждам, сшитым у знаменитых портных. Дона Ана равнодушно относилась к нарядам, ее гораздо больше интересовали новые жеребята, родившиеся на фазенде. Она знала по имени всех животных, принадлежавших их семье, даже вьючных ослов. Она взяла на себя ведение бухгалтерии в хозяйстве Бадаро, и Синьо обращался к ней всякий раз, когда нуждался в каких-нибудь сведениях. Жена Жуки обычно говорила: «Доне Ане следовало бы родиться мужчиной».
Жоан Магальяэнс не думал этого. Возможно, ее глаза напоминали ему другие глаза, которые впервые привлекли его внимание, глаза женщины, которую он любил. Здороваясь с доной Аной и рассыпаясь в комплиментах, он погружался в созерцание этих нежных глаз с внезапно появляющимися искорками, глаз, похожих на те, другие, которые с таким презрением взирали на него. Впрочем, потом, ближе познакомившись с доной Аной, он забыл о глазах девушки, оставшейся в Рио-де-Жанейро.
В те дни в доме Бадаро только и было разговоров, что о лесе Секейро-Гранде и о намерениях Орасио и его людей. Строились всякие предположения, выдвигались различные гипотезы, прикидывались шансы. Как поступит Орасио, когда узнает, что Бадаро обмеривают лес и собираются зарегистрировать план и оформить бумаги на право владения? Жука не сомневался, что Орасио постарается сразу же вступить в Секейро-Гранде и одновременно возбудит в суде Ильеуса иск на право владения землей на основании регистрации, сделанной в нотариальной конторе Венансио. Синьо выражал сомнение в этом. Он считал, что поскольку Орасио, как оппозиционер, не пользуется поддержкой властей, он попытается, прежде чем прибегнуть к силе, узаконить положение с помощью какого-нибудь кашише. Из Ильеуса Жука привез последние новости: весь город сплетничает о скандальной связи Виржилио с Эстер. Синьо не хотел верить:
— Просто болтают те, кому нечего делать…
— Но ведь он даже бросил женщину, с которой жил, Синьо. Это же факт. Я хорошо это знаю… — И, вспомнив Марго, он улыбнулся Жоану Магальяэнсу.
Жоан Магальяэнс вступал в эти споры и беседы как свой человек в семье Бадаро, так же как Теодоро дас Бараунас в те вечера, когда полковник оставался у них ночевать. Он вел себя как родственник Бадаро. И всякий раз, когда дона Ана бросала на него взгляд и почтительно спрашивала мнение капитана, Жоан Магальяэнс резко отзывался о людях Орасио. Однажды, заметив, что глаза девушки приняли особенно нежное выражение и смотрят на него с интересом, он даже предложил в распоряжение Бадаро «свои военные знания, знания капитана, принимавшего участие в дюжине революций». Он, мол, к его услугам. Если начнется борьба, они могут на него рассчитывать. Он готов на все. Он сказал это, взглянув на дону Ану и улыбнувшись ей. Дона Ана поторопилась выйти из комнаты, она внезапно смутилась и застеснялась; Синьо Бадаро поблагодарил капитана. Однако он выразил надежду, что в этом не будет нужды, что все кончится миром, дело обойдется без кровопролития. Правда, он ведет подготовку, сказал он, но надеется, что Орасио все же откажется оспаривать у него право на владение лесом. Отступить он не отступит, он глава семьи и сознает, какая на нем лежит ответственность, да к тому же у него есть обязательства по отношению к друзьям, к таким людям, как Теодоро дас Бараунас, который ради него готов на любую жертву. Если Орасио пойдет дальше, и он не остановится. Но он все же еще надеется на мирный исход… Жука пожал плечами, он был уверен, что Орасио постарается вступить в лес силой и что много крови прольется до того, как Бадаро смогут спокойно сажать какао на этих землях. Жоан Магальяэнс снова заявил, что они могут им располагать:
— Можете на меня рассчитывать… Я не люблю хвастаться храбростью, но я привык к таким переделкам…
В этот день он увидел дону Ану только в час вечернего чтения библии. Жука встретил племянницу хохотом, показывая на нее пальцем:
— Это что такое? Конец света?
Синьо тоже взглянул. Дона Ана держалась серьезно, лицо ее было строго и замкнуто. Как много ей пришлось потрудиться вместе с Раймундой, чтобы соорудить эту прическу, похожую на ту, которую Эстер демонстрировала на одном из праздников в Ильеусе, и вот теперь они смеются над ней… На ней было выходное платье, которое выглядело странно в зале каза-гранде фазенды. Жука продолжал смеяться, Синьо не мог понять, что случилось с дочерью. Лишь Жоан Магальяэнс чувствовал себя счастливым; хотя он и понимал, что дона Ана в своем вечернем платье выглядит комично, все же остался серьезным, и в его глазах появилось даже выражение благодарной нежности. Но она не могла поднять глаз, думая, что все над ней смеются. Наконец взглянула и, увидев, что капитан растроганно смотрит на нее, собралась с силами и заявила Жуке:
