Йозеф Рот - Сказка 1002-й ночи

Что касается «Всемирного биоскопа», то ему было разрешено вновь открыться через день после отъезда Его Персидского Величества. Иногда за кассой сидела Мицци Шинагль, увешанная жемчугами. Иногда она думала о суде, который предстоял ее Ксандлю. Изредка она ходила в следственную тюрьму с передачей: сыр, салями и за спиной благожелательного надзирателя — сигареты. Но ни разу не возвращалась она оттуда с чувством, что Ксандль ее сын, а она — его мать.

Очень редко, но зато со все большей пылкостью думала она о любимом Тайтингере и в такие минуты грустнела. Но поскольку не в ее натуре было долго печалиться, она заставляла себя радостно переключаться на мысль о двух тысячах гульденов, которые надежно лежали в сберкассе на почте, и о процветании «Всемирного биоскопа». Она была здорова, бодра, иногда даже игрива. Она принадлежала к тем женщинам, которых за их аппетитную полноту называют «пышками». И, бывало, она подыскивала себе мужчину.

Старый Тино Перколи, все еще поставлявший «Всемирному биоскопу» восковые фигуры и знавший историю Мицци Шинагль, любил говорить:

— Я мог бы, наверное, делать кукол, имеющих сердце, совесть, страсть, чувства, нравственность. Но на такие не будет спроса. Людям нужны уродцы и чудища! Да, вот именно, чудища!