А ведь сколько погибло их здесь. Скольких перебил Дудаев, Масхадов, и любой мелкий прислужник этих режимов. Скольких живыми зарыли в землю после капитуляции Хасавюрта, возвели на костер, пустили под нож. Как многие из них спешили, да так и не успели сбежать в Россию… Россию, которая предала их в 91-м, оставила на откуп в 96-м… Их истребляли, а они все равно приходили к нам. Знали, что такое здесь не спускается, что всё равно достанут, убьют, а все-таки шли. Зачем, спрашивается, шли? Во что верили-то? В нас? В Россию?.. Нет. В себя верили. За себя шли. За Чечню. За свободу свою! Потому что свобода — она одна на всех. И свобода русского — это свобода чеченца. И свобода чеченца — это свобода русского. Свободные люди — русские и чеченские солдаты — должны драться в одной армии. Чеченцы вчера стояли против целого мира — наемных арабских армий, английского золота, и оружия разных стан. И они надорвались одни. Вот о чем говорил мне чеченский милиционер: не выстоим!.. Но у нас, русских, еще есть силы для этой борьбы. Мы еще можем сворачивать шеи наемникам, рубить железом любое золото, пускать в утиль любое оружие.
Но нам тоже нужна помощь чеченцев. Потеряем их — упустим Чечню. Упустим Чечню — и рухнет Кавказ. А потому у нас есть, за что вместе держаться!
Истина, она здесь… Оставим Чечню и потеряем родину нашей свободы! И не найдется в России земли, что пока что рождает солдат! И не будет свободы, когда не станет свободных людей!
…Омертвевший осенний Грозный. Длинные-длинные улицы, на которых тонет в руинах эхо. Одуряющий воздух, пьяный и сладкий, без запаха людского жилья. Черные, толстые от воды, статуи развалин и тополей… Чарующий город, полный романтики и душевных болезней. Миновала пора его листопадов, и легли под ноги шитые золотом, бесподобной работы ковры; рваные и драные, с голубыми прорехами луж. Прошли его ночи, звездные знойные ночи, и уже не хватает костров… Холодный осенний Грозный — выставка меланхолических картин запившего с лета художника. Захватывающих, как воровская история, дешевых, как сбывшееся пророчество.
Город, чьи улицы и так не оживали днем, с наступлением ночи вымирал совсем. Словно по какому сценарию разбегалось на закате всё его население. Пропадало в своих квартирах, запирало засовы, выключало свет… И в город въезжала ночь. Въезжала с шиком, с блеском, на резвых вороных скакунах, с большим обозом несчастий и тризн. И отправляла к дьяволу неустойчивое дневное безмолвие. Ночь врывалась в Грозный канонадой пулеметных очередей, феерическим сиянием трассеров, тяжелым артиллерийским эхом да чертовым отродьем неуловимых городских банд. Поражая своей наглостью и везением, боевики разъезжали по ночным улицам на ЗИЛах и УРАЛах, при полном военном параде, в форме, вооруженные до зубов. Совали встречным патрулям удостоверения работников милиции и расстреливали их, пока те искали подвох. Не имея колес, шатались по чужим дворам и домам, где шлепали местных служак и разных сочувствующих. Оставляли оружие, брали ломы и лопаты, и шли на дорогу ставить фугасы. И трудились над ними, не покладая рук. Здесь были целые перекрестки и переулки, называемые "Фугасными". И каждый из них получил свое имя не за единственный труп. И почти на каждом стояли кресты, где с именами, где с клоками пустых пулеметных лент. Не город — погост! Едешь верхом на броне, а мимо тебя, едва не касаясь сапог, плывут кладбищенские распятия. Немые и страшные. А за ними, огромные и кривые, поднимаются из тьмы черные замки руин. А вдоль дорог только мертвые с косами не стоят…
И вот, до пены загнав лошадей, убиралась из города ночь. И с наслаждением прощались со своей каторгой воины обеих сторон. Закрывали мертвым глаза, радовались встающему солнцу и валились от сна еще до того, как бросали оружие. И снова оживал город. Оставляли свои убежища и не боялись ходить в полный рост все слабые и беспомощные — всё безоружное население. Открывались рынки и магазины, шли по маршрутам автобусы, и не могли никого напугать дневные жидкие тени. Днем город принадлежал его жителям, и мы не оспаривали их зыбкую власть. Конечно, убивали и днем, но, как там глаголет истина, и смерть красна на миру. А потому, если нам и перепадала работа при солнце — утренние зачистки и рейды — мы давно не считали их за войну. И шли на них с легким сердцем, зная, что днем в Грозном, если не мир, то слабое перемирие.
…Я надорвался. Я слишком много взял на себя — целый год Чечни. Перетрудился и не рассчитал своих сил. Кончилась моя ненависть, и мне стал не нужен Грозный. Прошла нездоровая моя страсть, и больше мне не хотелось войны. Я так устал от этого зла. Безразличие, что всегда приходило за ненавистью, превратилось в сплошную апатию, апатию, которая растоптала меня совсем.
Однажды, в какой-то из дней, я впервые в году разрядил автомат. Вынул, сидевший в стволе патрон, и вернул его в магазин. Поднял выше предохранитель, и закрыл затворную раму. Сломал и выбросил маркер, которым подновлял линяющую на ремне латынь. И впервые в жизни захотел, чтобы у меня украли оружие… Мне нечего стало бояться. Мне стало все равно, что будет, если я встречу врага. Потому что никакой враг не мог сделать больше, чем сотворил со мной Грозный. У меня не просто отняли жизнь, у меня отобрали весь мир.
Этой осенью покатилась в пропасть целая Вселенная, частью которой когда-то я был. Не стало больше той планеты, на которой я жил до Грозного. Сменилось то небо, что стояло над землей неполные двадцать пять лет. Пропали те люди, которых я знал до этого года. Они не стали мертвы, они стали мне безразличны. Я остался один, как бог перед сотворением мира. И вокруг ничего не было, кроме тьмы. И даже мама — единственное вечное, что осталось от прошлого — уже бессильна была что-то сделать для будущего. Уже не могла вернуть меня прежнего.
Я потерял в этом городе всё, что имел. Разрушил самого себя. Отошло от всего мое сердце и меня отпустили даже воспоминания. И осталось лишь единственное последнее чувство: чувство забытой, заброшенной вещи… Лишней, не нужной никому вещи… И когда я делался этой вещью, то, наконец, понимал, что когда-то нужно от нее избавится. И, чем скорее это наступит, тем чище станет земля…
Вот что сотворил Грозный! Вся Вселенная рухнула в пропасть, оставив меня одного!
"Что делать, когда рушится мир?" — спросил я однажды у разума. "Нужно погибнуть с ним. Иначе ты будешь жить вечно", — сказало мне сердце.
…Наверно я зря разрядил автомат. Ведь только он избавит меня от бессмертия.
…А еще так некстати вернулась любовь. Слепая, неустроенная любовь. Чёртова ведьма, приходившая терзать мое сердце! Она успела в этот раз до того, как я нарядился в могилу… И теперь я не находил себе места, разрываясь между двумя несчастьями. Днем я верил в любовь, а ночью мечтал о смерти.
Моя любовь не являлась ко мне во снах, со мной не было её фотографии, я давно ей бросил писать. Но она всегда была рядом…Эсмеральда. Какие осенние бури вновь принесли её в Грозный?.. Что случилось со мной, что я снова впустил её в душу?.. Она приходила сюда весной, растревожила, раскачала меня, как лодку, и чуть не пустила ко дну. Чуть не отняла у меня Грозный. Я хотел бежать к ней из этого города, и едва удержал свои ноги. Едва прогнал её от себя, едва залечил эту рану… И мне стало легче дышать. Я направил на Грозный все свои чувства. Полюбил его возвышенной, безупречной любовью, которой не достойна ни одна женщина. Дал ему столько стихов, столько вздохов и откровений… А он вытянул из меня душу. Поэтический город мертвых, потрошащий живых… Он умертвил меня, не потратив при этом ни осколка, ни пули. И я стал тенью на этой земле…
И вот вернулась она… И я словно прикоснулся к огню. Я вновь почувствовал боль. Обожглась, заметалась, заплакала моя душа. Захотела однажды вернуться из тьмы.
Как бестолкова, как безнадежна была эта любовь, но как я верил в нее! Как тосковал, страдал и боялся, что всё будет напрасно. Что не сегодня, так завтра, жизнь вновь посмеется надо мной и вновь оставит существовать одного. Одного, за оградой целого мира…
Эсмеральда!!! Зачем ты вернулась в Грозный?!.
Зачем позвала меня с того света?!. Чертова ведьма с зелеными, как омут, глазами!..
Из крови, из грязи и боли, окружающих нас, рождалась надежда. Надежда, что мы обязательно встретим всех, кого любим, кого никак не можем забыть. Добежим, дойдем, доползем до их открытых дверей. И навек разобьем их печаль, и навсегда раздавим их горе. И наконец-то увидим, как заплачут счастливые их глаза…
Только бы жизни хватило дотянуть нам до этого времени. Только бы не успел нас никто схоронить.
-------------------------------------------------------
ДОРОГОЙ 56-го УЧАСТКА
Сегодняшний день:
Совсем не так думал я о войне… Я слишком много перечитал мемуаров и книг. Слишком много выучил песен. Но почему мало кто рассказал, что всё будет не так, как пишет перо? Что главный твой бой будет не в поле, не когда в нём стоит батальон, не в минуту атаки, не в драке с врагом. Что всё это страшно, но просто — встать под трубу со всеми и умереть. И не надо думать о том, как увернуться от пули. Она сама отыщет тебя, если не собьется с пути. Это так просто — пойти со всеми и умереть. Это такое счастье — прыгнуть во вражьи окопы и сломать себе голову. Потому что со всеми! Потому что за единое дело, за святую идею! И смерть — лучший подарок храброму…А ты не будешь трусом, но останешься жить. И дотянешь до того времени, о котором не заикался в самом тяжелом хмелю. И тебе будет двадцать и тридцать, и, может, доберешься до ста. Но обязательно будет день, когда с высоты твоих лет вдруг станут пустыми все былые баталии. Прибавит лба время, разойдутся преданные друзья, умрут бессменные генералы. И в самом беспощадном сражении тебе придется стоять одному, не за единое дело, не за святую идею. И там не будет ни одного выстрела. И пройдет всё в каком-нибудь темном углу, незаметное для других, без знамени и винтовки. Пройдет в тебе самом, не раз и не два поднимая тебя в атаку. В безнадежную убийственную атаку, где сильней пулеметов косят воспоминания прошлого. Это будет самое жестокое в жизни сражение. И ты будешь без конца проигрывать эту битву… Будешь каяться, что не спас одного, не успел к другому, не заступился за третьего. Будешь мечтать изменить свое прошлое, делая только хуже своему настоящему. Искать причину, что жив или ранен, а не убит. И под конец, перелистав воспоминания, переписав мемуары, ты придешь к самому главному: ты пропустил, проспал, опоздал на атаку, где по сценарию должен был заслонить пулемет. И это кино не прокрутить заново до следующего Потопа. Минуло время проката, сгнила кинопленка, да прогнали за пьянку забулдыгу механика…
