Загудел телефон, полковник, не договорив, снял трубку.
— Девятый полевой? Соедините меня с начальником госпиталя, это говорит полковник Ортис из штаба дивизии… Доктор Мачадо? Очень приятно, доктор, вас беспокоит полковник Ортис. Дело в следующем. Я хотел спросить, не испытывает ли ваш госпиталь нехватки персонала… Нет? Что? Медикаментов… Дорогой доктор, не вы одни в таком положении… Вот что, доктор, поскольку вы не испытываете недостатка в персонале, у вас там работает некая сестра Асеведо… Да, да, именно — Монсон де Асеведо… Так вот, не откажите в любезности немедленно заготовить приказ об отчислении сестры Асеведо в распоряжение штаба дивизии… Да, она должна будет выехать на рассвете, так что это довольно срочно. Благодарю вас, доктор, и простите за беспокойство…
Он положил трубку и потянулся с видимым облегчением.
— Ну, с этим улажено… Я боялся, что он заупрямится, тогда пришлось бы придумывать предлог. Но, оказывается, персонала там хватает, не хватает только медикаментов. Так вот, сынок, слушай дальше…
Он вынул из бумажника листок и положил его перед Мигелем.
— Здесь адреса — заграничные и несколько здешних. Хорошо, если бы ты смог вызубрить их на память, чтобы не таскать с собой списка. Этот, что обведен рамкой, — это наш связной в столице, к нему обратишься в крайнем случае, а вообще по пустякам его не беспокой. По этому же адресу сдашь в последний момент оружие, перед тем как интернироваться в посольстве…
— Сейчас я его беру с собой? — спросил Мигель, положив руку на кобуру пистолета.
— Разумеется, мало ли что может случиться! Возьмешь хороший джип — все равно армейское имущество через день-два окажется выморочным. Машину или сдашь вместе с оружием, или продашь, если успеешь. Немного денег я тебе сейчас дам, но может понадобиться больше. Кроме того, вот тебе два комплекта фальшивых документов, на тебя и на жену… Это на тот случай, если не выйдет с посольствами.
Достав из ящика стола плотный пакет, полковник передал его Мигелю.
— Здесь же и деньги. Немного, но больше пока не могу. В случае, если воспользоваться правом убежища не сумеете или не успеете, начинайте немедленно пробираться к мексиканской границе, лучше всего через Петен. Но вообще я надеюсь, что до этого не дойдет… Ну, а за границей сразу же дашь о себе знать в любой из этих адресов, какой окажется ближе. Там тебе все скажут. Вопросы есть?
Мигель подумал и медленно покачал головой.
— Нет, никаких… Вот только… если со мной что случится, а жена сумеет выбраться за границу, вы уж там о ней побеспокойтесь, пожалуйста…
— Праздная просьба, сынок. И для нас почти обидная. На этот счет можешь не беспокоиться. Ну…
Оба встали.
— Желаю успеха. Не забудь фотографию. А эти адреса пусть она тоже выучит или перепишет. Пусть лучше наизусть выучит, и ты тоже выучи. Слишком рискованная штука так их держать. Ну что ж, сынок, до встречи — «где-то там», как это говорится…
Они обменялись рукопожатием. Мигель надел каску и пошел к двери, застегивая нагрудный карман с пакетом и адресами. На пороге он обернулся и отсалютовал по всем правилам устава.
В этот вечер у Джоанны было очень хорошее настроение — впервые за время работы в госпитале. За весь день не привезли ни одного раненого, самолеты не летали, было тихо.
К тому же ей удалось поговорить с одним молодым добровольцем, заехавшим в госпиталь перевязать осколочную царапину. Раненый был студентом юридического факультета; оказалось, что у него с Джоанной есть общие знакомые — из числа тех, с кем она шесть лет назад кончала колледж.
Доброволец был настроен оптимистично и говорил, что на фронте чувствуется решительный перелом ситуации.
Война, по его мнению, не могла продлиться дольше каких-нибудь трех дней. Все пленные в один голос показывали, что в войсках наемников растет недовольство командованием, втянувшим их в обреченную авантюру.
Он показал Джоанне старую чилийскую газету с отчетом о митингах солидарности с Гватемалой в Сантьяго и Антофагасте. Как приятно было лишний раз убедиться в том, что они не одиноки в своей борьбе, что даже где-то на другом конце материка общественное мнение оказывает Гватемале такую решительную моральную поддержку!
Наконец состоялось примирение с мисс Холт. Американка сказала, что вполне понимает, какие чувства говорили тогда в Джоан, и не считает себя обиженной.
После ужина Джоанна долго возилась с маленькой Асунсьон, рассказывая ей разные истории собственного сочинения. Когда девочка уснула, Джоанна ушла к себе в палатку, решив отдохнуть перед дежурством. Ровно через полчаса — она едва успела задремать — ее вызвали к доктору Мачадо.
Вернувшись от него, Джоанна пожатием плеч ответила на вопросительные взгляды сестер и положила на стол пакет, в котором были ее документы и приказ об отчислении.
— Ничего не понимаю, — недоумевающе сказала она, — зачем-то меня переводят в распоряжение какого-то штаба… Что я там буду делать? В общем сегодня я уже не дежурю. Просто не понимаю… Может быть, меня с кем-нибудь спутали?
Сестры по очереди прочли приказ и тоже ничего не поняли.
— Ну что ж, завтра узнаешь, — сказала Чача. — А я вот уверена, что тебя сделают переводчицей, вот увидишь. Чтобы допрашивать пленных янки! Ох, и счастливая ты, «у почему тебе всегда так везет?
— Глупости, — отмахнулась Джоанна, — одна я говорю по-английски, что ли? В общем он сказал, что за мной должны заехать утром, я так поняла. Придется ждать.
Сестры высказали еще дюжину предположений и разошлись по своим делам. Джоанна снова прилегла на койку, но сон уже не шел; она долго ворочалась с боку на бок, доказывая себе, что ровно ничего не случилось и все обстоит благополучно; но почему-то в ее сердце неустанно копошился червячок тревоги. Предчувствие? Джоанна в них не верила. Очевидно, просто нервы. Постепенно мысли ее начали путаться.
Час спустя она проснулась с еще более усилившимся чувством неопределенной тревоги. Ей что-то снилось; она не могла припомнить, что именно, но это было что-то очень нехорошее, настолько нехорошее, что она даже боялась: вдруг — возьмет и вспомнится.
«Я, кажется, начинаю сходить с ума», — пробормотала она вслух, почему-то по-английски, и вскочила с койки.
Доктор Мачадо сказал, что за ней заедут на рассвете; оставалось еще около двух часов. Джоанна умылась, выпила кофе, переоделась в свой гражданский костюм — тот, в котором сюда приехала. Разыскать дежурную кастеляншу, сдать ей халат, косынку, полотенце и прочие вещи личного обихода — на всё это ушло много времени. Покончив с дела!ми, Джоанна посмотрела на часы, закурила сигарету и снова легла, заставляя себя думать только о хорошем: о скором окончании войны, о их будущей квартирке, о покупке мебели, о покупке коляски…
Саперы, переругиваясь хриплыми от предрассветной сырости голосами, заканчивали восстановление моста, накануне поврежденного попаданием с воздуха. Объезд был невозможен — дорога пересекала заболоченную низину по насыпи. Обругав себя за то, что кинулся сдуру напрямик, а не последовал за другими машинами, свернувшими на боковое шоссе еще за Барранкильей, Мигель заглушил мотор и выскочил из джипа, шевеля пальцами, онемевшими на рулевом колесе.
— Скоро кончите, ребята? — крикнул он, подойдя к работающим.
— А ты что, к невесте торопишься? — огрызнулся кто-то и тотчас же добавил другим тоном, разглядев нашивки: — На полчаса работы, мой сублейтенант!
Мигель порылся в карманах в поисках сигарет и, ничего не найдя, вернулся к машине. Взобравшись на сиденье, он сдвинул каску на затылок и еще раз громко выругался. Искусственный нервный подъем, вызванный сумасшедшей гонкой по ночным дорогам, начал спадать, уступая место тоскливому безразличию ко всему. Все было потеряно, все оказалось напрасным: победы и поражения, героизм и гибель товарищей, все, буквально все… Эти люди ремонтируют мост, не зная, что через сутки по нему пройдут вражеские броневики, что на свете не осталось ничего, кроме предательства.
Мигель сцепил зубы и огляделся, словно желая удостовериться, что не спит, что все это на самом деле. Уходящая в серый туман дорога, бесформенные очертания валяющегося под насыпью разбитого грузовика, серые фигуры саперов — это здесь, рядом. А дальше? Дальше то же самое: развалины, пожарища, переполненные госпитали, кричащие от боли раненые… и трупы, трупы повсюду — в солдатских безыменных могилах, в развалинах уничтоженных с воздуха поселков, на дорогах, в болотах… И это его родина, его солнечная Гватемала! Ведь двух недель не прошло с того дня, когда он увидел Джоанну на залитой утренним солнцем улице Коатльтенанго, когда они сидели в его комнатке и пили тепловатое шампанское, не прошло ведь и двух недель, а сейчас он едет к ней с таким известием…
