Притчард заказал бутылку бургундского, так как, по его мнению, швейцарское вино слишком слабое, чтобы пить его при расставании. За обедом почти не разговаривали; обоим казалось, что его уже в какой-то мере нет здесь. Раза два Констанс все порывалась сказать, как благодарна ему за его ангельское терпение с ней, там, в горах, но слова застревали в горле, и в результате оба чувствовали себя за этим прощальным обедом все более неловко. Притчард заказал кофе с бренди, и она тоже выпила, хотя от этого крепкого напитка у нее началась изжога. Ансамбль из трех музыкантов начал играть в тот момент, когда они пили бренди, — разговаривать стало почти невозможно.
— Не хочешь потанцевать? — предложил он.
— Нет, не хочется что-то.
— Очень хорошо! — похвалил ее Притчард. — Лично я презираю танцы.
— Пойдем отсюда, а? — попросила она. — Лучше прогуляемся.
Разошлись по своим комнатам — одеться потеплее. Притчард уже ждал ее перед входом в отель, когда она появилась, в тяжелых лыжных ботинках и медвежьей шубе, которую подарил ей отец год назад. Притчард стоял, оперевшись спиной о столб, и ее не заметил. Довольно долго Констанс наблюдала за ним, пораженная: какой усталый у него вид, как он неожиданно стареет, если не чувствует, что кто-то за ним следит. Он повернулся к ней.
Зашагали по главной улице, — звуки музыки за спиной становились все глуше. В ясную ночь звезды ярко сияли над пиками гор, поразительно голубых в это время. На вершине самой высокой горы, где кончалась подвесная канатная дорога, в сторожке горела единственная лампочка, — там всегда можно погреться перед спуском, выпить пряного нагретого вина и съесть пару бисквитов.
В конце улицы свернули на тропинку, проложенную вдоль катка. На темном льду слабо отражались звезды, невдалеке слышалось журчание ручья — он протекал с той стороны катка и редко замерзал.
Остановились на укутанном снегом мостике, и Притчард зажег сигарету. Огни городка теперь довольно далеко от них, а окружающие их деревья хранят в темноте полную тишину. Притчард, закинув голову, указал рукой на одиночный огонек на вершине горы, — из его полураскрытых губ вырывалась струйка дыма.
— Боже, что за жизнь! — воскликнул он. — Там постоянно живут двое. Одна зимняя ночь сменяет другую, и они там, на этой верхотуре, каждое утро ожидают прибытия людей из другого мира. — Сделал еще одну затяжку. — Знаешь, а они даже не женаты. Только швейцарцам могла прийти в голову мысль поместить неженатую пару в сторожке на вершине горы. Сам он старик, а она религиозная фанатичка, они ненавидят друг друга, но ни за что не уйдут на другую работу, чтобы только не доставить удовольствия друг другу.
Он фыркнул, и оба теперь смотрели на эту яркую точку у них над головами.
— В прошлом году разразилась метель, и канатная дорога не работала целую неделю — почти все электрические провода были порваны. Им пришлось пробыть там, в снежном плену, целых шесть дней: рубили на дрова стулья, питались шоколадом и супом из консервов, но не обмолвились ни словом. — Притчард задумчиво глядел на далекий свет в поднебесье.
— Вполне сойдет за символ этого красивого континента в этом году, — тихо молвил он.
Вдруг Констанс осознала наконец, что ей хотелось ему сказать.
— Алэн, — она шла впереди него, — я не хочу, чтобы ты уезжал.
Притчард только посасывал сигаретку.
— Шесть дней и шесть недель… — уточнил он. — И все из-за черствости их сердец.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал.
— Но я пробыл здесь достаточно долго. Мы воспользовались самым лучшим снегом.
— Женись на мне. Я так хочу этого!
Притчард с изумлением взглянул на нее. Она видела — пытается улыбнуться.
— Вот что самое чудесное в двадцатилетнем возрасте, — произнес он. — Можно запросто, безотчетно говорить вот такие вещи.
— Я сказала, что хочу, чтобы ты женился на мне, ясно?
Он выбросил сигарету — еще горит на снегу… Сделал к Констанс шаг, поцеловал ее. Она ощутила слабый вкус бренди вперемешку с табаком на его губах. Он прижался к ней на мгновение, потом, отступив немного, стал расстегивать пуговицы на ее шубе — очень осторожно, словно нянька, помогающая маленькой девочке раздеться.
— Алэн! — воззвала Констанс.
— Беру все свои слова назад: ты совсем не похожа на девушек, которые рекламируют мыло и пиво в американских магазинах.
— Прошу тебя, не нужно делать мне больно!
— Но что ты знаешь обо мне? — Сбив пушистый снег с перил моста, он уперся в них грудью, стряхивая снежинки с рук сухими хлопками. — Разве тебя никто не предостерег, не рассказал о молодых людях, которых ты можешь встретить в Европе?
— Прошу тебя, не сбивай меня с толку, не смущай, прошу! — умоляла она его.
— Ну а что скажешь по поводу того парня в кожаной рамочке?
Констанс глубоко вздохнула — холод пробрал легкие.
— Не знаю. Его здесь нет.
Притчард фыркнул, но фырканье получилось не веселым, а печальным; сказал:
— Затерян… Затерян в океане.
— Дело не только в океане.
Снова молча пошли вперед, прислушиваясь к поскрипыванию снега под ботинками на замерзшей тропе. Между пиками гор выплывала луна, бросая на снег молочный свет.
— Тебе полезно узнать кое-что. — Голос Притчарда звучал тихо; взор не отрывался от длинной тени, сотворенной на их тропинке лунным светом. — Я был женат.
— Ах это! — Констанс ступала осторожно, стараясь попадать в следы тех, кто протоптал эту дорожку.
— Все было, конечно, несерьезно. — Он поглядел на небо. — Мы развелись два года назад. Это тебя не останавливает?
— Твое дело, — ответила Констанс.
— Нет, нужно как-нибудь обязательно посетить Америку, — он насмешливо фыркал, — там явно выращивают новый тип женщины.
— Что еще? — поинтересовалась Констанс.
— Второе еще менее привлекательно. У меня в кармане нет ни фунта. Я не работал с окончания войны: жил на драгоценности матери. Их было не очень много, последнюю брошь я продал в Цюрихе на прошлой неделе. Вот почему мне нужно возвращаться, даже если бы не было никаких других причин. Как видишь, — угрюмо улыбнулся он, — ты получила приз за дохлую лошадку.
— Что еще? — упорствовала Констанс.
— Разве этого тебе мало? Хочешь услышать еще?
— Да, хочу.
— Я никогда не стану жить в Америке. Я уставший, нищий, списанный старый летчик Королевских ВВС, и мое место не там. Ну, пошли! — И, резко подхватив ее под руку, потащил за собой, словно больше не хотел разговаривать на эту тему. — Уже поздно. Пошли лучше в отель.
Но Констанс выдернула руку.
— Ты что-то от меня все равно утаиваешь.
— Неужели и этого недостаточно?
— Нет.
— Ну хорошо. Я не могу поехать с тобой в Америку, даже если бы этого очень сильно хотел.
— Это почему же?
— Потому что меня туда не пустят.
— Почему? — Констанс недоумевала, ничего не понимая.
— Ты помнишь швейцарский эвфемизм «хрупкий»? — хрипло проговорил он. — Лоуренса Д.-Г. выдворили за это из штата Нью-Мексико, позволив ему умереть на Ривьере. Но их, конечно, нельзя винить, у них и своих болезней полно. А теперь пошли в отель.
— Но с виду ты такой здоровый, такой крепкий… Занимаешься лыжами…
— Все здесь умирают с виду здоровенькими, — мрачно возразил Притчард. — У меня болезнь то обостряется, то ослабляется, наступает ремиссия. Один год, кажется, я уже избавился от нее, — пожал он плечами, почти неслышно хмыкнув, — а на следующий — на тебе, снова является. Доктора вытягивают шеи, когда видят, как я поднимаюсь в гору на подъемнике. Так что поезжай домой, — решительно заключил он, — я тебе не пара! Я угнетен; ты, слава Богу, этого не чувствуешь. В конце концов, это был бы, по сути дела, смешанный брак — между белой и черным. Мы когда-нибудь вернемся в отель?
Констанс кивнула; медленно пошли назад. Городок, расположенный на холме впереди них, теперь окутала плотная темнота, но в ясном ночном воздухе до них доносилась танцевальная музыка — играл маленький ансамбль.
— Мне наплевать! — заявила Констанс, когда достигли первых домов. — Мне на все наплевать!
— Когда мне было двадцать, я говорил то же самое.
— Прежде всего, будем людьми практичными, — продолжала Констанс. — Чтобы остаться здесь, тебе нужны деньги. Ты их получишь завтра же.
— Я не могу взять от тебя деньги.
— Они не мои, — уточнила Констанс, — отцовские.
— Англия останется в вечном долгу перед тобой. — Притчард пытался улыбнуться. — Но только поосторожнее со мной.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне все больше кажется, что меня все же можно утешить.
— Что же в этом дурного?
— Это может иметь смертельный исход, — прошептал ей Притчард, неловко, по-медвежьи, обнимая ее, — для тех из нас, которые безутешны.
