— Ну зачем, зачем ты сказал Ваське, что зла в мире нет? — продолжала доискиваться Полина. Подошла, заглянула снизу вверх ему в глаза. — Неужели ты слепой и не видишь, как живут люди? Не замечаешь, что зло таится за каждым углом, за каждым человеческим взглядом?..
Не совладал с собой Васка, не совладал. Притянул женщину к себе, начал целовать ее мокрое от слез лицо. Говорил порывисто, спеша и задыхаясь:
— Поля, Поленька, ну как же ты не понимаешь! Я ведь правду сказал. Есть в мире зло, много зла, только живет оно в головах у людей. Ты ведь слышала про Денницу, правда? Господь попустил ангелу пасть, превратиться в Князя мира сего, в Сатану, вот я и хочу понять, для чего Он это сделал! Не мог Всевышний выпустить в мир разрушение и боль…
Васка все крепче обнимал Полину, как вдруг почувствовал, что она словно окаменела. Огромный яркий диск луны показался краем над дальним лесом, на серебрившуюся траву упали черные, будто нарисованные углем тени. На душе у Васки стало тревожно.
Разом высвободившись из объятий, Полина отстранилась, отступила на шаг и с испугом посмотрела ему в лицо:
— Ты… ты блаженный… — губы ее дрогнули. — А может быть, ты просто шут, скоморох?..
— Я ведь только хотел объяснить… — бормотал Васка, уже зная, что слова бесполезны, что опять он сморозил совсем не то, что должен был сказать, что Поленька от него ждала. — Прости меня, мне просто необходимо понять, откуда появилось в мире зло…
В глазах женщины стояли слезы, губы ее кривила жалкая и какая-то беззащитная улыбка.
— И об этом твоя книга?..
Мерцалова бросило в жар. Он утер выступившую на лбу испарину рукавом. Слова Полины, а куда больше — жалостливое и болезненное выражение ее лица вдруг разом поставили под сомнение все то, чем он последнее время жил.
— И ты думаешь, это кому-то надо? — Улыбка ее стала жестокой.
Васка почувствовал, как к нему вплотную подступила безысходность. Приступ паники до боли сжал грудь, в глазах потемнело.
— Никогда, слышишь, никогда ко мне не приходи, — кидала ему в лицо Полина. — Юродивый, видеть тебя не могу!..
Женщина резко повернулась и побежала по тропинке между соснами.
— Полина! Поленька! Поля!..
Мерцалов сделал движение ее догнать, но ноги его не слушались, мутной волной захлестнула дурнота. Он тяжело опустился на землю.
Когда очнулся, бледный диск луны стоял уже высоко над головой. «Должно быть, поднялась температура», — догадался Васка, с трудом вставая. Пошатываясь, вернулся в избу. В дальнем ее углу все так же горела зеленая лампа. Жар то наплывал, то сменялся ознобом, его колотила лихорадка. Мысли стали тягучими, навязчивыми. Васке казалось, что вернуть Полину можно, лишь закончив лежавшую на столе рукопись. Движимый горячечным бредом, он опустился на стул, придвинул к себе лист бумаги. «Она прочтет, — повторял про себя Васка, — и увидит, как я ее люблю, как трудно мне без нее жить. Ведь если понять природу зла, то все в жизни изменится, и люди станут другими, и сам я стану другим. И надо-то всего: найти нужные слова и расположить их так, чтобы они обрели новый смысл…» Все смешалось в голове у Мерцалова, жизнь его удивительным образом наложилась на текст рукописи и представлялась теперь Васке в виде мозаики, элементы которой во что бы то ни стало надо составить вместе.
«Господи, как же трудно сосредоточиться», — стискивал зубы Васка, с силой тер кулаками глаза. Строчки плыли, но он заставлял себя читать написанное:
— «Знал Господь, — шевелил пересохшими губами Мерцалов, — не мог не знать, что отпадет от него любимый ангел, как знал, что, обретя свободу, породит человек в сознании своем зло. Двигающие Вселенную силы: созидание и разрушение, космос и хаос — превратятся на Земле в Добро и Зло. По узенькой, пролегающей между ними тропинке станут совершать люди свое восхождение…»
Мерцалов сделал глоток успевшего остыть чая, кружка в его руке дрожала. Веки будто налились свинцом, глаза сами собой закрывались. Что-то важное, может быть самое главное, оставалось несказанным, без чего справедливость написанного не будет очевидной. Денница?.. Да, конечно же Денница, но не он впустил в мир зло: падший ангел лишь стал его хозяином и символом… Пробиваясь через хаос обрывочных, словно шинкованная капуста, мыслей, Васка, вглядывался в начало времен…
На листе бумаги оставалось еще место, но не было сил. Оперевшись руками о стол, Мерцалов поднялся на подгибавшиеся ноги, сделал пару шагов к стене. Упал на придвинутый к ней топчан. Перед глазами все плыло, сознание дрожало, словно пламя свечи на ветру. Из угла избы в подпоясанной веревкой власянице вышел высокий мосластый старик. Длинные седые волосы обрамляли его крупную, гордо посаженную голову, живые глаза лучились. Подойдя к топчану, старик положил на пылающий лоб Васки большую прохладную руку, провел ладонью по его мокрому от слез лицу, и Мерцалов провалился в сон. В упавшей, словно ночь, тьме он услышал голос:
— Господь милостив, не по силам Он ноши не дает…
Затащив в прихожую чемодан и сумку, Крыся посмотрелась в зеркало.
— Что, если мне постричься? — Скинула туфли. — Да, кстати, как прошла твоя встреча с президентом? Звонила тебе, звонила, думала, встретишь у подъезда, пришлось просить шофера такси…
Ответом ей было молчание. Заинтригованная, девушка заглянула в комнату и обомлела. Представившаяся ее взгляду картина напоминала излюбленную советскими киношниками сцену обыска жилища подпольщика царскими жандармами. Все ящики были вытащены из своих гнезд, их содержимое валялось живописными кучками на полу. Здесь же лежали какие-то бумаги, а в углу свисал со стула мятый и грязный серпухинский пиджак. Постель на старом диване сбилась комом, в то время как по комнате в несколько эшелонов плавали облака сизого сигаретного дыма. Посреди этого вселенского хаоса сидел всклокоченный, в распахнутом халате Мокей и метал на журнальный столик игральные кости. При появлении Крыси он отсутствующе улыбнулся, но занятия своего не бросил.
— Что все это значит? — поинтересовалась та, весьма недвусмысленно уперев кулачок в бок, но и на этот вопрос Серпухин ей не ответил.
Спросил сам, хоть и с опозданием, зато искренне и не скрывая своего удивления:
— Ты ехала на такси? Но это же стоит денег! У тебя что-нибудь осталось?..
Такая постановка вопроса поразила мадемуазель Брыську до глубины души.
— Ты… ты хотел, чтобы я эти тяжести волокла на себе? И это вместо того, чтобы помочь мне с переездом? Ну, знаешь, Серпухин, от тебя я такого скупердяйства не ожидала!
— Какие тяжести? При чем здесь тяжести? У тебя деньги остались? — нахмурился Мокей.
Поняв, по-видимому, что имеет дело с невменяемым человеком, Крыся сменила тон на ласковый:
— Да, дорогой, кое-что есть, но немного!
— Давай! — выпалил Серпухин, резко поднимаясь с кресла. Провел озабоченно ладонью по подбородку. — Значит, так, я бриться, а ты пока оденься как для официального приема, сегодня нам надо быть в форме…
Только теперь догадавшись, что произошло, Крыся подошла к Серпухину и попыталась его обнять, но он отстранился. На глазах девушки появились слезы, губы ее мелко дрожали. Не вызывало сомнения, что нелепая череда неприятностей закончилась для Мокея нервным срывом, причем переполнившей чашу страданий каплей стала встреча с президентом.
— Бедный мой Мокочка, ему не понравился твой меморандум…
— Какой меморандум? Кому не понравился? — удивился Серпухин. — Ах, меморандум! Да черт с ним, сейчас не до глупостей! Поищи лучше по карманам, может, где-то сотня-другая завалялась…
Смяв в пепельнице сигарету, Мокей сбросил на пол халат и только что не рысью направился в ванную. Оставшаяся стоять в растерянности Крыся не знала, что делать, но выбора не оставалось, и она взялась за утюг приводить в порядок вечерний туалет.
Через полчаса одетые, словно для официального приема, они уже выходили из хрущевской пятиэтажки. В длинном, до пола, платье, с забранными назад огненно-рыжими волосами, Крыся смотрелась звездой Голливуда, с той лишь разницей, что в ее зеленых глазах светился острый ум. Денег набралось откровенно мало, так что из экономии пришлось воспользоваться городским транспортом. В толпе возвращавшихся с работы людей парочка в вечерней одежде смотрелась по меньшей мере странно. Серпухин всю дорогу был мрачен и неразговорчив, на вопросы не отвечал, но стоило им переступить порог одного из расплодившихся в Москве казино, как Мокей сразу же преобразился. Теперь это был беззаботный баловень судьбы, решивший убить время за игорным столом, просадив между делом кучу денег. Улыбаясь и заговаривая со знакомыми, он расхаживал по залу, но принимать участие в игре не спешил, а исподволь приглядывался. Наконец выбрал рулетку, поставил сразу все фишки, но так небрежно, будто хотел побыстрее от них избавиться. Выиграл. Выиграл много, чему лениво удивился, демонстрируя всем своим видом, что на это не рассчитывал. Кто-то из игроков за его спиной желчно процедил, мол, к деньгам деньги. Мокей и тут не возражал, а лишь развел в стороны руками: что поделаешь, так устроен мир! Отошел не спеша к бару и оттуда, балагуря и потягивая вино, наблюдал за игорным залом. Вдруг, как если бы подчиняясь неведомой силе, вернулся к столу с рулеткой. Поставил на семнадцать, и опять все, что имел. Небрежно приобняв Крысю, смотрел, как несется по кругу пущенный крупье шарик. Прошептал, едва двигая губами: «Смотри внимательно!» Следившим за игрой с помощью телекамер людям могло показаться, что если лицо Серпухина что-то и выражало, то лишь полнейшее безразличие, но рука Мокея на плече девушки легко подрагивала. Шарик между тем заскакал по разделенным вертикальными ребрами ячейкам и затрепыхался в той, над которой было выведено «25»…
