— Довольно странное поведение для такой маленькой девочки, не находите?
— Да, наверное. Но только если бы это была любая другая девочка, а не Ла.
— Вы когда-нибудь показывали ее детскому психиатру?
— Вы шутите?
— Детские психиатры, я имею в виду хорошие детские психиатры, добиваются значительных результатов в том, что касается преодоления детского упрямства.
— Даже простые детские врачи оставляют желать лучшего, что уж говорить о детских психиатрах, кто его знает, что за терапию они проводят с ребенком? Может, ребенок знает? Если ребенок доволен, то ты хороший детский психиатр, если ребенок недоволен, они говорят, что ребенок упрямится, они советуются с другими психиатрами, чтобы преодолеть детское упрямство, и ребенок опять либо доволен, либо недоволен терапией, может, детские психиатры и добились значительных результатов, но эти результаты тем лучше, чем более недовольным оказывается ребенок, так как это способствует вливанию финансов со стороны правительства, ты советуешь этого психиатра своим друзьям, господи боже. Это целая чертова индустрия сколачивания денег.
— У меня есть хорошие друзья, которые занимаются детской психиатрией.
— У всех почему-то сразу находятся хорошие друзья, которые работают с детьми, я… подождите, можно мне еще воды?
— Конечно.
— Кажется, я еще кое-что вспомнил. Эти люди из Защиты прав детей, и поведение Ла в школе. Это было еще до директора Фостера.
— Я могу добавить вам лед в стакан.
— Директор Фостер, это был странный случай, и не то чтобы это сильно удивило меня, просто это было как подтверждение ожидаемого удивления, ведь когда я перевез Ла в Коннектикут, чтобы оградить ее от влияния матери, то понял, что получилось так, будто мы никуда и не уезжали. А сколько ей тогда было? Совсем малышка, месяцев восемнадцать, не больше, но я понял, что перевез их обеих — ее и ее мать.
— Так, значит, вы идентифицировали ребенка с ее матерью? То есть с вашей женой? Даже когда вашей дочери не было еще и двух лет?
— Да, идентифицировал. Постойте, меня, кажется, уже об этом спрашивали? Вы не задавали мне когда-либо этого вопроса ранее, до этой встречи?
— Мы познакомились только сегодня утром, мистер Риордан.
— Этот директор Фостер, ох и скользкий был тип, одевался как профессор из Оксфорда, носил накладные маленькие усы… Он повадился ходить к нам домой, делая вид, что его волнует поведение Ла, мне сразу следовало догадаться, он никогда не звонил и не посылал записки, просто являлся к нам домой ближе к вечеру, и мы ужинали вместе, а ведь самое смешное, самое смешное, что у нас никогда не было гостей, даже Алиса никогда не оставалась у нас, это моя подруга из Виллимантика.
— Сара Андерсон.
— Да, верно, а этот директор Фостер заезжал и начинал говорить о низкой мотивации Ла, но он никогда не сидел за столом напротив меня, он всегда сидел рядом со мной, чтобы видеть Ла, он смотрел на нее и говорил, как будто рассказывал мне про нее через нее саму. А этот мальчишка, которого я застукал вместе с ней в подвале, кажется, мексиканец. А этот ее аборт, это все моя вина, мне следовало больше бывать дома.
— Значит, у нее был аборт?
— Я бы предпочел сейчас об этом не говорить. Так вот, значит, директор Фостер — тот еще уж. Сидит рядом со мной и рассказывает Ла о ее мотивации в третьем лице, как будто он разговаривает с этими самыми, из фильмов с Салли Филд, с раздвоившимися личностями и все такое. Хотя я был бы не против, если бы у Ла была раздвоившаяся личность, это было бы, понимаете… передышкой. Переменой, которая была необходима время от времени. Порой я сильно уставал от постоянного, яростного, вечного присутствия Ла в доме. Я, конечно, не говорю, что она не была хорошей девочкой. Ла была хорошей девочкой. И меня совершенно не волнует, что говорили про нее другие родители или эти, из Опеки над детьми. Что они, черт возьми, могли знать? Ла была моей дочерью, и она была хорошей девочкой.
— Вы говорили о директоре Фостере.
— Да. Мне следовало бы пожалеть его, ведь он, наверное, испытывал большие стрессы. У него осталось двое детей. Ведь в конце концов он повесился в классной комнате, а окна были открыты нараспашку, так его было видно с детской площадки перед началом уроков, это было ужасно, а потом эти письма. Одно было адресовано Ла, другое — его школьным коллегам, а третье — его жене, и во всех них говорилось о Ла и о тех вещах, которыми они занимались в школе, довольно странных вещах, я знаю, Ла этого бы не допустила. Она была гордой маленькой девочкой, моя Ла. Так вот, после всех этих грязных писем все остальное стало казаться сущим пустяком. Я имею в виду, что он так часто заезжал к нам домой, и звонил без конца, и даже однажды ночью заявился к нам во двор пьяным. Я тогда здорово рассердился, но теперь мне даже жалко этого старого ублюдка. У нас у всех иногда может снести крышу. Я так думаю, что порой ужиться с самим собой гораздо труднее, чем ужиться с кем-то другим.
— Так, значит, вы испытываете симпатию к людям вроде директора Фостера?
— А ужиться с кем-то другим вовсе не так уж легко, поверьте мне на слово.
— Вы помните, когда вернулась ваша жена?
— Я не помню точно в каком году это было, но Ла тогда только начинала развиваться, она вообще рано повзрослела, уже лет в одиннадцать-двенадцать. Все эти парни, черт, я не мог выйти даже за утренней газетой, не рискуя наткнуться на каких-нибудь ее поклонников, там даже были парни постарше на мотоциклах и спортивных автомобилях, они могли приехать из штата Мэн и даже из Торонто, и я не думаю, что они раньше встречались, просто они как будто шли на запах. Он ощущался даже на расстоянии.
— Вас это беспокоило?
— Беспокоило? Да нет, меня никогда особенно не беспокоило то, что происходило с Ла или вокруг нее, меня с таким же успехом могла беспокоить карта Земли или, скажем, солнечная система. Это была Ла, и точка. Моя маленькая девочка. И она росла такой, какой должна была вырасти. Все-таки никак не могу прийти в себя после этой новости, что сын Джорджа Буша был избран президентом Соединенных Штатов, господи боже мой. Это же просто…
— Итак, в разгар всего этого является ваша жена.
— Ну, не моя жена к этому моменту, а просто мать Ла. Это еще одна вещь, которая не могла меня беспокоить, или, вернее, я все равно не мог с этим ничего поделать. Мать Ла. Она оказывала на меня какое-то странное влияние, да и на других мужчин тоже, но Ла была на нее абсолютно непохожа. Они были разные, как день и ночь.
— Прежде вы говорили, что Ла вам очень напоминала ее мать.
— Да? Хотя, возможно, и так. Они были очень похожи на внешность, и еще это свойство, когда ты знал, что одна из них сейчас зайдет в эту комнату, хотя еще их не видел. Они могли бы одинаково одеваться, если бы захотели, но они не хотели, Ла всегда была девчонкой с мальчишескими ухватками, носила джинсы, футболки и все такое и даже брала у меня напрокат носки и шорты. Другое дело ее мать. Смешно, правда, но в ее матери всегда было чего-то чересчур. Чересчур много шелка, чересчур прозрачные блузки, чересчур узкие юбки. Наверное, не стоит здесь говорить об этом, но даже в постель она ложилась… Мужчина обычно в скором времени понимает, что перерос такую женщину, как мать Ла. Но он никогда не сможет перерасти ее на долгий срок.
— Она приехала к вам и стала жить с вами?
— Да, она жила с нами иногда. Она часто спала со мной, но это все. Я снова потерял равновесие. Опять начал пить, бросил работу. Сбился с пути.
— Как Ла восприняла появление своей матери в доме?
— Я был слишком погружен в свои проблемы, чтобы это заметить, но, кажется, она вела себя как обычно. Притворялась, что ничего не происходит. Лежала себе на полу в подвале со своими школьными учебниками, хотя иногда… Я находил игрушечного солдатика, спрятанного в каком-нибудь месте. Или части паука. Они были очень разные, стоило просто взглянуть на них, внутренний мир у них был разный. Видите ли, Ла всегда была хорошей девочкой. Папиной дочкой, может, немного необузданной, но она всегда проявляла заботу о людях. Она проявляла заботу по отношению ко мне, к своим друзьям, даже по отношению к своим поклонникам. А они спали прямо в нашем дворе, перелезали через забор, влезали в окна, они даже приносили с собой лестницы от соседей, просто война Алой и Белой розы. Ла была хорошей девочкой, и она хотела совершать только хорошие поступки и быть хорошим человеком, но ее мать была абсолютно другой. Ее мать была очень…
— Итак, вы начали их путать. И вы много пили.
— А вы меня об этом раньше не спрашивали?
— Мы можем перекрутить кассету назад.
— Нет, я вам верю, просто… так вот, Ла была хорошей девочкой. Она, конечно, совершала ошибки. Но нам всем это свойственно. Но в целом и общем я всегда знал, что она хорошая девочка, и я очень ее любил.
