Ознакомительная версия.
Я углубился в меню. Оно начиналось со вступления, несколько разъяснившего мне смысл названия ресторана:
«Российский старожил давно заприметил вострую особенность нашего бытования: каким бы мерзотным ни казался текущий режим, следующий за ним будет таким, что заставит вспоминать предыдущий с томительной ностальгией. А ностальгии хорошо предаваться под водочку (стр. 17–18), закусочку (стр. 1–3) и все то, что обыщется промеж».
Мне стало ясно, что Гера имела в виду под «прикольными блюдами» – в книжечке была дневная рыбная вкладка с диковатыми названиями: там, например, присутствовало «карпаччо из меч-рыбы „Comandante Mudaeff“ под соусом из Лимонов» и «евроуха „Свободу МБХ!“» Меня охватило любопытство. Я поднял лежащий на полу радиотелефон, на котором был изображен официант с подносом, и выбрал свободу.
Затем я принялся изучать карту вин, предсказуемо названную «работа с документами» – и старательно читал бесконечный список строка за строкой, пока прозрачность Геры не пошла на убыль. Тогда я закрыл книжечку и поздравил себя с победой рыцарства над любопытством.
Впрочем, победа была неполной – кое-что я все-таки увидел. Не увидеть этого я просто не мог, как нельзя не заметить гору за окном, с которого откинули штору. В жизни Геры произошло неприятное событие. Оно было связано с Иштар, которую Гера посетила после знакомства с халдеями (процедура была такой же, как в моем случае, только ее представлял обществу Мардук Семенович, а после сеанса ясновиденья ей пришлось отбиваться бутылкой от какой-то озверевшей эстрадной певицы). Между Иштар и Герой что-то случилось, и теперь Гера была в депрессии. Кроме того, она была сильно напугана.
Но я не понимал, что именно стряслось на дне Хартланда – это было каким-то образом скрыто, словно часть ее внутреннего измерения была затемнена. С таким я никогда раньше не сталкивался, поэтому не удержался от вопроса:
– А что у тебя случилось с Иштар Борисовной?
Она нахмурилась.
– Сделай одолжение, не будем об этом. Все спрашивают одно и то же – Митра, ты…
– Митра? – переспросил я.
Мое внимание скользнуло вслед за этим именем, и я понял, что Гера относится к Митре почти так же хорошо, как ко мне. Почти так же. А Митра…
Митра ее кусал, понял я со смесью ревности и гнева, он делал это два раза. Она тоже укусила его один раз. Больше между ними ничего не произошло, но и этого было более чем достаточно. Свидетельство их интимной задушевности оказалось последним, что я успел разглядеть в блекнущем потоке ее памяти. Окошко закрылось. А как только оно закрылось, я понял, что безумно хочу укусить ее снова и выяснить, какое место в ее жизни занимает Митра.
Я, конечно, понимал, что этого не следует делать. Было ясно: за вторым укусом появится необходимость в третьем, потом в четвертом – и конца этому не будет… Мне в голову даже пришел термин «кровоголизм», только не по аналогии с алкоголизмом, а как сумма слов «кровь» и «голый», душевная болезнь, жертвой которой я себя уже ощущал – потребность оголять чужую душу при малейшем подозрении… Поддайся искушению раз, потом два, думал я, и высосешь из любимого существа всю красную жидкость.
Видимо, что-то отразилось на моем лице – Гера покраснела и спросила:
– Что? Что такое ты там увидел?
– Митра тебя кусал?
– Кусал. Поэтому я его видеть не хочу. И тебя тоже не захочу, если ты еще раз меня укусишь.
– Что, вообще больше ни разу?
– Надо, чтобы мы с тобой могли доверять друг другу, – сказала она. – А если мы будем друг друга кусать, никакого доверия между нами уже не останется.
– Почему?
– Какое может быть доверие, если ты и так все знаешь?
Это было логично.
– Я и не стал бы первым. – сказал я. – Это ведь ты начала.
– Правда, – вздохнула она. – Меня так Локи учил. Говорил, с мужчиной надо быть предельно циничной и безжалостной, даже если сердце велит иначе.
В эту зону ее опыта я тоже не заглянул.
– Локи? – удивился я. – А что он тебе преподавал?
– Искусство боя и любви. Как и тебе.
– Но ведь он… Он же мужчина.
– Когда были занятия по искусству любви, он приходил в женском платье.
Я попробовал представить себе Локи в женском платье и не смог.
– Странно, – сказал я. – Меня он, наоборот, учил, что вампир не должен кусать женщину, к которой он… Ну, испытывает интерес. Чтобы не потерять этого интереса.
Гера поправила волосы.
– Ну как, – спросила она, – не потерял?
– Нет, – ответил я. – Я практически ничего и не видел. Можешь считать, я про тебя по-прежнему ничего не знаю. Просто хотелось, чтобы мы были квиты. Когда ты меня укусила у музея…
– Ну хватит, – сказала Гера. – Замнем.
– Хорошо. Вот только я одного не понял. Я не вижу, что у тебя случилось с Иштар. Как так может быть?
– У нее такая власть. То, что происходит между Иштар и тем, кого она кусает, скрыто от всех остальных. Я тоже не могу узнать, о чем ты с ней говорил. Даже Энлиль с Мардуком не могут.
– Мне кажется, ты напугана. И расстроена.
Гера помрачнела.
– Я ведь уже попросила, не надо об этом. Может, я позже скажу.
– Ладно, – согласился я. – Давай поговорим о чем-нибудь жизнеутверждающем. Как Локи выглядит в женском платье?
– Замечательно. Он даже сиськи надевал искусственные. По-моему, ему это очень нравилось.
– А что вы проходили в курсе любви?
– Локи рассказывал про статистику.
– Какую еще статистику?
– Тебе правда интересно?
Я кивнул.
– Он говорил так, – Гера нахмурилась, – сейчас вспомню… «Отношение среднестатистического мужчины к женщине характеризуется крайней низостью и запредельным цинизмом… Опросы показывают, что, с точки зрения мужской половой морали, существует две категории женщин. „Сукой“ называется женщина, которая отказывает мужчине в половом акте. „Блядью“ называется женщина, которая соглашается на него. Мужское отношение к женщине не только цинично, но и крайне иррационально. По господствующему среди мужчин мнению – так считает семьдесят четыре процента опрошенных – большинство молодых женщин попадает в обе категории одновременно, хоть это и невозможно по принципам элементарной логики…»
– А какой делался вывод? – спросил я.
– Такой, что с мужчиной надо быть предельно безжалостной. Поскольку ничего другого он не заслуживает.
– А надувная женщина у вас тоже была?
Гера изумленно посмотрела на меня.
– Что-что?
– В смысле, надувной мужик? – внес я коррекцию.
– Нет. А у вас была надувная женщина?
Я промычал что-то неразборчивое.
– А что вы с ней делали?
Я махнул рукой.
– Красивая хоть?
– Давай сменим тему? – не выдержал я.
Гера пожала плечами.
– Давай. Ты же сам начал.
Мы надолго замолчали.
– Какой-то у нас странный разговор, – сказала Гера грустно. – Все время приходится менять тему, о чем бы мы ни заговорили.
– Мы же вампиры, – ответил я. – Так, наверно, и должно быть.
В этот момент принесли уху.
Ритуал занял несколько минут. Официанты установили на стол вычурную супницу, сменили нетронутые приборы, расставили тарелки, вынули из дымящихся недр сосуда ярко раскрашенную фарфоровую фигурку с румянцем на щеках – я подумал, что это и есть МБХ, но из надписи на груди стало ясно, что это Хиллари Клинтон. Официант торжественно поднес ее нам по очереди на полотенце (примерно с таким видом, как дают клиенту понюхать пробку от дорогого вина) и так же торжественно вернул в супницу. Хиллари пахла рыбой. Видимо, во всем этом был тонкий смысл, но от меня он укрылся.
Когда официанты вышли из кабинета, мы так и остались сидеть на полу.
– Есть будешь? – спросила Гера.
Я отрицательно помотал головой.
– Почему?
– Из-за часов.
– Каких часов?
– Патек Филип, – ответил я. – Долго объяснять. И потом, какое отношение Хиллари Клинтон имеет к евроухе? Она же американка. Это они, по-моему, переборщили.
– А такое сейчас везде в дорогих местах, – сказала Гера. – Какая-то эпидемия. И в «Подъеме Опущенца», и в «IBAN Tsarevitch». В «Марии-Антуанетте» на Тверском был?
– Нет.
– Гильотина у входа. А по залу ходит маркиз де Сад. Предлагает десерты. В «Эхнатоне» был?
– Тоже нет, – ответил я, чувствуя себя каким-то деревенским Ванькой.
– Там вообще на полном серьезе говорят, что первыми в Москве ввели единобожие. А хозяин почему-то одет Озирисом. Или правильно сказать – раздет Озирисом.
– Озирисом? – переспросил я.
– Да. Хотя не очень понятно, какая связь. Зато четвертого ноября, в День Ивана Сусанина, он у них пять раз воскресал под Глинку. Специально кипарисы завезли и плакальщиц.
– Все национальную идею ищут.
– Ага, – согласилась Гера. – Мучительно нащупывают, и каждый раз в последний момент соскакивает. Больше всего, конечно, поражает эта эклектика.
– А чего поражаться, – сказал я. – Черная жидкость дорогая, вот культура и крепчает. Слушай, а этот Озирис, про которого ты говоришь, случайно не вампир?
Ознакомительная версия.
