Я так перепугалась, что завизжала. Он отскочил от меня, повернулся к зеркалу, увидел, дернулся и заскулил. Только тут я пришла в себя. К этому моменту я уже понимала – с ним случилось что-то страшное, какая-то катастрофа, и я была тому виной. Катастрофу вызвал мой поцелуй, та электрическая цепь любви, которую я замкнула, впившись своими губами в его рот.
Я присела рядом и обняла его за шею. Но он вырвался, а когда я попыталась его удержать, укусил меня за руку. Не так чтобы очень сильно, но в двух местах показалась кровь. Я ойкнула и отскочила. Он бросился к двери в другую комнату, ударил в нее лапами и исчез за ней.
Весь следующий час он не выходил. Я понимала, что он хочет остаться наедине с собой, и не нарушала его одиночества. Мне было страшно – я боялась, что вот-вот услышу выстрел (один раз он уже обещал застрелиться по совершенно пустяковому поводу). Но вместо выстрела я услышала музыку. Он поставил «I Follow the Sun». Послушав песню один раз, он завел ее снова. Потом еще раз. Потом еще. Видимо, его душе нужен был кислород.
Я так и осталась сидеть на ковре перед диваном. Как только я немного успокоилась, мне в голову стали приходить объяснения того, что произошло. Первым делом я вспомнила покойного лорда Крикета с его лекцией про змеиную силу, опускающуюся по хвосту. Естественно, услышав слово «сверхоборотень», я сочла все его построения бредом, гирляндой зловонных пузырей в болоте профанического эзотеризма. Но один аспект случившегося придал словам лорда некоторый вес.
Перед превращением Александр упал на пол. Так, будто его дернули за хвост. Или как будто хвост стал невероятно тяжелым. В любом случае, произошло что-то необычное, заставшее его врасплох – и это было связано с его органом внушения. А лорд Крикет говорил, что переход от волка к тому, что он назвал «сверхоборотнем», происходит, когда кундалини спускается к самому концу хвоста. Кроме того…
Это было самое неприятное. Кроме того, он говорил про необходимую для этого «инвольтацию тьмы», духовное воздействие «старшей демонической сущности…»
Little me?[29]
Трудно было в это поверить. С другой стороны, в словах покойного лорда вполне мог содержаться случайный осколок истины, подобранный этим Алистером Кроули. Мало ли в мире происходит тайных собраний и мистических ритуалов – не все же, в конце концов, полное шарлатанство. Несомненным было одно – я сыграла в случившемся роковую роль. Видимо, я стала катализатором какой-то неясной алхимической реакции. Как говорил Харуки Мураками, исходящая от женщины сила невелика, но может всколыхнуть сердце мужчины…
Самым страшным было понимание необратимости случившегося – такие вещи оборотень видит безошибочно. Я чувствовала, что Александр никогда не станет таким как прежде. И я не просто строила предположения, я знала это хвостом. Как будто я уронила драгоценную вазу, которая разлетелась на тысячи осколков – и теперь ее было уже не склеить.
Собравшись с духом, я подошла к двери, за которой он исчез, и открыла ее.
Я никогда не входила сюда раньше. За дверью оказалась совсем маленькая комнатка, подобие гардеробной, в которой были столик, кресло и полукругом огибающий стены шкаф. На столе лежал маленький цифровой магнитофон. Он в очередной раз играл песню Shocking Blue, обещая преследовать солнце до самого конца времен.
Александр был неузнаваем. Он успел переодеться – теперь на нем была не форма генерала, а темно-серый пиджак и черная водолазка. Я никогда раньше не видела его в таком наряде. Но самое главное, что-то неуловимое произошло с его лицом – глаза словно стали ближе друг к другу и выцвели. И еще изменилось их выражение – в них появилось отчаяние, уравновешенное яростью: думаю, только я смогла бы разложить на эти составные части его внешне спокойный взгляд. Это был и он, и не он. Мне стало страшно.
– Саша, – позвала я его тихо.
Он поднял на меня глаза.
– Помнишь сказку про Аленький цветочек?
– Помню, – сказала я.
– Я только сейчас понял, в чем ее смысл.
– В чем?
– Любовь не преображает. Она просто срывает маски. Я думал, что я принц. А оказалось… Вот она, моя душа.
Я почувствовала, как на моих глазах выступают слезы.
– Не смей так говорить, – прошептала я. – Это неправда. Ты ничего не понял. Душа здесь совершенно ни при чем. Это… Это как…
– Как вылупиться из яйца, – сказал он грустно. – Назад не влупишься.
Он поразительно точно выразил мои ощущения. Значит, перемена действительно была необратима. Я не знала, что сказать. Мне хотелось провалиться сквозь пол, потом сквозь землю, и так до бесконечности… Но он не считал меня виноватой. Наоборот, он ясно дал понять, что видит причину случившегося в себе. Какое все-таки благородное сердце, подумала я.
Он встал.
– Сейчас я лечу на север, – сказал он и нежно провел пальцами по моей щеке. – Будь что будет. Увидимся через три дня.
*
Он появился через два.
Я не ждала его в то утро, и инстинкт ничего мне не подсказал. Стук в дверь был странным, слабым. Если бы пришла милиция, пожарная инспекция, санэпидстанция, районный архитектор или еще какие-нибудь носители национальной идеи, звук был бы не такой: я знаю, как стучат, когда приходят за деньгами. Я решила, что это старушка-уборщица, которая убирает трибуны. Она иногда просила у меня кипятку. Я два раза дарила ей электрочайник, но она все равно приходила – наверно, от одиночества.
Александр стоял за дверью – мертвенно-бледный, с синими кругами под глазами и длинной царапиной на левой щеке. На нем был мятый летний плащ. От него пахло алкоголем – не перегаром, а, словно из водочной бутылки, свежим спиртом. Такого я за ним раньше не замечала.
– Как ты меня нашел? – спросила я.
Вопрос глупее трудно было придумать. Он даже не стал отвечать.
– Нет времени. Ты можешь меня спрятать?
– Конечно, – сказала я. – Заходи.
– Это место не подходит. Про него наши знают. Еще что-нибудь есть?
– Ну есть. Заходи, обсудим.
Он отрицательно покачал головой.
– Идем прямо сейчас. Через пять минут будет поздно.
Я поняла, что дело серьезное.
– Хорошо, – сказала я. – Мы сюда вернемся?
– Вряд ли.
– Тогда я возьму сумку. И велосипед. Зайдешь?
– Я подожду здесь.
Через несколько минут мы уже шли по лесной тропинке прочь от конно-спортивного комплекса. Я вела за руль велосипед; на моем плече висела тяжеленная сумка, но Александр не делал ни малейшей попытки помочь мне. Это было не очень на него похоже – но я чувствовала, что он еле идет.
– Долго еще? – спросил он.
– С полчаса, если не спеша.
– А что за место?
– Увидишь.
– Надежное?
– Надежней не бывает.
Я вела его в свое личное бомбоубежище.
Часто бывает, что приготовления, сделанные на случай войны, оказываются востребованы другой эпохой и по другому поводу. В восьмидесятые годы многие ожидали, что холодная война кончится горячей – на близость такого поворота событий указывало как минимум два предзнаменования:
1) на прилавках магазинов появилась тушенка из сталинских стратегических запасов, сделанных на случай третьей мировой (эти консервы легко было узнать по отсутствию маркировки на банке, особому желтоватому отливу металла, густому слою вазелина и совершенно безвкусному, даже почти бесцветному содержимому).
2) американского президента звали Ronald Wilson Reagan. Каждое слово его имени содержало шесть букв, давая апокалипсическое число зверя – «666», о чем часто писал с тревогой журнал «Коммунист». Вдобавок фамилия «Reagan» произносилась точно так же, как «ray gun», лучевая пушка – последнее я заметила сама.
Как стало ясно через несколько лет, все эти знамения предвещали не войну, а закат СССР: upper rat обосрался, чем и выполнил первую часть своей великой геополитической миссии. Но в ту пору война казалась вполне вероятной, и я подумывала, что я буду делать, когда она начнется.
Эти мысли привели меня к простому решению. Уже тогда я жила рядом с Битцевским парком и часто находила в его изрезанных оврагами глубинах таинственные бетонные трубы, колодцы и коммуникации. Эти подземные недостройки относились к разным советским эпохам, что было видно по сортам бетона. Одни были элементами дренажной системы, другие имели какое-то отношение к подземным теплотрассам и кабелям, третьи вообще не поддавались идентификации, но напоминали что-то военное.
Большая их часть была на виду. Но одна такая нора оказалась подходящей. Она располагалась в непролазных зарослях, слишком далеко от жилья, чтобы там собиралась пьющая молодежь или парочки. Туда не вели лесные тропинки, и случайному прохожему было трудно оказаться в этом месте во время прогулки. Выглядело оно так: в узком овраге из земляной стены выходила бетонная труба диаметром примерно в метр. В нескольких шагах напротив ее края начинался противоположный склон оврага, поэтому заметить трубу сверху было сложно. Под землей она разветвлялась на две небольшие комнатки. В одной из них на стене оказалась распределительная коробка и даже патрон под лампочку, висящий на вбитом в бетон костыле – видимо, здесь проходил подземный электрический кабель.
