Царит мёртвая тишина, соседи, солдаты, дети, никто не шевелится, свист микрофона не беспокоит нас, пока мы прислушиваемся к очаровательному голосу девочки, звук которого поднимается над нашими головами в нежный и ясный вечер.
Раздаются аплодисменты, Мариет испуганно кланяется и роняет микрофон.
«Что такое?» — спрашивает моя мама, но я сердито отворачиваю голову в сторону.
«Моё сокровище, — говорит она, — сейчас пойдём».
Остаток праздника я смотрю с нашего балкона; люди стоят вдоль улицы, вытянув шеи и не переступая белую полосу. В самом конце полосы большими буквами написано ЦЕЛЬ и теснятся люди возле стола, на котором лежат призы: пакет муки, несколько плиток шоколада, жестянка с чаем и небольшие свёртки с сухим молоком и яичным порошком. Наш сосед напротив, который, очевидно, является судьёй соревнования, кричит: «Внимание!» и дует в свисток. Под подбадривающие крики участники соревнования прыгают в мешках, спотыкаются и падают, пытаясь двигаться таким образом вдоль полосы. Даже моя мама также смешно прыгает вниз по дороге, и я не знаю, гордиться мне или стыдиться, и колеблюсь, опасаясь кричать в её поддержку. Окружающие выкрикивают имена соревнующихся, вдохновляя их, а мой отец, стоя рядом со мной, пронзительно свистит с помощью пальцев.
«Давай, двигай дальше, не отвлекайся!»
Но она уже запнулась и со смехом падает на руки нескольких окружающих её людей.
«Ты тоже мог бы поучаствовать, — говорит мой отец, — почему же ты не захотел, дурачок? Это весёлая игра и ты бы мог выиграть плитку шоколада».
Я не отвечаю и смотрю, как моя мама со смехом вылезает из мешка из-под картошки. Пока голос сообщает, что скоро объявит победителей, я пытаюсь незаметно укрыться в своей комнате.
«Подожди, Йерун, ты должен послушать, кто выиграл!»
Это меня не интересует, делайте что хотите, ведите себя как маленькие дети, только оставьте меня в покое.
«Ты слышал? Ян занял третье место!»
Но я смотрю на нескольких солдат, которые вместе с двумя девушками спускаются по травянистому склону канала к воде и рассаживаются там так, что я могу видеть только их головы. Один из солдат обнимает девушку, они падают в траву и их больше не видно. Вода канала черна и тиха; на поверхности плавает ряска и на ржавом велосипедном остове, торчащем из воды, уравновесилась утка. Из сарая на другой стороне канала на воду падает луч света, масляно отражаясь на поверхности воды.
Я ухожу в свою сумрачную комнату, в которой окружающий шум кажется каким-то нереальным. Дом кажется пустым и безлюдным.
Утыкаюсь в подушку и пытаюсь ни о чём не думать. Засовываю руки между сжатых ног и сворачиваюсь, словно маленький.
«Дорогой Бог, сделай так, чтобы он вернулся, чтобы он нашёл меня. Если ты сделаешь, что он вернётся, то я буду делать всё, что ты захочешь».
Я еду на велосипеде в Вамс и на мне нет одежды. Волт сидит сзади, обхватив меня руками и гладит мой живот. Повсюду я вижу людей: в окнах, в садах, на обочинах дороги. Я кручу педали как одержимый и еле-еле двигаюсь вперёд, я весь в поту из-за множества сверлящих взглядов, я пыхчу, я борюсь. Мем стоит перед домом — она плачет и машет мне своими толстыми, сильными руками. Я никак не могу подъехать к ней, как не стараюсь.
«Move, — шепчет Волт, — move. Go on, faster».
Его пальцы ласкают мой членик и мне стыдно, что любой это может видеть. Я хочу, чтобы он прекратил, хочу крикнуть ему и заплакать, но у меня пропал голос. Он ставит меня у стены, направляет на меня винтовку и прищуривает глаз, который смотрит холодно и отрешённо.
«Только не упасть, — думаю я, — если я упаду, то буду лежать в грязи».
Но мои ноги трясутся и не держат меня…
Я стою в коридоре и вижу своих родителей, которые стоят в пижамах и смотрят на меня удивлённо и встревоженно.
«Что ты делаешь, почему не спишь? Ты хочешь в туалет? Йерун, ты слышишь нас?»
Моя мать отводит меня назад, в кровать. Она поправляет одеяло и я позволяю это, её руки такие мягкие и знакомые.
«О чём думаешь? Ты должен рассказать нам, если ты чего-то боишься».
Мой отец с угрюмым лицом стоит в дверях, я неотчётливо вижу его в свете, падающем из коридора.
«Ты вполне могла бы выиграть, если бы продолжила бежать. Почему ты остановилась?» — говорю я ей в лицо, когда она склоняется надо мной.
«Вот такой он, по-прежнему весь в фантазиях», — слышу я её шёпот отцу.
Почему сегодня вечером на балконе он так восторженно говорил о успехе Яна, наверное, чтобы досадить мне? Он считает меня не таким хорошим, также как и мать Яна?
«Он настоящий мальчик…»
«Я оставлю свет, может так будет лучше».
Пол скрипит под их ногами, когда они удаляются в свою спальню.
Я планирую рекогносцировочные рейды в город, походы во всех направлениях. На маленьком плане Амстердама я выбираю самые важные улицы, чтобы увидеть, как мне лучше всего пересечь город; затем я делаю рисунки на маленьких листках, на которых будет видно, какие улицы в каждом из запланированных районов расположены, как переходят друг в дружку и как называются. На всякий случай я пишу названия сокращённо: H. W. вместо Hoofdweg, H.S. вместо Haarlemmerstraat[62]. Листки хорошо упрятаны в суперобложке книжки, но даже если их кто-то и найдёт, то вряд ли поймёт — думаю я довольно. Тщательно скрытая тайна.
Для моей первой попытки я встаю как можно раньше. Я беспрерывно зеваю и делаю это так сильно, как только могу, скрывая парализующую ненадёжность своих движений.
«Мы сейчас пойдём на Песчаный берег, мама, мы хотим построить там хижину», но она чем-то занята и едва ли слышит.
«Будь осторожен и приходи домой не слишком поздно».
На улице пахнет так, словно только что с мылом вымыли воздух. Я чувствую головокружение от волнения, и как только оказываюсь за углом, бегу к мосту. Теперь всё началось и будет хорошо, сегодня мои ожидания и поиски закончатся; там, где-нибудь в этом прозрачной дымке, которой наполнены улицы, скрывается разгадка.
Ясный воздух, которым я дышу, дарит мне чувство необыкновенного подъёма, мне хочется петь, кричать, веселиться. На моём листке среди клубка пересекающихся и разветвляющихся линий стоят буквы: H.W., O.T., W.S. — Hoofdweg, Overtoom, Weteringschans[63].
Hoofdweg находится очень близко, за мостом, широкая улица, которую мы переходим по дороге в бассейн. Я узнаю тёмные дома и огромное количество небольших, полных цветов садиков, мимо которых с полотенцем и плавками подмышкой ходил в прошлое лето. Но тогда, за Меркаторплейн[64] начиналась незнакомая мне часть Амстердама, зловещая, никогда не посещаемая территория.
Незнакомые улицы заставляют меня медлить, моё приподнятое настроение сходит на нет, и внезапно я ощущаю усталость и опасность.
Город перехватывает моё дыхание: магазины с очередями, люди на велосипедах, люди с сумками, украшенные улицы в лучах утреннего солнца, места с деревянными помостами для торжеств, отмечающихся здесь и в кварталах, и гремящая из динамиков музыка. Запутанная головоломка. Иногда я останавливаюсь и в отчаянии гляжу на свой план, который не даёт ответов на мои вопросы, а затем спрашиваю себя, не должен ли я прекратить эту свою безнадёжную попытку. Но, как только увижу армейскую машину или человека в форме, то сразу оживаю и продолжаю путь. Иногда я бегу за движущейся машиной в надежде, что она где-нибудь скоро остановится. Периодически я теряю свою дорогу и вынужден возвращаться немного назад, искать и спрашивать, если хватает мужества, о нужном направлении.
«Как мне пройти на Овертоом?»[65]
«Ах, детка, тебе нужно в другую сторону. Там, в самом конце, повернёшь налево и немного пройдёшь вперёд».
Наконец я нахожу Овертоом (по ней мы проезжали), но эта улица кажется бесконечной. Я бегу, останавливаюсь, перехожу на другую сторону, ищу, но никаких следов W.S.[66] не нахожу. Мой план врёт?
Я снимаю ботинки и смотрю на отпечатки моих влажных ног, темнеющих на тротуаре. Нужно ли мне идти дальше, должен ли я продолжать искать? Как долго уже я хожу?
«На Овертоом мы ездили пить сладкое молоко многие лета.
Сладкое молоко на детских кистях рук — это не выдумка.
Это будет вспоминаться мне до тех пор, пока я смогу двигаться».
Когда я медленно возвращаюсь домой, стараясь держаться тенистой стороны, то раздумываю о других направлениях, которые скрываются под суперобложкой моей книжки. Маршруты, которые я составлял с такой большой верой и надеждой, кажутся мне бессмысленными, а мой план — невыполнимым. Тогда я начинаю ругать самого себя, я не должен сдаваться, иначе я — трус. Волт ждёт меня, он будет очень рад и счастлив, когда снова увидит меня.
