Он мысленно возблагодарил крепость своего желудка, обернулся к подопечным и во всеуслышание объявил, что погода улучшается — по мнению одного из офицеров с палубы «В». Сержант Перкинс, с присущим ему трезвомыслием истинного кокни, и сам считал, что так долго продолжаться не может. Командным голосом он обратился к Кларку:
— Капрал, как оправитесь, доложите мне!
Ответа не последовало. Откуда-то донеслись стоны: «Господи, боже мой!»
«Бог здесь ни при чем», — подумал сержант Перкинс, резво взбежал по трапу на палубу «В» и доложил одному из офицеров о положении дел в трюмах.
— В таких условиях скотину держать грешно, — закончил он свой рассказ.
Страдающие морской болезнью часто предпочитают смерть нескончаемым мукам: уж лучше нападение вражеской подлодки, чем еще десять минут жуткой тошноты, рези в желудке и головокружения. Внезапно, как и обещал сержант Перкинс, на море воцарился штиль. Бойцы постепенно приходили в себя, поднимались на ноги, цепляясь за леера и ошеломленно озирались: вокруг сизым шелком расстилалась тихая водная гладь, только белели кое-где барашки пены. В высоком синем небе курчавились пушистые облака.
Капрал Кларк сел, прислонившись к фальшборту. Появился сержант Перкинс; отрядили специальную команду для наведения порядка на корабле, и солдаты принялись ожесточенно поливать из шлангов палубы. Если кто и попал под струю воды, так ничего страшного, не размокнут.
Помывка никому не помешала. Бойцы стаскивали с себя испачканную одежду и нагишом выстраивались в очередь для получения особого мыла, которое пенилось в морской воде. После помывки всех переодели в обмундирование, предназначенное для жаркого климата, а грязные вещи сложили в высоченные кучи, для последующей стирки.
На палубы вышли цирюльники, расставили стулья: бойцам предстояли стрижка и бритье.
Умытые и причесанные солдаты выстроились на палубе, и сержанты приступили к ежедневной муштре, хотя все еще не совсем оправились от морской болезни. Впрочем, сержантам было легче: отведенное им помещение лучше проветривалось. Судно вычистили сверху донизу, повсюду пахло мылом и карболкой. Принесли обед. Расстроенные желудки не принимали бутербродов с маргарином, тушенки с картошкой и сладкой рисовой каши. Джеймс через силу впихнул в себя несколько ложек, Руперт поел чуть больше. У изнуренных солдат аппетита не было.
На верхних палубах происходило почти то же самое. Сержант Перкинс рассказал своим подопечным, что на самой верхней палубе офицеры мылись в бассейне — в соленой воде — по двадцать человек за раз. Капитан корабля и старшие чины ложились спать в форме, сняв только сапоги. Сержанты и младшие лейтенанты размещались в двуспальных каютах, переоборудованных под восемь спальных мест, по четыре койки с каждой стороны. Некоторые из старшего командного состава занимали двуспальные каюты первого класса — по четыре или по шесть человек в каждой. Но каюты первого класса были просторными.
— Я вам вот что скажу, — закончил Перкинс. — Жизнь, конечно, не сахар. Но мы ж не в круиз отправлялись, верно? Вот и славно. А теперь в колонну по четыре становись!
Бискайский залив остался позади. Военный транспорт шел во Фритаун, древний порт, где когда-то процветала работорговля; теперь корабли заходили сюда на дозаправку и для пополнения съестных припасов. Однако Руперт Фитч объяснил Джеймсу, что плывут они не на юг, а на запад. «Посмотри на солнце», — растолковывали солдатам-горожанам бойцы родом из сел.
Всех охватила смутная тревога: куда плывет корабль? Куда еще, если не в Кейптаун?
А потом настала жара. Солдаты, привыкшие к теплому английскому лету, плохо переносили тропический зной, истекали по́том и заболевали. На палубе «Е» тени не было, сотни бойцов изнывали от жары, участились случаи тепловых ударов. Сержант Перкинс под палящим солнцем обгорел как рак, воспаленная кожа покрылась волдырями и шелушилась.
— Муштры не будет, ребята. Отдыхайте. И экономьте питьевую воду — запасы на исходе, — предупредил он.
Пресная вода заканчивалась, но за бортом плескался целый океан. Многие решили наполнить фляги морской водой и, не слушая приказов капрала Кларка, с жадностью напились. От соленой воды тошнило. В некогда роскошном салоне первого класса устроили лазарет, однако места не хватало, и офицерам на палубе «Б» пришлось потесниться.
После стирки в морской воде обмундирование заскорузло и натирало обожженную кожу.
Руперт Фитч поглядел на солнечную дорожку в сверкающих волнах и объявил, что корабль держит курс на юго-запад.
От жары не хотелось есть. Все страдали от жажды, но бойцам строго-настрого приказали экономить воду.
— Не волнуйтесь, ребята, — сказал сержант Перкинс. — Во Фритауне отопьетесь. А еще там полно фруктов. Заживем по-королевски, а?
Радости это не прибавило.
На палубе «Е» установили навесы. Обгорелые до красноты солдаты сидели и лежали в жаркой, душной тени, мечтая о свежей воде — о бурных потоках и прудах, о широких реках и водопадах. Бойцы щурились, прикрывали ладонями глаза, не привыкшие к чересчур яркому свету солнца, глядели на океан, приглаженный яростными лучами. В волнах кувыркались дельфины, но до них дела никому не было. Слишком жарко. Где-то рыскали подлодки. Летучие рыбы выскакивали из воды, ударялись о борта корабля и шлепались обратно в океан. Изредка странные твари долетали до палубы, откуда их равнодушно сбрасывали за борт.
Гарольд Муррей встал и неуверенно направился к трапу, не обращая внимания на строгие оклики капрала Кларка. Муррей карабкался все выше и выше, пока не добрался до палубы «Б». Там он отдал честь ошарашенному коммандеру Бирчу и вежливо произнес:
— Мне надоело, сэр. Не могу больше. Я домой пойду.
После чего Гарольда увели в лазарет.
Бойцам ежедневно полагался душ. Обливание соленой водой раздражало и без того воспаленную кожу. Щеки отчаянно щипало после бритья.
Желудки отказывались принимать тяжелую пищу: тушенку с картошкой, растворимый суп, омлет из яичного порошка, каши на сгущенном молоке.
Джеймс и Руперт Фитч сидели у фальшборта и глядели на волны. Каждый дельфин казался им подлодкой. О подводной угрозе знали все. В наши дни подлодки без труда проплывают под водой вокруг света, а в те времена им приходилось часто всплывать на поверхность, пополняя запасы воздуха.
На корабле то и дело раздавались крики:
— Эй, смотрите, перископ!
— Да нет, это рыба!
В океан выбрасывали мусор и остатки пищи, и за кораблем следовали громадные косяки всевозможных рыб. Над волнами с криком кружили птичьи стаи, жадно набрасываясь на щедрую поживу. Невиданное зрелище завораживало. На кормовых палубах собирались матросы, с любопытством следили за проделками диковинных птиц и рыб. К морякам, неподвластным ни морской болезни, ни палящему солнцу, солдаты относились с подозрением и неясной обидой.
Юркие эсминцы сновали вокруг, ни на минуту не прекращая кружения, заходили то с носа, то с кормы, то с боков. Жерла орудий грозно целились в воду, прожекторы стояли наготове. На верхней палубе военного транспорта тоже установили торпедный аппарат, зенитные орудия и прожектора.
Руперт Фитч объявил, что корабль держит курс на восток, по направлению к Фритауну, где у самой гавани рыскали вражеские подлодки. Джеймс сидел, закрыв глаза, и воображал, как под водой скользят смертоносные тени. «Если нас потопят, если я погибну, то никогда не встречу свою любовь. Свою единственную, настоящую любовь…» Он вспомнил дочь нортумберлендского фермера и попытался убедить себя, что испытывал к ней головокружительную страсть… Может быть, девушка вспоминает о нем. Но если корабль потопят и все погибнут, то любовь исчезнет, растворится в небытие. Его любовь.
— У тебя подружка есть? — спросил он Руперта.
Фитч сказал, что у него есть невеста и после войны они собираются обвенчаться. Он с гордостью показал Джеймсу ее фотографию.
— Она меня обязательно дождется!
Корабль, покрытый пузырящейся от зноя маскировочной краской, направлялся к гавани Фритауна. Все на борту с замиранием сердца ожидали удара торпеды, однако до порта военный транспорт добрался в целости. Солдатам увольнительных не дали, а офицеров отпустили в город. Босоногие негры-носильщики в живописных лохмотьях волокли на борт ящики продовольствия и цистерны с водой. Вода! Наконец-то! Бойцы напились вволю, обливались свежей водой, смывая морскую соль и пот с обгорелой, саднящей кожи — особенно страдала взопревшая, нежная кожа в паху. В порту Фритауна корабль простоял двое суток. Питание улучшилось: курятина, рыба, фрукты. Солдаты и не подозревали, что существует такое множество разнообразных, прежде неведомых лакомств — папайи, ананасы, дыни, бананы и манго. Ни одного яблока, ни одной груши. От обжорства у многих возникло расстройство желудка.
