Со времен Дюнкерка поменялся состав роты, в которой служил Джеймс. Поползли слухи, что их пошлют на фронт. Увольнительные объявили — и тут же отменили. Вместо Северной Африки — впрочем, бойцы и не догадывались, что сражения ведутся именно там — роту перебросили в Нортумберленд. Проблема заключалась в том, что мобилизованных было слишком много — власти перестарались, плохо представляя себе возможное развитие военной кампании. В гарнизонах бездействовали сотни тысяч солдат, жаждущих принять участие в боях. Сержанты и капралы утверждали, что зеленая молодежь своего счастья не понимает: их могли послать в шахты, уголь добывать. Что, не хочется в забой? Тогда не жалуйся на скуку. От безделья многие заболевали: бессмысленное ожидание изматывало душу, изнуряло разум, сводило с ума. На этой благодатной почве бурным цветом прорастали совершенно фантастические слухи.
Для поддержания и укрепления боевого духа личного состава стали приглашать артистов эстрады. В казарменных радиоприемниках звучал чарующий голос Веры Линн. Офицеры службы армейского просвещения организовывали лекции по самым разным предметам, и их посещали все, потому что делать было больше нечего. Изредка солдат отпускали в увольнительную, но городок по соседству с гарнизоном особых развлечений предложить не мог. Пива в пабах катастрофически не хватало. В закусочных подавали сомнительного вкуса сосиски и омлет из американского яичного порошка. Радовали только овощи и фрукты из окрестных деревень. Полу Брайанту здесь понравилось бы, да только его перевели в другую роту. Поговаривали, что все мясо и свежие яйца увозят в лондонские рестораны, где прожигают жизнь богачи и нормирование продуктов никого не волнует. А еще были девушки. Джеймс впервые в жизни познал физическую близость в обществе девицы из Земледельческой армии — стоя у каменной ограды в темном переулке. Юноша с гадливым омерзением отнесся и к самому процессу, и к его непосредственным участникам, однако это не отвратило его от мечтаний о светлом возвышенном чувстве, о чистой деве, которая ждет его одного. Внутренний голос попытался высмеять наивные мечты о любви и нежности, но Джеймс заставил его умолкнуть, не желая представлять себе отношения, похожие либо на терпеливое молчание его родителей, либо на задиристый, шумный союз родителей Дональда. Нет, возлюбленная Джеймса — как, впрочем, и любого из его соратников — будет совсем иной…
Прежде Джеймс изредка выпивал пинту пива с отцом или рюмку хереса с матерью; теперь он пил для того, чтобы опьянеть — и относился к этому с тем же гадливым омерзением. Армейские приятели надирались в доску и лапали развратных девиц, а внутренний голос Джеймса насмешливо замечал: «Не каждому дано быть настоящим бойцом».
Скуку развеивали только посещения близлежащих ферм: желающим разрешалось отлучаться на полевые работы и на уборку урожая. Джеймсу это очень нравилось. Он начал задумываться, не заняться ли ему сельским хозяйством, и даже приударил за хорошенькой дочкой фермера, но она отвечала на его ухаживания вздохами и с раскаянием объяснила, что ее жених воюет в Северной Африке. «А я его так люблю!» Урожай собрали. Германия напала на СССР, а Япония — на США. «Перелом близок», — твердили политические обозреватели, однако все понимали, что ситуация складывалась критическая.
«Похоже, вас приберегли на горячее», — подшучивали сержанты, заметно подобревшие со скуки. В свободное время Джеймс валялся на койке и читал. Он прочел все книги, которые ему передал Дональд — поэтические сборники, романы и политические брошюры. Памфлеты с названиями «Открыть Второй фронт!» и «Свободу Индии!» его не заинтересовали. Он лениво пролистал их, зевая от скуки, зато оживился, прочитав строки Уильяма Генри Дэвиса: «Когда наши души покинут земную юдоль, если ты не вынесешь разлуки, ищи меня в полях Элизия…».
Прекрасный, суровый Нортумберленд… наверное, здесь они и сгинут навеки, забытые всеми, даже Министерством обороны. Да и зачем отсюда уезжать, если до сих пор никуда не уехали? Так мыслят люди, доведенные до безумия бесконечным ожиданием.
Внезапно ожидание закончилось. Все решили, что их перевозят в новый гарнизон, следуя неизбывному закону «как сложилось, так и продолжится». Об их подразделении просто-напросто забыли. «Кто-то дал маху», — с понимающими ухмылками замечали солдаты.
Выяснилось, что их отправляют в Индию. Нет, в открытую им об этом не объявили, «болтун — находка для шпиона» и все такое, они сами догадались. Япошки подбирались к Индии, индийская армия готовилась к обороне. Солдатам было все равно, куда их пошлют, — лишь бы выбраться отсюда, лишь бы прекратилось изматывающее ожидание.
Джеймс уложил в вещмешок нехитрые солдатские пожитки и драгоценные томики стихов. В последние месяцы — нет, в последние годы! — его дух поддерживала только поэзия. Без нее он уже давно бы отчаялся. Ах, как он благодарен Дональду — и за это, и за все остальное. Джеймс жил лишь воспоминаниями о безмятежном предвоенном лете и светлыми мечтами о будущем, о любви и о мире. «После войны все так и будет», — думал он, вспоминая счастливую пору конференций, бурных дискуссий и горячих споров, откровенный обмен мнениями, надежду, восторг и упоение жизнью. Войны ведут для того, чтобы создать мир, полный искренней дружбы, товарищества и обожания девушек, среди которых найдется она — единственная и неповторимая.
Он приехал домой попрощаться с родителями. На вопрос отца об офицерских курсах Джеймс ответил, что ему это неинтересно.
— Ну и дурак, — буркнул мистер Рейд.
Мать разрыдалась и попросила сына беречь себя.
* * *
Громадный крейсер в маскировочной окраске издалека казался размытым пятном, тучей над океанским простором, призрачной стайкой летучих рыб или смутным, дрожащим маревом. Вблизи мрачная махина угрюмо и зловеще нависала над портом. Недавно это был роскошный пассажирский лайнер «Бристоль касл», принадлежавший пароходной компании «Юнион касл», но теперь он изменился до неузнаваемости.
В ожидании посадки пять тысяч солдат столпились в порту и запрудили близлежащие улочки. Многие молодые люди никогда в жизни не видели моря (в то время отдых для простого люда ограничивался редким выходом в парк) и ничего не понимали ни в кораблях, ни в плавании. О морских путешествиях знали по газетным заметкам и репортажам в кинотеатрах на сеансах новостей: «Сегодня утром в порт Нью-Йорка прибыл трансатлантический лайнер „Куин Мэри“. На борту корабля и на причале играли оркестры, приветствуя герцога… кинозвезду… оперную певицу… боксера…»
Пяти тысячам солдат и офицеров предстояло разместиться на корабле, предназначенном для семисот восьмидесяти пассажиров, и проделать сначала семь тысяч миль до Кейптауна, а затем еще несколько тысяч миль до Индии.
По законам военного времени лайнер «Бристоль касл» лишили имени; впрочем, место назначения тоже оставалось безымянным.
Исполинская громадина военного транспорта высилась у причала символом общества, которое были призваны защищать солдаты. Две верхние палубы отвели офицерам и командному составу экипажа, а помещения третьего класса и трюмы — худшие места на корабле — заполнили солдаты. Банальное отражение классового строя в миниатюре.
Бойцы устремились к мосткам. Сержанты и капралы, стоя на палубе, громогласно отдавали приказы о размещении, в соответствии с указаниями капитана корабля и членов экипажа, потому что никто из армейских чинов понятия не имел об устройстве судна.
Взвод Джеймса Рейда одним из последних погружался на борт. Капрал Кларк по прозвищу Нобби (в армии всех бойцов по фамилии Кларк зовут Нобби), коренастый, приземистый мужчина, покрывшись по́том от беспокойства, подгонял своих подопечных. Командовать личным составом он не любил, опасаясь ответственности, и сейчас старался изо всех сил. За долгие месяцы ожидания бойцы привыкли к его безалаберности и смирились с ней. Рядом с Джеймсом стоял Руперт Фитч, сын кентского фермера. Гибкий худощавый блондин с четкими чертами веснушчатого лица и ранними залысинами над высоким лбом был прекрасным наездником и любил лошадей. Время от времени Джеймс, вспоминая о своем мимолетном желании стать фермером (но как, как?), восхищенно завидовал Руперту — с такой же смутной тоской и восторгом смотрел на Джеймса Пол Брайант, а три года назад сам Джеймс так взирал на Дональда. Руперту никогда не надо было объяснять, что и зачем следует делать: казалось, армия стала для него продолжением жизни, проведенной за возделыванием земли и сбором урожая. «Разрешите обратиться!» — Руперт с легкостью и на равных заговаривал с капралами и сержантами, предлагал чуть изменить отданное распоряжение, проложить несколько иной курс, перейти на использование другой марки обувной смазки. Ему прочили офицерские курсы, однако он, как и Джеймс, упорно отказывался. «Не по мне», — говорил Руперт. На ферме он с удовольствием трудился наравне с работниками.
