— Вот и правильно, молодым это в самый раз, — сказал отец, резко поднялся с кресла и ушел в паб.
Дональд тоже получил повестку. Джеймс приехал к нему в гости. В доме, и без того шумном, разгорелись отчаянные споры. Старшие братья ожидали призыва со дня на день. Сестры безутешно рыдали, потому что их поклонники были сверстниками Дональда и Джеймса.
— Нет, войны не будет, это слишком ужасно, — утверждала мать-пацифистка. С ней соглашалась одна из дочерей.
— Гитлера надо остановить! — восклицал отец, убеждения которого разделяли сыновья и вторая дочь.
Об этом говорили по радио и писали в газетах: «Современное вооружение делает войну бессмысленной…»
Приятели, в радужном настроении ожидавшие дня призыва, отправились в соседний городок на дискуссию «Можно ли остановить войну?». Дональд произнес зажигательную речь о том, что Гитлера необходимо остановить, иначе он всех поработит. Одна из слушательниц поднялась и заявила, что ее жених и братья погибли в Первой мировой, и если бы молодежь представляла себе ужасы войны, то все были бы пацифистами. Ее сосед, по виду — сверстник, то есть окончивший школу в военные годы, саркастически осведомился, понравилось бы ее жениху и братьям находиться под пятой Гитлера. «Да! — возмущенно ответила она. — Жизнь лучше смерти». Какая-то старушка возразила, что малодушие позорно: в годы предыдущих войн трусам вручали белое перо. Дискуссия переросла в ожесточенный спор, попытки утихомирить присутствующих оказались напрасны, а одного юношу пришлось даже вывести из зала — он вырывался и кричал, что старую каргу надо застрелить, а белые перья запретить.
— Ничего, армия тебя воспитает, — заявил сыну мистер Рейд. — Сделает из тебя настоящего мужчину. С твоим образованием ты наверняка получишь офицерский чин. Легче будет.
Джеймс и Дональд вместе явились на призывной пункт в Рединге. В школе Джеймс играл в футбол и в крикет, слыл отличным бегуном и находился в прекрасной форме, что и подтвердил медицинский осмотр, хотя врач посоветовал не перенапрягать разорванную коленную связку — результат старой футбольной травмы, о которой напоминал только тонкий белый шрам. Дональду сказали, что он полноват, но это не страшно — в армии похудеет.
Призывников собрали в огромном зале: сотни потных, вонючих тел — у многих в домах не было ванных комнат. Оглядев толпу сверстников, Дональд беззлобно пошутил, что они готовы для забоя, будто ягнята или телята. Многие юноши были тщедушны и невысоки ростом. По сравнению с ними Дональд и Джеймс выглядели упитанными здоровяками. Приятели, внимательно изучившие сведения о жизни представителей различных социальных слоев Великобритании, знали, что английские рабочие питаются в основном бутербродами со смальцем или с маргарином и сахаром, а запивают все это крепким сладким чаем. Нездоровая диета приводила к тому, что дети вырастали бледные и чахлые. Некоторых призывников отбраковывали при медосмотре из-за рахита, многих отправляли к дантисту лечить гнилые зубы.
Джеймс собирался еще раз навестить Дональда, но тут пришло письмо с требованием явиться на призывный пункт. Пацифисты по-прежнему говорили о мире, хотя война уже взбудоражила умы — о ней беспрестанно упоминали в выпусках новостей и вели ожесточенные дебаты в парламенте — и выплеснула Джеймса с Дональдом из мирной жизни в армейский гарнизон.
Джеймс разложил на кровати военную форму, приложил к себе гимнастерку. Аккуратно прибранную спальню усеивали предметы солдатской экипировки. Высокий и стройный юноша отличался живой четкостью движений и резвостью гибкого ума. Тонкий нос, красивые, напряженно сомкнутые губы, ярко-голубые прозрачные глаза, густые русые волосы, изогнутые, четко очерченные брови — все в Джеймсе напоминало о холеном породистом коне. Армейская форма сделала его неуклюжим, лишила былого лоска. Молодой человек поглядел на себя в зеркало и вспомнил, как на конференции социалистической молодежи одна из девушек сказала ему: «Ты такой красивый, прямо как кинозвезда!» Сейчас он выглядел совершенно непримечательным. Джеймс спустился в гостиную, где у включенного торшера сидела мать, рассеянно перелистывая журнал. По радио играла танцевальная музыка. Миссис Рейд взглянула на сына, ошеломленно ахнула, поднеся ладонь к губам, и виновато поднялась.
— Нет-нет, ты прекрасно выглядишь, мой мальчик. Я просто не ожидала… — произнесла она, заключая его в объятия. Грубая ткань солдатской гимнастерки поглотила нежность прикосновения.
Воротничок сдавливал шею, сапоги были слишком велики и оттягивали ноги. Мать попробовала размягчить заскорузлую кожу, согрела голенища над паром из чайника, принялась натирать жиром. Джеймс стоял в одних носках, неловко вывернув узкие ступни, будто страшась предстоящей им участи. Через час он снова примерил сапоги и сказал матери, что стало гораздо лучше. Слишком узкая стопа, вот в чем проблема…
На следующий день он надел форму, теперь уже «на все время проведения военных действий» — выражение быстро приобрело популярность, потому что звучало мужественно и со сдержанным достоинством.
— Может быть, войны не будет, — сказала мать.
— Ну, тогда все обойдется.
Отец попрощался с Джеймсом и настоятельно посоветовал не верить обещаниям командования о том, что «все закончится к Рождеству».
— Они все там дураки, — мрачно заметил мистер Рейд. Непонятно, кого он имел в виду: военных министров? правительство? В глазах отца застыла боль прошлой войны.
— До свиданья, папа, — мягко сказал Джеймс, подошел к калитке и обернулся.
Родители бок о бок стояли на ступеньках крыльца, ладонь матери нежно поглаживала руку старого солдата. «Как на открытке, — подумал Джеймс, борясь с нахлынувшей тоской. — А теперь повоюем». В последнее время, под наплывом новых идей и чувств, он часто размышлял, не лучше ли было бы, если бы отец погиб в окопах. Он прожил такую несчастливую жизнь… он и сам наверняка об этом знает. С другой стороны, он женился на матери… Считается, что ей повезло, ведь вокруг столько незамужних женщин. А если бы они не сыграли свадьбу, то и сын у них не родился бы… Нет, это невозможно представить. Если бы отец погиб на фронте, то Джеймс не шагал бы сейчас по мостовой в тяжелых сапогах. В сознании мелькнуло насмешливое замечание: «Пушечное мясо!»; никогда прежде ему не случалось задумываться о его смысле.
На вокзале он встретился с Дональдом. Вагон был полон молодых парней в новехоньком обмундировании. Потом они пересели в автобус, где ехали и гражданские. На лицах пассажиров отражались непонятные чувства: страх? неприязнь? жалость? Во взглядах некоторых сквозило то же, что и в глазах Джеймсова отца — наверное, эти люди тоже пережили Первую мировую войну… Двадцать лет прошло! Автобус подъехал к воротам гарнизона. Новобранцев встречали два капрала. Молодые люди один за другим подходили к штабу, называли свои имена, получали номера и шли к ниссеновским баракам, расставленным аккуратными рядами, точно фигуры на шахматной доске. Приятелей распределили по разным казармам. Джеймс огорчился, а Дональд, нимало не смутясь, отправился к месту назначения с группой новобранцев, беседуя с ними как со старыми друзьями. Оказалось, что новичков распределяют в алфавитном порядке, и Джеймс натужно пошутил: «Р и Э — и с мест они не сойдут».[15] Он пришел в казарму, где размещались двадцать человек: по десять коек с каждой стороны и закуток капрала — прямо как в школьном общежитии. Новобранцы оглядывались с любопытством и напряжением, словно звери на новом месте, пытаясь сообразить, откуда ждать угрозы. Капрал Джонс дал им время осмотреться и объяснил, где сложить вещи и как застилать койки. Тут явился сержант и, как полагается, громовым голосом начал отдавать отрывистые распоряжения. Ужинали в огромном бараке, больше похожем на сарай. В первую смену за столы сели двести молодых людей, по большей части взвинченных и не чувствующих голода или просто непривычных к армейской еде — почти все осталось на тарелках. Сержант, стоя в торце длинного стола, громогласно объявил, что лично займется улучшением аппетита вверенного ему личного состава.
Вернувшись с ужина, двадцать юношей изо всех сил старались унять беспокойство, вызванное незнакомой обстановкой. Капрал, заметив беспорядок в казарме и вещи, небрежно раскиданные по углам, пригрозил вызвать сержанта.
Молодые люди начали жаловаться, что не привыкли рано ложиться спать. Явился сержант и строго отчитал их: в первый день такое поведение прощается, но со следующего новичкам не поздоровится, а если кто заикнется о бессоннице, то пусть не беспокоится — крепкий сон ему будет обеспечен.
Новобранцы ожидали подобной отповеди: почти в каждой семье был ветеран Первой мировой, и об армейских порядках они знали — «лает, да не кусает».
