А потом они отдыхали.
— Ну, ты даешь! — похвалил Яков Михайлович.
— Да и ты не промах! — улыбалась Настя, глядя ему в лицо такими огромными черными глазами, что он отражался в них.
Яков Михайлович выпустил сигарный дым и признался, что зад болит от ожога.
— Пройдет, — пообещала она.
— Так зачем ты здесь? — спросил он.
— Тебе плохо разве?
— Потрясающе. И все же?
Она потянулась всем телом, да так изящно и соблазнительно, что Яков Михайлович вновь потерял способность управлять мыслительным процессом.
Она облизала его ухо и прошептала:
— Всему свое время!..
В этот момент он уже жил в ней, переместив мысль в совсем другой орган.
На этот раз все происходило нежно, как у юных влюбленных, и Яков Михайлович то и дело взывал к потолку:
— Господи!.. — просил чего-то. И к родительнице: — Мама-а-а!
И она простонала что-то короткое, на незнакомом языке, наверное на цыганском…
Им в номер принесли гостиничную еду — вареную курицу с пюре и салат «оливье» по-ковровски — со шкварками. Они разодрали курицу на две части, забрызгав лица жиром, и быстро, жадно и молча ели.
Потом валялись в кровати. Яков Михайлович даже вздремнул и похрапел малость. А вышедший из моды плафон спальни храп отражал. После в местных телевизионных новостях сообщили, что на следующий день состоится третий, заключительный концерт человека-ксилофона Ивана Диогеновича Ласкина.
— Ненавижу!!! — зашипел Яков Михайлович, глядя на портрет своего врага, схватившись за простыни так, что костяшки пальцев побелели. — Сволочь!!!
Настя лишь улыбалась.
Дальше дикторша поведала, что город наполнился туристами, а из столицы прибывают очень почетные гости и, по слухам, даже ждут Президента страны.
— Якову Михайловичу привет! — неожиданно для себя произнесла дикторша, и было видно, как она смутилась.
— Ах, мерзавец! — продолжал неистовствовать психиатр. — Убью-у-у-у!.. Еще издевается!
Настя гладила его по небритым щекам и успокаивала.
— Убьешь! — поддерживала. — А я, по-твоему, зачем здесь?
— Зачем?
— Помогать тебе.
— Ты что, киллер? — хмыкнул.
— ???
— Ты убийца?
— Нет, что ты!.. Я Настя. Полякова.
— Да знаю я уже!.. Ишь ты, антиматерия он!!!
— А ты где пластинку взял? — спросила девушка невзначай.
— A-а, случай! Просто получилось!
— Купил?
— Нет, такие не продаются.
— Где же?
— В депозитарии…
— ???
— Да ты же не знаешь, что это. — Яков Михайлович уселся в кровати, прислонившись к спинке, которая заскрипела и прогнулась к самой стене. — Есть в банках специальные хранилища с ячейками, шкафчиками такими с ключиками. В них ты можешь хранить ценности, документы разные, украшения… Ну, когда уезжаешь, надежнее оставлять банку на хранение.
— Поняла. — Настя запустила пальцы в шевелюру немолодого любовника.
— Ну вот… Как-то раз я пришел в банк, спустился в депозитарий, мне что-то взять нужно было, открыл свою ячейку, сделал то, что надо, и, уже уходя, гляжу — а одна из ячеек слегка приоткрыта…
— Чужая?
— Так точно.
— И ты не выдержал?
— Кто же выдержит?.. Я хотел было заглянуть лишь для того, чтобы посмотреть, что люди хранят, чего прячут.
— И?
— А там только эта пластинка и лежала, даже без конверта, черная такая, матовая… А я же меломан, коллекционер старых пластинок. У меня много дореволюционных! Внутри, в душе, все затрепетало. Думал, сердечный приступ!..
— И ты взял.
— А что же, оставлять?! Ты думаешь, ячейка просто так была не заперта? — Настя слушала. — Ничего в этом мире не происходит просто так. Все в мире материально, а потому имеет логическое объяснение. Просто часто мы не можем его найти! Но никаких импровизаций!!! — Психиатр вспомнил недавний рассказ Анастасии Ольговны Переменчивой о том, как Иван нашел антиматерию. — ПРОСТО!
— И в сексе? — Она тоже села, прижавшись к спинке кровати. Одеяло уже не закрывало ее груди, Яков Михайлович хрюкнул, ухватился пальцами за соблазн, но, послушав себя, понял, что время пока не подошло, потому отпустил девичью грудь на волю и ответил:
— Ну, если только в сексе!.. И то это вариации на тему совокуплений!
В дверь постучали.
— Мы ждем кого-то? — спросила Настя.
— Все дома! — заорал Яков Михайлович. — Пошли вон!!!
Тем не менее дверь открылась, они услышали в прихожей какую-то возню, а затем уверенные шаги. Человек приближался к спальне.
Он появился на пороге — бледный, казалось, измученный.
— Викентий, — выдохнул Яков Михайлович облегченно. — Тебе чего здесь надо?
— Ты забыл, отец, что я живу в этом номере тоже! Не с трупами же мне оставаться. Тем более там полиция побывала…
— Мой сын Викентий, — представил психиатр молодого человека Насте. — А это Настя Полякова, первая исполнительница песни «Валенки»!
— Какой славный у тебя сын, — улыбнулась девушка, ловя его напряженный взгляд на своей груди. — На птицу похож!
— Он и есть птица! Никчемный дятел! Днем — как все люди, а ночью летает черт знает где! Вороний сын!
Викентий несколько раз моргнул, будто слезы прогонял, а затем тоненько, в самом высоком частотном диапазоне едва слышно завыл.
Якова Михайловича всего перекорежило. В желудке взбурлило, а в мозгу словно свинец расплавился. Психиатр скрежеща зубами замахал на сына руками, взмолился глазами одними о пощаде.
Викентий закрыл рот, сжал губы и смотрел в ответ на отца глазами, полными ненависти.
— Какой у вас талант! — поразилась девушка.
Яков Михайлович приходил в себя, лежал на подушках весь потный и ослабший.
— И что полиция? — едва слышно поинтересовался он.
— Забрала трупы.
— А Загладина?
— И ее.
— У нас есть «оливье»! — предложила Настя. — Вы голодны?
Викентий быстро сел к столу, в один присест доел салат и обглодал косточки, оставшиеся от курицы. Затем утер рот салфеткой и опять уставился на голую грудь цыганки.
— Вы не против? — спросил.
— Что именно?
— Я о сексе!
Она поднялась с кровати, ослепляя пространство ковровской гостиницы великолепной наготой.
— Я совсем не против! — прошептала.
Поманила молодого человека пальчиками и пошла в другую спальню, переступая стройными ногами медленно, дабы дать возможность полюбоваться Викентию своей спиной.
Яков Михайлович лежал под одеялом, и теперь под крики молодежи ему было холодно как никогда. Трясся, как мокрая собака на морозе. Он опять пытался думать на многие темы. Стоит ли ему ревновать к сыну? Лучший ли Викентий любовник, чем он сам, и что будет завтра на представлении этого самозванца. Где-то на самом глубоком уровне Яков Михайлович чувствовал, что завтра — главный день его жизни.
Неожиданно он заснул, и снилась ему Адочка, его прелестная жена, покинувшая мужа так рано, до сроку. Яков Михайлович заплакал во сне и ронял слезы в простыни, пока образ Адочки вдруг не трансформировался в мертвую ворону, валяющуюся на мусорной свалке. От приснившегося кошмара психиатр проснулся и обнаружил за окнами вечер. Он услышал, как за стеной смеются Викентий с Настей Поляковой, и подумал, что жизнь кончается. Полежал еще чуть-чуть и сам себе сказал:
— Но не сейчас!
В халате, с раскуренной сигарой, придав лицу выражение важности, он вышел к молодежи и застал их сияющими, как будто счастливыми. Влюбились, что ли?
— Добрый вечер, папа! — поздоровался Викентий.
— Как спалось? — поинтересовалась Настя.
— Тебе не пора? — спросил Яков Михайлович.
— Есть еще пара часов, — успокоил Викентий. — Мы можем поговорить.
— О чем?
— О завтрашнем дне.
— Чтобы избежать импровизации, — добавила Настя.
Яков Михайлович плюхнулся в кресло, глубоко затянулся и пустил под потолок дымовое колечко. Оно медленно поднималось к ажурному потолку, пока не разорвалось.
— Ну что ж, давайте поговорим!
— Мне кажется, я беременна! — вдруг произнесла Настя. Иван был сосредоточен на завтрашнем выступлении, ловя видения, посланные мирозданием.
— Именно, что кажется.
— Я чувствую! — настаивала девушка. Щеки ее горели румянцем, как будто она только с мороза.
— Так бывает…
— Ты женишься на мне?
— Я обещал… — Иван старался не упустить послание звезд. — Настенька, у меня завтра очень важный день, в котором ты мне помогаешь! Ты не забыла?
— А наш ребенок? Это не важно?
Ивану вдруг захотелось ее ударить. Он внезапно вспомнил деда, его раскосые глаза и жидкую бороденку. Медведь! — прошептал дед. — Убей его!
Настя продолжала говорить о том, что никогда еще так серьезно не думала о материнстве. Но, безусловно, ей очень хочется стать матерью. Первым она ждет мальчика, чтобы назвать его Иваном, в честь отца… Пока Настя щебетала о своем будущем материнстве, Иван задумался о неожиданном послании деда. Что имел старик в виду? Что она, Настя, — медведь?.. Но медведей не существует!..
