Само грустно улыбнулся и продолжил показ инкубатория. На следующих стеллажах в контейнерах были толстые гусеницы, они жевали листья тута – шелковицы. Вид у гусениц был безмятежный, ели они с аппетитом. Само с любовью смотрел на них, как бабушка смотрит на внуков, когда те хорошо кушают. Потом он пояснил Антону:
– Гусеница 4000 мышц имеет. В восемь раз больше, чем у тебя. И у меня тоже. Гусеница – акробат, вообще. Она так выгнуться может – ты так никогда не сможешь, я тоже. Держать их надо на расстоянии. Не близко, но и не далеко. Китайская пословица есть: гусеницы могут разговаривать между собой, но спорить не должны. Если тесно будет – толкаться начнут, настроение потеряют сразу. Далеко посадишь – тоже плохо, инстинкт стадный сильный имеют. Если гусеница видит, что других рядом нет, – волноваться начнет, что она тут одна, потерялась. Люди тоже так, да?
– Да, – подтвердил Антон задумчиво.
– Это столовая, – продолжил Само, – здесь гусеницы кушают. Мокрый лист давать им нельзя. Подсушить надо. Сухой тоже нельзя. Увлажнять надо. Не сухой и не мокрый должен быть. Кормлю их 12 раз в сутки, по графику.
Так Антон узнал, почему Само живет не в деревне армян, а в инкубатории в лесу, – чтобы кормить гусениц 12 раз в день, четко по графику. А самого Самвела кормит его жена и три его дочки: они по очереди приносят Само из деревни еду в инкубаторий, не так строго по времени, как кормит гусениц Само, просто раз в день. Семья почти не видела отца, который жил в инкубатории. Но женщины понимали, что гусеницам нужен уход, – такова особенность бизнеса. Само верил в свое дело, а семья верила в него.
Когда Самвел подвел Антона к следующему стеллажу, тот с удивлением увидел сотни гусениц, застывших в одной позе – с приподнятыми головами. Гусеницы не ели и не двигались, совершенно.
– Тихо, – шепотом сказал Само, – это у них называется сон. Спят. Во сне одну кожу сбрасывают, чтобы другая выросла, побольше. Хорошо кушают – хорошо растут. Не дай бог разбудить. Если разбудишь – испугается. Умрет.
На цыпочках Само прошел мимо спящих гусениц в линьке. Антон и Аэлита, тоже на цыпочках, потянулись за ним. Антон затаив дыхание смотрел на застывших, как будто заколдованных каким-то древним китайским заклятием, гусениц. А Аэлита прикрывала рукой рот, чтобы не захохотать. Ее спящие гусеницы почему-то смешили.
И наконец Само показал Антону контейнеры, в которых гусеницы занимались плетением шелковых коконов. Здесь хозяин инкубатория опять блеснул цифрами:
– Гусеница делает кокон 60 часов. Без перерыва. Крутит головой без отдыха 60 часов. Можешь так? Нет. Я тоже не могу. А они могут.
Антон с уважением посмотрел на гусениц, которые деловито и монотонно вращали головами, выкладывая клейкую шелковую нить восьмерками.
Завершив экскурсию по инкубаторию, Само рассказал Антону расчеты прибыльности любимого бизнеса. Прибыльность была поразительной.
– Длина нитки два километра, – сказал Само. – Одна гусеница – два километра нитки. Вот и считай. – Само считал в уме легко, как калькулятор. – Живет гусеница от 20 до 38 дней. За это время увеличивается в размерах в 30 раз. По весу – в 10 000 раз. Длина тела увеличивается за сутки в полтора раза. Вес – в 400 раз. Каждый час она поправляется в 18 раз. А теперь сам скажи. Бизнесмены, фермеры, которые занимаются свиньями, курами или коровами, – зачем они это делают? Есть такие свиньи, которые могут каждый час поправляться в 18 раз? Есть такие куры, которые увеличиваются по весу в 10 000 раз? А коровы, которые увеличиваются в размерах в 30 раз, есть такие коровы?
– Нет, наверное, – признал Антон.
Антону стало страшно представить корову, увеличившуюся в 30 раз, и еще страшнее – свинью, которая каждый час поправляется в 18 раз.
– Вот и считай, – повторил Само, – в Древнем Китае за шелк золотом платили. Сколько весил шелк, столько давали за него золота. Принес килограмм шелка – получил килограмм золота. Из 100 килограмм коконов получается 9 килограмм шелка. В Интернете написано: семья из четырех человек, если хорошо поработает, может сделать 500 килограмм шелка. Это 500 килограмм золота. А если не трогать коконы, из них вылупятся бабочки. А бабочка живет 12 дней, но может отложить 800 яиц, из них можешь получить еще 800 гусениц. Отходы я вообще не считал. Гусеницы сам видел как хавают. Какают тоже от души. Экскременты гусениц, в Интернете написано, с успехом заменяют селитру – фасовать, продавать можно, тоже прибыль. Ну как тебе бизнес?
– Хороший, – признал Антон.
А Аэлита опять прикрыла рот, чтобы не засмеяться – прибыльность продажи какашек гусениц ее смешила.
– Конечно, следить надо, чтоб не болели, – сказал еще Само. – У них болезнь есть. Мертвенность называется. Слабые становятся. Кушают плохо. Шелк не делают. Худеют. Ложатся и умирают. У меня так умерла первая партия, которую из Китая заказал. Я тогда… Сам тоже кушать не мог, спать не мог… Расстроился.
Глаза Самвела стали так печальны, что Антон с сочувствием похлопал его по плечу. И даже сказал зачем-то:
– Соболезную.
Само благодарно кивнул в ответ. И продолжил:
– Вот выращу эту партию даст бог. Половину коконов оставлю, чтобы бабочки вышли. Половину коконов размотаю. Это самый интересный момент вообще. В коконе два километра нитки. Чтобы разматывать, станок есть специальный у меня, в Интернете купил, сел дорого, а попробуй руками: в каждом коконе два километра. В Древнем Китае это делали девушки, только очень много девушек надо, а у меня три дочки всего. А знаешь, какой секрет есть? Станок размотать может автоматика, но конец нитки надо найти. Только человек может сам конец нитки найти.
– Да, – признал Антон, – только человек может сам…
– Только как гусениц убивать буду, не знаю, – сказал Само. – Гусениц надо потом убивать, чтобы коконы освободились, чтобы размотать их на шелк… Аппарат я купил, сухой пар. Паром их, горячим, сухим, убивают. Они, получается, для меня шелк делали, каждая шестьдесят часов головой крутила без перерыва. А я их за это…
Антон некоторое время вместе с Само печально смотрел на армию обреченных гусениц. Они с аппетитом ели тутовые листья, плели коконы, спали. И не знали, что все они обречены сплести свои два километра и умереть в струях горячего пара.
Само сказал:
– Стих есть. Японский. Один тип написал ушлый. «Бабочкой он не станет. Напрасно дрожит червяк на осеннем ветру…»
Самвел совсем, кажется, от всего этого расстроился. Но быстро взял себя в руки, вздохнул своей широкой, как у танка, грудью и сказал:
– Ну ничего. Концы ниток найду. Шелк продам. Долги отдам. Потом расширяться буду. Два гектара тута надо, чтобы 500 килограммов шелка иметь. Бизнес-план нужен, реклама… Ты в рекламе не шаришь, случайно?
– Нет, – сказал Антон.
Антон Рампо в тот момент действительно не помнил, что в рекламе он шарил, и даже, как считал глава «PRoпаганды» Миша Минке, шарил лучше других современников.
Антон и Аэлита уже хотели уходить, и Антон даже успел поблагодарить Само за экскурсию по инкубаторию, когда бизнесмен решил помыть один из контейнеров для гусениц. Во дворе у него был небольшой колодец. Он включил насос, потекла вода, Само подставил руки под воду и тут же отлетел в сторону и упал на землю. Аэлита и Антон перепугались.
Поднявшись, Само сказал:
– Вода! Током бьет!
И погладил себя по голове. Волосы у него стояли дыбом.
– Дядя Эдик! Опять экспериментирует! – сказал Само возмущенно.
И пошел куда-то. Аэлита стала смеяться и звать Антона пойти вместе с Само. Антон подчинился.
Само решительной походкой устремился к дому, сшитому из кусков разных домов, который уже видел Антон, когда гулял по лесу. Оказалось, что живет в этом доме не страшный человек, как подумал тогда Антон, а дядя Эдик по прозвищу Тесла.
Дядя Эдик был русским. На вид ему было лет семьдесят, был он худощавый, сутулый, с голубыми детскими глазами и беззащитной, как будто всегда виноватой, улыбкой. Он сразу стал извиняться перед Само за то, что того ударило током, при этом он сам чуть не погиб, потому что хотел взяться рукой за сетку-рабицу собственного забора. Хорошо, что Само успел обратить внимание дяди Эдика и остальных присутствующих, что забор изобретателя – розовато-красный. Не потому, что покрашен в такой цвет. А потому, что нагрелся – из-за того, что находится под напряжением. Под напряжением оказался и весь дом дяди Эдика, и водопровод, и даже колодец у Само.
По требованию пострадавшего Самвела Тесла немедленно прекратил эксперимент и отключил новый прибор, который испытывал. Прибор представлял собой четыре старых телевизора со снятыми крышками, скрепленных между собой и обмотанных тугими витками толстой медной проволоки. Прибор был подключен с одной стороны к розетке, видно, что неоднократно оплавленной. А с другой – был вкопан прямо в землю за домом дяди Эдика. По его замыслу, это было заземление, но наряду с ним, как охотно признал дядя Эдик, произошла передача мощного заряда в подземные водяные пласты. Свой новый прибор ученый назвал «Генератор неограниченных токов Теслы» в честь Николы Теслы. Дядя Эдик активно развивал научное наследие великого серба, поэтому в деревне его так и называли – Тесла.
