– Да уж, – согласился он. – Промашка вышла. Я хотел, что–бы лагерь был защищен от ветра, я читал, что в этих местах вет–ры бывают сильными.
– А про грязевые потоки ты не читал? Мара пожал плечами:
– Хуже всего, что глина родник забила. Я расчистил его, но вода еще не скоро станет прозрачной.
– А запасы воды у нас есть?
– Полный котелок дождевой воды. И все.
– До вечера хватит, а там и родниковая отстоится.
– Будем надеяться…
Кислый выполз из палатки, угодив ладонями в грязь, и так, стоя на четвереньках, ошалело таращился по сторонам. Я поду–мал, что он воспринимает увиденное как продолжение своего кошмарного сна. Вкупе с всколоченными волосами и куцей бо–родой, успевшей сильно отрасти за неделю, это выглядело ко–мично.
– Что… это?.. – вопросил он пару секунд спустя.
– Это, Кислый, гнев мандрагоры, – приободрил я приятеля. –За то, что мы вырвали ее из привычной среды обитания.
Кислый перевел взгляд на Мару, желая выслушать его вер–сию событий. Моя ему не понравилась.
– Ливень смыл ночью грязь и камни с горы, и этот поток доб–рался до нас, – пояснил Мара. – Хорошо, что дождь закончил–ся ночью, иначе у нас бы были серьезные проблемы…
– А сейчас у нас, типа, все нормально, да? – вставил я шпильку.
– Гвоздь, прекрати издеваться.
– Да ладно тебе, Мара, – сказал я беспечно. – Сделай лицо веселее, а то можно подумать, что произошедшее не иначе как предупреждение.
– Какое это… предупреждение? – Кислый растревожился не на шутку. – Кому… предупреждение?
Мара поднял на меня глаза, потер подбородок, сказал за–думчиво:
– Это, кстати, возможно. Ну да бог с ним. Вечером перебе–ремся на холм к сосне.
Я с Кислым занялся «устранением последствий стихийного бедствия». Мы подняли днище палатки, чтобы она просохла. Спальные мешки и одежда тоже требовали просушки. Я сходил к сосне и срезал несколько толстых веток. Вернувшись, мы со–орудили из палок П-образные конструкции, вкопали их в зем–лю и развесили на них вещи. Для конца сентября день выдался на удивление теплым, и мы надеялись, что к вечеру вещи вы–сохнут, иначе прохладной ночью в сырых спальных мешках и одежде нам придется несладко.
Мара в это время устроился возле одного из прибывших с горы валунов, с корнем в одной руке и ножом в другой. Камень, отмытый дождем и высушенный утренним солнцем, заменил ему разделочный стол. Мара нарезал корень тонкими пластинками и разложил их на камне – зелье, которое готовил наш уважае–мый алхимик, тоже требовало просушки.
Закончив возиться с одеждой, мы решили провести ревизию съестных припасов. Их оставалось не так уж и много: неболь–шой кусок козьего сыра, уже изрядно заветренного; кусочек сушеной козлятины; две банки консервированной рыбы; не–сколько помидор-сливок, взявшихся черными пятнышками; немного риса; с полкило макарон; граммов пятьдесят раститель–ного масла на дне бутылки и одна лепешка. Я развел костер, дал воде закипеть, высыпал в котелок макароны. Лепешка, ко–торая еще вчера была эталоном твердости и нашей последней надеждой на то, что с этим сухарем мы не умрем с голоду, сей–час напоминала кусок сырой глины, раскатанный в блин. Вы–кидывать лепешку я посчитал непозволительной роскошью, по–этому отнес туда, где Мара просушивал нарезанный корень, и положил на свободный валун.
В кипящие макароны я высыпал банку ставриды в масле и два нарезанных помидора, посолил. К этому времени Мара за–кончил колдовать с корнем и присоединился к нам. Уже сидя с миской, полной этого импровизированного супа, я вспомнил о лепешке, поставил миску на землю и направился к валунам. Обойдя палатку, я заметил, что камень, на котором сушился на–резанный корень, опоясан светло-коричневым узорчатым ка–натом, поблескивающим на солнце. Я сделал еще два шага, прежде чем до меня дошло, что это такое. Я остановился мет–рах в четырех от валунов и молча наблюдал, как сходящий на нет канат утекает за камень, а с другой стороны появляется сер–дцевидная светло-коричневая голова с темно-серой каемкой над глазами. Гюрза – я видел этих змей на фотографиях.
Змея подняла голову сантиметров на тридцать над землей и замерла, уставившись на меня. Она не шипела, только ее чер–ный рассеченный язык-иголка, то выскакивая, то исчезая, про–бовал воздух на вкус.
– Мара, – позвал я, не оборачиваясь. – Кажется, у твоего корня появился сторож.
– Что?
– Иди сюда. Только не торопись.
Черные немигающие глаза-щелочки по-прежнему следили за мной. Мне показалось, что в этом взгляде присутствует что-то оценивающее. Впрочем, у меня всегда было богатое вообра–жение.
– Вот черт! – вполголоса выругался Мара за моей спиной. –Гвоздь, только не дергайся!
– Расслабься, парень, я в порядке. Да и не выглядит она раз–драженной. Просто пришла познакомиться, наверное.
Я медленно сделал шаг в сторону и скосил на Мару глаза, так, чтобы гюрза оставалась в поле зрения. Змея чуть заметно повела головой, отслеживая мое движение. За плечом Мары показалась физиономия Кислого. Пару секунд суть ситуации просачивалась Кислому в сознание, потом его лицо посерело, и он шарахнулся назад.
– Надо что-то делать, – тихо сказал Мара. – Я схожу за пал–кой. Ее надо прогнать.
– Нет, – сказал я с непонятно откуда взявшейся увереннос–тью. – Она сейчас уйдет сама.
Не знаю, почему я так решил. Змея не вызывала у меня чув–ства опасности, напротив, мне казалось, что ей просто любо–пытно. Я сказал ей:
– Ты пугаешь моих друзей. Мне тоже было приятно с тобой встретиться. А теперь, может быть, ты нас оставишь?
Змея качнула головой, опустилась на землю и улизнула за камень. Через секунду мы увидели, как она пересекла глиня–ный шельф и скрылась в траве.
– Гвоздь… – тихо выдохнул Мара, его лоб покрывали круп–ные капли пота. – Ты сошел с ума…
– Чего же это?
– Ты разговаривал с азиатской гадюкой, укус которой почти всегда смертелен. В нашем случае – это стопроцентная смерть, потому что противоядия у нас нет.
– Не верю своим ушам! Ты не взял противоядие?! А я соби–рался ее погладить…
– Гвоздь, прекрати!
– Расслабься, Мара. Змеи в агрессии шипят и дергаются. Эта не проявляла признаков волнения.
– Откуда ты знаешь?! Ты что, герпетолог?! – Мара повысил голос, что само по себе было почти так же неожиданно, как по–явление змеи.
– Да успокойся ты! Ничего же страшного не случилось.
– Ты сошел с ума… – гораздо тише повторил Мара. – Ты зна–ешь, что змеи глухие? А ты ей: мы с тобой одной крови…
– Вот кто у нас чертов герпетолог. Если ты знаешь про змеиный слух, то мог бы и смекнуть, что нападать она не со–бирается. – Я поднял с камня лепешку, корка которой успе–ла подсохнуть, подошел к Маре, положил руку ему на плечо, широко улыбнулся, добавил: – К тому же она ведь услыша–ла, да?
– Это меня и пугает…
Мы нашли Кислого возле костра с палкой в руках. Он все еще был бледен и дрожал. Я подумал, что если бы у Кислого был хвост, он бы его непременно поджал.
Впереди меня землю прочертила крылатая тень. Я поднял го–лову и увидел беркута, он был совсем низко, метрах в семи. В его раскинутых коричневых крыльях я отчетливо различил рос–черки белых перьев и двухцветный клюв – желто-белый у голо–вы, черным крюком загибающийся книзу. Коричневые глаза с черными зрачками смотрели из-под нависших бровей внима–тельно и сурово. Хищник был воплощением силы, грации и ве–личия. Беркут плавно описывал вокруг меня дугу. Я помахал ему, как при первой нашей встрече, и он точно так же взмахнул кры–льями, набрал высоту и взял курс на Казыгурт.
Мара смотрел на меня очень внимательно, и на дне его голу–бых глаз я видел тревогу. Я вдруг понял, что Мару испугала во–все не змея, явившаяся посмотреть, кто отважился выдернуть корень, и не беркут, патрулирующий небо над нашим лагерем, но сам факт их появления. Мара, привыкший во всем искать смысл и отслеживать связи, уже сделал какие-то неутешитель–ные для него выводы. Секунду спустя он подтвердил это.
