– Попробуй ему посоветуй… Так, приехали.
От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная знаками «Stop». Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по лесу. Скоро дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной стене. Морковин два раза просигналил, ворота открылись, и машина въехала в огромный, как футбольное поле, двор.
Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были украшены балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а все окна выше второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору ходило несколько ротвейлеров, над трубой одной из пристроек поднималась струя сизого дыма (видимо, топили баню), а сам Азадовский в окружении небольшой свиты, включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на ступенях ведущей в дом лестницы. Он был в тирольской шляпе с пером, которая очень ему шла и даже придавала его полному лицу что-то благородно-разбойничье.
– Как раз вас дожидаемся, – сказал он, когда Татарский с Морковиным подошли. – Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.
Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь приятное.
– Это как Гарун аль-Рашид со своими визирями, да?
Азадовский посмотрел на него с недоумением.
– Он все время переодевался и ходил по Багдаду, – пояснил Татарский, уже жалея, что начал разговор. – Смотрел, как народ живет. И рейтинг свой выяснял.
– По Багдаду? – спросил Азадовский подозрительно. – Что еще за Гарун?
– Да халиф такой был. Давно, лет пятьсот назад.
– Тогда понятно. Сейчас-то по Багдаду не особо походишь. Все как у нас – только на трех джипах и с охраной. Ну что, все в сборе? По тачкам.
Татарский сел в последнюю машину – красный «рэйнджровер» Саши Бло. Саша был уже чуть пьян и явно в приподнятом настроении.
– Я тебя все поздравить хочу, – сказал он. – Этот твой материал про Березовского с Радуевым – лучший компромат за всю осень. Реально. Особенно то место, где они собираются пронзить мистическое тело России своими бурильно-телевизионными вышками в главных сакральных точках. И какая надпись на этих монопольных денежках – «In God we Monopoly»! [34] А на Радуева кипу надеть – это ж надо допереть было…
– Да ладно тебе, – сказал Татарский и мрачно подумал: «Просили же этого мудака Малюту, чтоб не трогал Радуева. Теперь вот бабки назад. И хорошо, если без счетчика обойдется». – Ты лучше скажи, когда твой отдел нам идею родит нормальную? – спросил он. – На какой стадии проект?
– Вообще все строго секретно. Но если в общих чертах, то идея на подходе. И такая, что все припухнут. Осталось додумать роль Аттилы и доработать стилистику – чтобы был как бы постоянный контрапункт органа и гармошки.
– Аттила? Это который Рим сжег? При чем тут он?
– Аттила – значит «человек с Итиля». Сказать по-нашему – Волжанин. Итиль – это древнее название Волги. Чувствуешь, куда клоню?
– Не очень.
– Мы же и есть третий Рим. Который, что характерно, на Волге. Так что и в поход ходить никуда не надо. Отсюда наша полная историческая самодостаточность и национальное достоинство.
Татарский оценил мысль.
– Да, – сказал он, – сурово.
Поглядев в окно, он увидел над кромкой леса верхушку гигантской бетонной постройки – косо поднимающийся вверх спиральный скат, увенчанный небольшой серой башенкой. Он зажмурил глаза и открыл их снова – бетонная глыба не исчезла, только чуть-чуть сместилась назад. Татарский пихнул Сашу Бло под локоть, так, что машина вильнула на дороге.
– Ты чего, одурел? – спросил Саша.
– Гляди быстрее, – сказал Татарский, – вон, видишь, башня из бетона?
– Ну и что?
– Не знаешь, что это такое?
Саша поглядел в окно.
– А, это. Азадовский только что рассказывал. Тут начинали станцию ПВО строить. Чего-то там раннего оповещения. Успели только фундамент доделать и стены, а потом, сам знаешь, оповещать стало некого. У Азадовского есть план все это приватизировать и достроить, только не локатор, а дом себе новый. Говорит, дизайн ему нравится. Не знаю – я, например, бетонные стены не переношу. А чего ты так завелся?
– Ничего, – сказал Татарский. – Вид очень странный. А как станция называется, куда мы едем?
– Расторгуево.
– Расторгуево, – повторил Татарский. – Тогда все понятно.
– Да вон она, кстати. Нам вон в тот дом. Тут самый грязный пивняк под Москвой. Леня любит здесь пивка попить по выходным. Чтобы ощутить как следует, чего он в жизни достиг.
Пивная, помещавшаяся в подвальном этаже облезлого кирпичного дома недалеко от железнодорожной платформы, действительно была на редкость грязна и зловонна. Народ, жавшийся по столикам с чекушками водки, был вполне под стать заведению – несколько не вписывались в среду только два бандита в спортивных костюмах, стоявшие за столиком возле входа. Татарского поразило, что Азадовский поздоровался с несколькими посетителями – видимо, он действительно был здесь завсегдатаем. Саша Бло зацепил одной рукой две кружки бледного пива, схватил другой Татарского под руку и потащил его за дальний столик.
– Слушай, – заговорил он, – а у меня к тебе дело. У меня два брата сюда переехали из Еревана и решили бизнес начать. Короче, открыли эксклюзивное похоронное бюро с высшим классом обслуживания. Просто прикинули, сколько здесь бабок зависло между банками. Их все сейчас выбивать начинают друг из друга, так что на рынке возникла реальная ниша.
– Это точно, – сказал Татарский, поглядывая на бандитов у входа, которые пили чешское пиво из принесенных с собой бутылок. Было непонятно, что они делают в таком месте, – хотя, возможно, ими двигала та же мотивация, что и Азадовским.
– В общем, чисто по дружбе, – продолжал тараторить Саша Бло, – напиши мне для них нормальный слоган, чтобы по целевой группе реально работал. Раскрутятся – заплатят.
– А чего, тряхну стариной, – ответил Татарский. – Какая легенда у нашего брэнда?
– Я ж сказал – смерть экстра-класса.
– А фирма как называется?
– По фамилии. Похоронное бюро братьев Дебирсян. Подумаешь?
– Сделаю, – сказал Татарский. – Какие проблемы.
– Кстати, – продолжал Саша, – ты смеяться будешь, но у них один наш знакомый уже клиентом был. Жена, перед тем как свалить отсюда, проплатила похороны по первому разряду.
– Это кто же?
– Помнишь Ханина из агентства «Тайный советчик»? Завалили.
– Вот ужас. Я и не слышал. Кто?
– Кто говорит – чечены, а кто говорит – менты. Что-то там из-за бриллиантов. Темное, короче, дело… Ты куда?
– В туалет, – ответил Татарский.
Уборная была даже грязнее, чем остальная часть пивной. Глядя на стену в геологических потеках, поднимавшуюся над писсуаром, Татарский заметил треугольный кусок отслоившейся штукатурки, удивительно похожий по форме на бриллиантовое ожерелье с фотографии, висевшей в туалете у Ханина. При первом взгляде на это образование жалость к бывшему начальнику, заполнившая душу Татарского, алхимически трансформировалась в заказанный Сашей Бло слоган.
Выйдя из туалета, он остановился – его поразил внезапно открывшийся вид. Видимо, раньше в коридоре была двойная дверь, которую выломали вместе с рамой, грубо заделав следы, и теперь из стен и потолка торчал выступ кирпичной кладки, замазанный черной краской. Этот ведущий в пивзал пролом удивительно напоминал своим чуть закругленным контуром окантовку телевизионного экрана, напоминал до такой степени, что Татарскому на миг показалось, что он смотрит самый главный телевизор страны. Азадовский с компанией оставались за границей поля зрения, зато были видны два бандита у крайнего столика и новый посетитель, который появился рядом с ними. Это был высокий худой старик в коричневом плаще, берете и мощных очках со слишком короткими дужками, за стеклами которых его глаза казались непропорционально большими и по-детски честными. Татарский готов был поклясться, что где-то его видел. Старик уже успел собрать вокруг себя нескольких бомжеватых слушателей.
– Мужики, – говорил он тонким и полным изумления голосом, – вы не поверите никогда! Беру я сейчас пол-литра в овощном у Курского, да? Стою в кассу. И знаете, кто в магазин входит? Чубайс! Мать твою… На нем пальтишко такое серое, шарфик мохеровый и кепка, а охраны – никакой. Только правый карман оттопыривается, как будто ствол там. Подошел к консервному отделу, взял трехлитровую банку болгарских маринованных помидоров – зеленые такие, знаете, да? И сунул в сетку. Я на него гляжу, рот открыл – а он заметил, подмигнул и на улицу. Я к окну. А там машина черная с мигалкой, тоже типа подмигивает… Он в нее прыг! И уехал. Вот ведь бывает, мать твою…
Татарский прокашлялся, и старик перевел на него взгляд.
– Народная воля, – сказал Татарский и, не удержавшись, подмигнул.
