– Вы знай Эрлс-Корт? – продолжал расспрашивать Дионизио. – Там я работай в отеле.
Моррис зачерпнул ложку бульона и сразу обнаружил, что рот с правой стороны болит нестерпимо. Меж тем глаза обшаривали палату, пока не наткнулись на десяток серых ящиков в углу; их ровный ряд перечеркивала по диагонали, как виделось с его койки, чья-то нога на вытяжке. Ему будут восстанавливать ухо! По правде говоря, верить в это не хотелось до потери пульса.
– Так вы разве не знай Эрлс-Корт, – не отступался санитар.
– Я был там однажды на выставке «Идеальный дом», – признался Моррис. Конечно, пока мать была жива – именно с такими людьми, как мамочка или Массимина, и ходят в подобные места.
– Ах, «Олимпия», – вздохнул Дионизио, – да, одеяльный дом. Очень, очень прекрасно!
Моррис чуть не подавился. На милю вокруг Эрлс-Корта вряд ли можно найти хоть один просто приличный дом, не говоря об идеальном. Однако нищее хозяйство Даквортов даже на таком конкурсе не попало бы и в аутсайдеры.
– А почему бы не вернуться в Англию, – спросил он, получив очередной заряд боли из правого угла рта, – если вам там так понравилось?
Дионизио встал и печально улыбнулся:
– Сейчас я должен ухаживай здесь за моей старой мамма. Она очень болей. Потом уже взад.
Повезло же карле – у него есть мать, за которой нужно ухаживать! Моррис проводил взглядом коротышку, катившего свой транспорт к выходу. Как только дверь палаты захлопнулась, он снял с колен поднос, сполз с койки и заковылял к шкафчикам на подгибающихся ногах. Таким образом, за десять мучительных минут Моррис убедился: во-первых, пальто, а значит, и писем, в ящике нет. Во-вторых, лицо выглядит намного хуже, чем у любой из его жертв. И в-третьих, полиция, или, скорее, карабинеры, похоже, всерьез отнеслись к письму, полученному синьорой Позенато. Хотя бы потому, что оно, как писала местная газета, «подозрительно напоминает письма, приходившие около двух лет назад, когда была похищена младшая из невесток пропавшего, Массимина Тревизан».
Моррис был на грани обморока. Встретив на обратном пути в коридоре Дионизио, он стал умолять гнома дать ему снотворного. Но тот, сверившись с планшетом, заявил, что Моррис уже получил предельно допустимую дозу. Его накачали транквилизаторами по уши, как всегда при сильных повреждениях. Санитар заискивающе улыбнулся:
– Я это вот скажу. Только перенесу лекарства и приду. И мы с вами объединяй – наши компании. Что скажете?
Из милосердия Моррис не сказал ничего. И потащился на койку – прибежище ужаса и рыданий над своей судьбой.
* * *
На четвертый день Паола договорилась, чтобы его кровать отгородили ширмой, и решила поразвлечься, проявив активность известного рода. Ну как же, сперва три недели тюрьмы, теперь вот опять казенный дом. За целый месяц всего одна ночь в супружеской постели, хоть на развод подавай!
Может, она просто желала подбодрить больного мужа этими фривольностями? Моррис, удрученный пропажей пальто, гораздо больше интересовался выражением ее лица, чем сексом. И пришел к однозначному выводу: хоть Паола и тянет руку под простыню совсем как прежде, что-то здесь не так. Даже в ее привычных замашках словно бы проявилось нечто утрированное.
Паола двинулась штурмовать пижамные штаны, но осталась явно разочарована. Это от таблеток, нашел оправдание Моррис.
– Полезай-ка под юбку, – скомандовала Паола. – Боже, до чего ты сексапильный в этих бинтах!
Она прижалась коленями к краю кровати. Трусиков на ней, разумеется, не было. Большой палец Морриса легко скользнул внутрь. Завязалась обычная эротическая пантомима: раскачиваясь взад-вперед, Паола елозила по его запястью.
– Вынь и оближи, потом целуй меня.
Сказано – сделано. Паола запихнула палец обратно в себя, одновременно слизывая собственный сок с его губ. Так и есть, понял Моррис, ему стараются запудрить мозги. Она что-то узнала? Если да, то что именно? Только про Бобо или еще про Массимину? Может быть, письма из пальто попали к Паоле? А подозревает ли она, что муж догадался? Или просто хочет показать, что с такой властью запросто превратит его на всю жизнь в сексуального раба?
И когда же наконец начнет округляться ее живот? Мими уверяла, что Паола беременна. Рождение ребенка, чувствовал Моррис, положит начало их новой жизни. Наверняка тогда с женой легче будет иметь дело, она обязательно станет достойна того, чтобы не покидать ее до смерти. Это вопрос только времени.
Когда лицо Паолы уже исказила довольно-таки неприятная гримаса, – предвещавшая оргазм, над ширмой вдруг выросла черная курчавая башка. Боже, какой стыд! Моррис было дернулся, но Паола, как клещами, впилась в руку и прижалась еще тесней, чтоб без остатка выдавить положенное. Дыхание ее сделалось быстрым и прерывистым.
Кваме взирал на эту картину поверх ширмы с довольной улыбкой. Моррис так и не сумел освободиться: бедра стискивали его запястье все крепче. Он был унижен до глубин, до предела.
– Господи! – выдохнула Паола. – Господи-господи-господи-и-ии… и! – Потом открыла глаза и спросила вполне трезво: – Ты зачем удрать пытался, Мо? Вот сукин сын! – Я чуть мимо не пролетела, оно мне надо?
Судорожно обтирая руку о простыню, Моррис прошипел:
– На нас смотрят.
Кваме вмиг принял выражение святой невинности.
– Добрый день, босс.
– А, Кваме, – Паола оправляла подол, ни тени смущения на раскрасневшемся лице. – Я думала, ты в машине дожидаешься. – Вместо шока и раскаяния она даже ухитрилась мило улыбнуться. Бесстыжая шлюха!
– Надобно с боссом поговорить по службе, – объяснил негр. – А приемные часы только эти. – Он зашел за ширму. – Босс, я хотел сказать, тут стращать начали…
Оказалось, ему под дверь уже не раз подбрасывали писульки: дескать, черномазые, убирайтесь вон. В окно запустили камнем. На машине вообще нацарапали про каких-то винегретов. Моррис пообещал сообщить в полицию. Потом стал наставлять Паолу и Кваме насчет неотложных дел в компании: переписка с «Доруэйз» и прочими клиентами, подтверждение заказов. Обязательно выяснить, каким образом Бобо обналичивал деньги для «черных» расчетов с поставщиками. Если все пустить на самотек, «Вина Тревизан» разорятся и погибнут. Паола начала ныть, что для нее это слишком сложно, пускай Моррис сам разбирается, когда выпишут. Но Кваме, к его удивлению, выудил из кармана модных брюк блокнот и все тщательно записал, даже попросил повторить на всякий случай указания. Глава предприятия, невзирая на недавний конфуз и прочие несчастья, от души порадовался успехам способного ученика и верного помощника. Сообщники обменялись успокаивающими взглядами.
– Povera faccia selvaggia, – сюсюкала Паола, – бедняжечка-дикарь, весь в дикарских украшениях…
Так знает она или нет? Если нет, то с какой целью ломает комедию, перегибая палку?
– Кстати, – небрежно бросил Моррис, – после того, как убили проклятую псину, не знаете, что стало с моим пальто? По-моему, в кармане остался бумажник.
Оба медлили.
– Вы были весь в кровище, босс. Этот здоровый пес, он налетел как черт.
– Но потом карабинеры его пристрелили. По крайней мере, Форбс так сказал.
– Мы сперва пробовали оттащить, а уж после они пристрелили. До чего был лютый, ух!
– Но с какой стати? – удивилась Паола. – Раньше этот пес никогда себя так не вел.
– Полиция сказала, его кто-то хотел отравить, хозяйка.
И Моррис в который раз восхитился талантом этого парня ко лжи, – вернее, к – безобидной полуправде. Кваме держался, точно не знал и половины того, что ему довелось увидеть своими глазами. А еще радовало, что негр, вопреки подсмотренным гнусностям, продолжал выказывать миссис Дакворт полное почтение.
– Что же все-таки с моим пальто, ума не приложу? – повторил Моррис.
Кваме помотал головой:
– Когда я помогал класть босса на носилки, пальто было при нем.
– Надеюсь, кредитных карточек там не было, а, Мо? – Паола характерно поерзала бедрами, играя капризной улыбочкой на надутых губах. Отлично, подумал Моррис, если игре предстоит быть долгой и жесткой, он и это выдержит не хуже всякого другого. Но в конце концов пальто и письма где-нибудь обязательно всплывут.
* * *
На следующее утро – всего за сутки до операции – его навестила Антонелла, и после некоторых колебаний согласилась почитать Моррису его английскую Библию. На ней был скромный наряд черно-коричневых тонов. Моррис снова стал рассказывать о своем обращении, о желании служить Богу, о намерениях – если, конечно, она не возражает, – сочетать бизнес с благотворительностью, о планах построить часовню при заводе. Невестка сидела совсем близко, ее руки казались особенно бледными на черном переплете, темные волосы ниспадали на пышный бюст.
– Так что тебе почитать? – спросила она.
– Да что хочешь. То, что выбрала бы для себя.
