Человек, спустившийся по трапу, предъявил на пограничном контроле паспорт гражданина Австралии.
Юный черноглазый пограничник, казалось, замешкался, вглядываясь в документы прибывшего. Но ни один мускул не дрогнул на лице пассажира — он так же ровно и терпеливо ждал, пока ему вернут паспорт.
Пограничника звали Ахмад, он работал в аэропорту всего третий день и потому мог выполнять некоторые операции медленнее, чем следовало. Однако даже более опытные его коллеги вряд ли смогли бы придраться к документам австралийца — оформлены они были идеально.
— Цель Вашего прибытия? — поинтересовался пограничник на довольно сносном английском.
— Деловые переговоры, — медленно моргая тяжёлыми веками, ответил прибывший на чистом арабском без акцента.
— Прошу Вас, мистер Конрад, — с широкой улыбкой произнёс Ахмад, возвращая пассажиру его паспорт.
Молодой пограничник Ахмад ещё появится на страницах нашего повествования.
Австралиец же проследовал в зал прилёта аэропорта и подошёл к справочному бюро поинтересоваться, где находится лучший отель в городе и как туда добраться. Он знал эту информацию не хуже оператора справочной, но ему нужно было завязать разговор.
…Пассажиры мелкими группами проходили за прорисованную на полу черту, обозначающую государственную границу. За смену через пост Ахмада проходили сотни людей, и он, конечно, не запомнил в лицо человека, прилетевшего из страны, о которой Ахмад знал только то, что там живут кенгуру. Поток иссяк, до следующего самолёта было ещё почти полчаса, и пограничник вернулся к занимавшей его мысли онлайн-игре, в которой он остановился на самом интересном месте. Впрочем, будь он даже занят служебными обязанностями, он бы тем более не обернулся назад — туда, где делал свои первые шаги по ливийской земле австралийский бизнесмен Фрэнсис Конрад, более известный в очень узких кругах как Уильям Моррисон.
Глава двадцать четвёртая. Ступени
За столом в кабинете Любу ждал заместитель декана Павел Семёнович Плотников.
Плотников был членом КПСС с середины семидесятых, преподаватели постарше хорошо помнили его пламенные выступления на партийных собраниях. Потом, во времена перестройки, он, первым безошибочно чуявший любые колебания политической конъюнктуры, стал демократом «первой волны», яростным сторонником Ельцина и неутомимым борцом с окопавшимися в стенах института красно-коричневыми. Свой партбилет он публично сжёг в августе девяносто первого, на следующий день после поражения ГКЧП. Правда, злые языки поговаривали, что уничтожил Плотников пустую корочку, а партийный билет хранил всё-таки в укромном месте на всякий случай. Так ли это, никто не знал определённо, но подчинённым, не пожелавшим менять своих убеждений под новые веяния, Плотников попил немало крови в последнее десятилетие двадцатого века, заработав себе презрительную кличку Флюгер.
С наступлением двухтысячных Павел Семёнович вступил в партию «Единая Россия», повесил над столом портрет Путина и больше в институте не появлялся без металлического значка с партийным символом — белым медведем на фоне российского триколора — на лацкане пиджака.
Он был подчёркнуто официален и фальшив насквозь, как вся российская демократия.
Из нескольких сотен студентов Люба Нецветова была одной из немногих, кого Плотников знал по имени и фамилии, и знал не с лучшей стороны. Этим девушка была обязана своей политической позиции — перед выборами она, несмотря на обещанные ей проблемы со сдачей экзаменов, категорически отказалась ходить на предвыборные митинги «Единой России», куда организованно сгоняли студентов московских вузов.
Она поднялась по ступеням на крыльцо и шла по коридору, гадая, с чем может быть связан внезапный вызов.
— Павел Семёнович занят, подождите в коридоре, — не поднимая глаз от компьютера, ответила Любе секретарь-референт, женщина неопределённого возраста под густым слоем косметики. В ушах её сверкали огромные золотые серьги, а на груди переливалась перламутровая брошь.
Девушка вышла из приёмной, но ожидание её длилось недолго.
Внутренняя дверь, соединявшая приёмную с кабинетом, громко хлопнула, как будто её не закрыли, а толкнули со всей силы. Через несколько секунд из дверей появился научный руководитель её курсовой работы.
— Люба, Вас-то мне и надо, — быстро сказал он, — на минутку.
— Алексей Андреевич, меня Плотников ждёт… — начала она. — Может быть, я на кафедру зайду…
— Знаю, — энергично кивнул он, — именно поэтому сейчас. Вы уже знаете, зачем понадобились этому мерзавцу?
Нехорошее предчувствие кольнуло Любу изнутри.
— Нет. А что случилось?
— Люба, Вам знакомо такое имя — Нецветов Георгий Иванович?
— Да. Это покойный отец моего мужа.
— Я надеялся, что речь идёт об однофамильцах, — вздохнул Алексей Андреевич, — но раз так… Люба, Вы не знаете, он занимался научной работой в Узбекистане?
— Да, их семья жила там ещё в советское время…
Из кабинета сквозь неплотно закрытую дверь приёмной донёсся приглушённый сигнал внутреннего телефона. Плотников звонил помощнице.
— Люба, очень коротко, — Алексей Андреевич перешёл почти на шёпот, — разработками Вашего свёкра заинтересовались какие-то натовцы. Я не имею права Вам указывать, но очень рассчитываю на Вашу личную порядочность…
Секретарь-референт тяжело и шумно поднялась из-за стола и выглянула в коридор.
— Вы Нецветова? Павел Семёнович Вас ждёт.
— Уже иду, — отозвалась Люба, успев только обернуться к Алексею Андреевичу и сказать:
— Спасибо. Я зайду на кафедру.
Войдя в кабинет, Люба не сразу заметила, что декорации изменились. Вместо немигающего Путина со стены на неё смотрел безвыразительный Медведев. На долю секунды девушке даже показалось, что на портрете изображён не Президент Российской Федерации, а подполковник ФСБ Артюхин. К ним обоим, успела промелькнуть мысль, очень точно подошла бы любимая фраза Виталика про плоских людей эпохи плоских мониторов.
…Каждый раз, видя в новостях лицо вновь избранного президента, Люба не могла отделаться от забавной мысли, что он ненастоящий. Нарисованный. Из мультфильма. Вот Путин — да, враг, да, чужой, но реальный человек, а Медведев — картинка с экрана. Двумерное изображение. Плоское, несмотря на все технические ухищрения. Неслучайно он по-детски радуется мобильным или компьютерным новинкам, но не способен понять живые чувства. Эпоха плоских людей.
Кроме того, по непонятной ей самой причине именно Медведев вызывал у девушки странную ассоциацию со сценой, которой она не помнила — в девяносто первом она была ещё слишком мала — но которую не раз видела в Интернете.
Со сценой сноса памятника Дзержинскому на Лубянской площади опьяневшей от безнаказанности толпой демократов в августе девяносто первого года.
…Важно восседавший под портретом квадратный, похожий на бульдога Плотников был на удивление доброжелателен, чего прежде за ним не водилось.
Скрипучим голосом он предложил девушке присесть и запоздало поздравил её с состоявшейся свадьбой.
Люба поблагодарила вежливо и ровно, соблюдая дистанцию.
«Мягко стелешь, Флюгер», — подумала она. — «Не к добру».
— У меня к Вам, Любовь Никитична, строго кон-фи-ден-ци-аль-ный разговор имеется, — по складам произнёс Плотников, доверительно понижая голос и обращаясь к ней по имени-отчеству, что, видимо, по его замыслу, должно было быть признано и оценено.
— Я Вас слушаю, — Люба изобразила улыбку одними уголками губ, наклонив голову и слегка, едва-едва тряхнув непокорными волосами, чуть коснувшись верхними ресницами нижних, и нужно было быть тонким психологом, чтобы уловить иной смысл за лёгким жестом хлопавшей глазами девушки…
Ей это удалось.
Плотников пожевал широкой бульдожьей челюстью.
— Любовь Никитична, сейчас и именно сейчас у Вас есть уникальный шанс сделать свой личный вклад в блестящее будущее российской науки…
«Так я и поверила. Так тебя и беспокоит будущее отечественной науки, как же, как же».
— Когда Вы вышли замуж и поменяли фамилию, — продолжал Плотников, — не только я, но и многие заметили, что она совпала с фамилией неординарного учёного… Любовь Никитична, я не знаю, известно Вам или нет, что Ваш родственник занимался разработками, которые могли бы иметь большое значение…
— Я об этом слыхала, — ответила Люба, изо всех сил пытаясь сохранять совершенно нейтральный тон, — но вроде это было больше двадцати лет назад… Разве сейчас это может иметь какое-то значение?
— Безусловно. Более того — скажу без обиняков — по имеющимся у меня данным, оригинал диссертации Нецветова Георгия Ивановича был в своё время уничтожен, но сохранилась копия. Тот, кто сможет раздобыть эту копию, образно выражаясь, извлечь её из тайников для современной науки и раскрыть кладовую знаний для человечества…
