— Так, смотри сюда, — прыщавый грамотей переворачивает проездной документ и, ведя огромным пальцем с желтым ногтем, читает: — Без печати и студенческого билета не действительна.
— Нам не выдают студенческого, — говорю противным, жалостным голосом.
— Как не выдают? — подскакивает второй.
— Где это ты учишься? — наседает третий.
Я даже отступил:
— В учебном комбинате…
— Чего?! Каком комбинате, бля?! Печать политеха стоит!
— Ты кому трешь, харчок?!
— Где ты ее купил? У метро?
Они меня изничтожали.
— В политехническом комбинате, — попробовал отпарировать я на последний выпад.
Хохот.
— В общем, будем исходить из того, что у тебя студенческого нет, — подытожил первый.
— Так что давай разбираться по-честному — двадцать рэ.
— Да у меня же… — зашарил я по карманом и с ужасом нащупал полтинник: «Отберут все, как пить дать!»
— Нет таких денег, ребята…
— А какие есть?
«Все. Взяли в оборот».
Вслух:
— Да я из больницы еду. Помыться отпустили…
— А, ну, иди подмойся, а потом подходи за карточкой, — сказал один и все тут же бросили меня.
Резво перебежав через дорогу, контролеры скрылись в кафе «Фламинго».
— Отобрали? — спросила, стоявшая неподалеку, тетка с ярко накрашенными губами.
Я горестно кивнул, но тут же спохватившись, смачно сплюнул и сказал:
— Пусть берут, все ровно я ее сам отпечатал, на ксероксе. «Ох и устроит мне жена ксерокопирование», — легла мысль в нахлест, а я легкой и беспечной походкой проследовал за удаляющимся автобусом.
А вот в душе… Что у меня начинало твориться в душе. Клоака! Животный страх вперемешку с яростным воем, от нестерпимого чувства отвращения к собственной персоне.
Ну какие они контролеры?! Шакалы! Шайка гиен! А ты:…не выдают студенческого… политехнический комбинат… помыться… Пошли на хуй! — вот должен быть твой ответ! Нет, выход один — бороться! И бороться их же методами! Пора, наконец, научиться отстаивать свои честь и достоинство не умозрительно, а грубо, наглядно и убедительно! Цена значения не имеет! А ля гер, ком а ля гер! А то что же это — получается, что я трус?! Самый что ни есть ничтожный?! Нет, я не трус, хотя, конечно и не отважный. Просто мне до последнего кажется, что все может разрешиться достойно, без поверженных и победителей. Просто надо уметь, ну, это… Нет! Хватит! Даже думать об этом забудь! Все «ЭТО» — цветастые ширмочки ничтожной серости! Все «это» в утиль! Есть опыт:
Дело было зимой, на втором году службы. Отбывал я свою «почетную обязанность» в строительных войсках — в стройбате по-нашему. Присвоили мне после присяги военную специальность штукатур-маляр и определили в гараж, где работали другие военные строители, шоферы по преимуществу. А я, значит, должен был ходить с пульверизатором и белить потолки в боксах, чтобы им светлее было чинить свои боевые машины.
Ну, зашел я как-то раз в один бокс, а там грузины «ЗИЛ» разбирают. Все в мазуте от пилоток до кирзачей, но веселые — еле на ногах держатся. Меня увидели, совсем обрадовались, вообще кавказцы и азиаты меня любили, а вот прибалты и хохлы ненавидели, но об этом позже. Так вот, налили грузины мне целую кружку чачи. Я, как положено, выпил ее за неизбежный дембель и закусил каким-то хачапури. Потом рассказал им парочку пикантных историй из гражданской жизни, показал, как приживляется в моем члене стеклянный шарик, и выпил еще полкружки, но уже за Грузию и не закусывая. Тут прозвучал сигнал — «Закончить работы». Мы поцеловались, я взвалил на плечо свой пульверизатор и вышел из бокса.
И вот отсюда началась мистика. Я точно помню, что направился к своему вагончику, чтобы переодеться, но пришел почему-то в лес.
В лесу было тихо и валил снег.
Я развернулся и пошел обратно, но вскоре выяснилось, что уже и гараж как сквозь землю провалился. Около часа блуждал я по каким-то оврагам, помойкам — тщетно. Нет гаража! А тут еще, как на грех, к снегопаду подключился резкий ветер, и видимость совсем сошла на ноль. Я уже стал терять чувство реальности, как вдруг сквозь белую завесу что-то замаячило, что-то вроде забора. Я кинулся к нему и наткнулся прямо на свою родную роту, которая в две шеренги стояла посреди пурги.
Не успел я обрадоваться, как предо мной возник сам замполит части майор Коновал. Я попытался встать по стойке смирно и отрапортовать, но так запутался в шлангах пульверизатора, что даже не смог отыскать правой руки, а левая… Но не мог же я приветствовать замполита левой рукой.
Коновал приблизился ко мне вплотную и уставился своими поросячьими глазками прямо мне в зрачки.
— Товарищ майор, — обратился я четко по уставу, — разрешите вопрос?
— Ну, попробуй, — совсем не по уставу ответил замполит.
— А куда гараж передислоцировали? Если это, конечно, не военная тайна. Мне пульверизатор в кладовую сдать надо!
— На гауптвахту его! Пять суток ареста! — гаркнул Коновал в пургу.
Из стихии вынырнули два хохла-комвзводовца с автоматами, подхватили меня под руки и куда-то потащили.
— Хлопцы, здоровеньки булы! — с легкостью преодолевая языковой барьер, обратился я к сопровождающим.
— Не пиздэть, — буркнул старший сержант Чуб.
— Тю! Шо, не призналы? Да це ж я — Грицко! Тилько снежком трошки припорошенный! — пытался сбить я официальный тон.
— О це ты допиздэвси, — выразился ефрейтор Кузуб и толчком ноги впихнул меня в какую-то дверь.
От неожиданности я не устоял и рухнул, ударившись лицом об пол, который был застелен точно таким же линолеумом, как в моем вагончике, куда я, собственно, и пытался добраться.
— Пидъем! Шо це такэ?! Пидскочил мухой! — доносилось сверху.
Я приподнял голову — точно, лежу на полу своего вагончика.
Ефрейтор Кузуб срывает с гвоздика мою чистую повседневную форму и швыряет прямо на пол.
— Переодевси мухой! Время пишло! — командует сержант Чуб.
Я сел и стал сдирать с себя пульверизатор, шланги которого, как змеи, опутали меня с ног до головы.
— Мухой была команда! Шо це ни ясно?! — орет Кузуб.
— Так я ж муха-то уральская, а не какая-нибудь Це-це, — попытался оправдаться я.
Но эти военные такой мнительный народ, что, судя по всему, восприняли эту невинную аллегорию как подлые происки расизма.
Ефрейтор Кузуб болезненно ахнул, а сержант Чуб принялся хлестать меня по щекам, приговаривая:
— Умный, бля, да?! Оборзел, бля, да?! Похуй все, да?!
— Да нет! Это так, просто игра слов! — забормотал я, отступая прямо в руки Кузуба:
— Пидзабавиться, бля, захотелось, да?! Слов, бля, много уразумел, да?! — встретил он меня ударами под ребра.
Я совсем потерялся: что мне им ответить!? Как оправдаться?! Где выход?!
Дикое отчаяние охватило мою душу и парализовало сознание. Но, как говорится, свято место пусто не бывает! И власть перешла в руки бессознательного.
Страшен его лик:
— Да, бля!!! — заревел я, задыхаясь от какой-то особой радости. — Я оборзел!!! Мне все похую!!! — продолжая прямо-таки громыхать, я схватил железную скамью и с разворота смел оторопевших хохлов на пол, потом вознес свое орудие над головой и хотел добить гадов, но…
Они так жалко копошились на грязном линолеуме, точно слепые котята, и чего-то там пищали, путаясь в своих незаряженных автоматах, что я…
Да…
Я сделал «ЭТО» — я их простил…
А они?
Очухались и отмудохали меня по-гвардейски, т. е. без синяков и ссадин.
Затем доставили на «губу», а сами прямиком в медсанбат — засвидетельствовали там свои синяки и ссадины и такой рапорт составили, что…
Не будет больше ЭТОГО!
Не дождетесь!
Я обновлюсь!
Я стану сильным и беспощадным!
Только вперед!
Ура!
Так… мне нужен пистолет… И безотлагательно… Или я накажу их, или…
Но то ли от этих мыслей, то ли от быстрой ходьбы у меня перехватило дыхание, и по спине ручьем побежал пот.
Я остановился и осмотрелся. Совсем стемнело. Встречные машины слепили глаза своими яркими фарами. Прямо по курсу моего следования светилась вывеска кафе «Рюмочная».
«Нужно остыть», — решил я и, стряхивая снег с ботинок, вбежал на крыльцо.
23.09 — Придорожная Аллея. «Рюмочная».
— Сто пятьдесят «Столичной» и бутерброд с ветчиной, — суровым тоном сделал я заказ.
Бармен — молодой битюг в белой рубашке и при «бабочке» — уставился на меня и, растягивая слова, загнусавил:
— «Столичной» в ассортименте нет, имеется «Столбовая», «Смирновская», «Абсолют». Далее из крепких — «Скоч Виски», коньяк «Мортель»…
— Двести «Смирновской», — оборвал я его арию.
— Запросто, — усмехнулся битюг и достал из-под стойки граненый стакан.
— Закусона не маловато? — опять обратился он ко мне, укладывая на тарелочку бутерброд.
