Дальше все пошло быстро.
Игорь на ней, сами понимаете, женился.
Теперь эту молодую и счастливую семью можно иногда видеть делающей покупки в торговом центре — ну в том, который на выезде из города по правой стороне, если в область. Молодой мужчина (он под влиянием начитанной жены перестал носить, как бандит или политтехнолог, все черное) везет тележку с продуктами, рядом идет очаровательная молодая женщина, одетая скромно, но с большим вкусом. Они подходят к своему новому автомобилю, отнюдь не джипу, а обычной корейской практичной машине, и понемногу, помогая друг другу, сгружают продукты с тележки в багажник.
А сквозь выпуклое заднее стекло на них внимательно смотрит синими глазами лежащий на полочке позади сидений кот редкой породы — сиамский, но пушистый. Зовут его теперь за хороший аппетит Жорой, это Марина Ивановна придумала.
Знаете что? Если у вас нет кота или кошки, обязательно заведите. Заведите, заведите! Только, конечно, предварительно проверьтесь, нет ли у вас аллергии на кошачью шерсть, чтобы потом не мучиться. Но если аллергии нет — заводите, не раздумывайте. И тогда убедитесь, что от котов бывает настоящее счастье.
Короче, до свидания.
Миллион.
Реалистический рассказ о деньгах и счастье
С Николаем Ивановичем Огоньковым жизнь обошлась жестоко: все вокруг разбогатели, а он — нет. То есть нельзя сказать, что Николай Иванович бедствовал, как некоторые из тех, кого он видел на улицах и по телевизору. Он не просил, сидя на пятках неестественно подвернутых ног, подаяния на нуждающегося в операции сына; не жил без работы в сгнившем от ежегодных наводнений и неотапливаемом бараке; не перекрывал оживленную магистраль, требуя от окружающей действительности немедленно погасить полугодовую задолженность по зарплате; не покупал на оптовых рынках поддельные дешевые продукты и не стоял в очереди за пенсией каждый месяц в назначенный почтой день — нет, от всего этого Бог миловал. Просто Огоньков получал вполне приличные деньги в сфере не то чтобы малого, но так себе бизнеса, работая, понятное дело, менеджером по продажам, но это были всего лишь приличные деньги, не больше. В то время как многие, да почти все его знакомые — Мимолетов, Сочиев, Федоров, Жутько, Виноградов, Шустерман — уже получили настоящие деньги, не приличные, а большие, и теперь были обеспечены навсегда, а не тряслись от страха, что контора накроется и вместе с нею накроется штука баксов… Ну штука с небольшим, которую ежемесячно получал Николай И. Огоньков на свою, как у всех нормальных людей, пластиковую карточку.
А Мимолетов, допустим, или тот же Жутько хотя бы, они упаковались. Полностью обеспечили себя и свои молодые, но уже большие семьи — а чего третьего не рожать, когда бабки есть.
Проанализируем, к примеру, Мимолетова: что такого удивительного, оригинального и полезного этот Мимолетов, блин, сделал?
К тому времени, как утомленная советская власть собралась грохнуться, достиг Андрюха Мимолетов обычной для его тогдашнего возраста карьерной вершины, то есть вечером как попало учился в химическом институте, а днем тоже нетяжело работал старшим лаборантом в химическом же НИИ, которое, как положено, пыталось сделать из обычного мазута абсолютное оружие против американцев и всего их агрессивного блока. Оружие пока не получалось, зато вырисовывалась очистка мазута до практически питьевого состояния с помощью ядовитого синего порошка, синтезированного в лаборатории профессора Блувштейна, который как раз свалил в Израиль, испугавшись безвредного общества «Память». Юный Мимолетов остался единственным в лаборатории мужчиной среди немолодых кандидатш наук, парализованных предчувствием грядущей свободы торговли и соответствующего приведения научных зарплат к реальной цене научных достижений.
И Андрюха не растерялся, но, напротив, предпринял ряд оказавшихся впоследствии весьма целесообразными действий. Прежде всего он бросил вечерний институт и зарегистрировал лабораторию как кооператив «Синий птицъ», председателем которого тут же стал. После этого оставшийся от профессора на институтском складе в товарных количествах порошок погнал на продажу одновременно в две противоположных стороны — через Польшу прямо бывшему потенциальному противнику в конкурирующую лабораторию «Блустоун Инк.» и в Дагестан, где порошок тут же стали использовать для производства спирта пищевого из ворованных по древней горской традиции нефтепродуктов. Совершенно ненужные при этом помещения лаборатории сдал вместе с кандидатшами в аренду своему приятелю, вышеупомянутому Жутько Игорю, который как раз сообразил открыть в этих помещениях видеосалон на базе привозившихся ему выездными партийными родителями кассет с фильмами «Эммануэль», «Глубокая глотка» и «Охотник на оленей»…
Что же в результате через каких-нибудь исторически ничтожных пятнадцать—семнадцать лет имеем мы, точнее, имеют Мимолетов, а заодно и Жутько? Мимолетов пару лет назад через еще одного своего дружка Юру Шустермана продал контрольный пакет акций ЗАО «СПЪ» американской компании «Блустоун Инк. энд Шустер» и теперь живет постоянно в Московской области, очень увлекаясь яхтами, прямо помешался на них. Жутько вкладывает большие деньги в кино, сам продюсирует от нечего делать. А Юрка Шустерман, кстати, вообще переселился в Майами, он как поднялся на своем досуге для состоятельных господ, так сразу и уехал от греха подальше. В совете директоров-то блустоунском быть Шустером всяко лучше, чем в пресненском сизо Шустерманом, хотя сизо, конечно, знакомо по мелочам еще с семидесятых, а в Штатах буквально все с нуля пришлось начинать…
И все они в большом порядке. Промелькнет только, в соответствии с фамилией, Мимолетов по Рублево-, конечно, Успенскому шоссе, а за ним яхта на прицепе — и опять живет частной жизнью за большим дачным забором, выстроенным еще управлением делами ЦК КПСС. То же самое и Жутько — придет на премьеру своего блокбастера в мятом пиджачке, потусуется полчаса среди друзей, да и домой, к своим семейным ценностям, сосредоточенным в районе Истринского водохранилища. А Шустер с друзьями только раз в году встречается в Альпах, да и то без большой охоты — у них, у американцев, не принято своим богатством хвастаться, и соседи в Майами, если узнают, что он ездит на такой дорогой европейский курорт, начнут коситься.
Вот. Теперь представьте себе, каково это — иметь таких старых приятелей, которые иногда даже звонят и спрашивают о жизни вообще, а самому бояться, что накроется контора и окончательно опустеет пластиковая карточка… Так что судьба Огонькову действительно выпала суровая, не позавидуешь. Хотя, с другой стороны, штука баксов, если задуматься, это ж немало, совсем немало! Пока она есть.
Но, как известно, чего боишься, то и случается. Контора не то чтобы накрылась, но сильно пошатнулась в связи с очередной революцией в сопредельном государстве, где у нее, конторы, были большие интересы. И Колю Огонькова вместе с другими менеджерами низшего и среднего звена отправили в неоплачиваемый отпуск, в то время как менеджеры высшего звена, называемые, как обычно, топ-менеджерами, ушли, натурально, в отпуск оплачиваемый и разлетелись кто куда по островам.
В отпуске Коля стал много спать, а перед сном мечтать.
Что еще прикажете делать человеку в неоплачиваемом отпуске неизвестной пока длительности, если небольших накоплений хватит еще максимум на месяц? При этом, заметьте, у Огонькова есть сестра-учительница, живет в Орле, и бывшая жена, которой он, несмотря на взаимную бездетность, тоже постоянно помогает, поскольку ее профессия дизайнера некоторых кормит очень даже неплохо и все время приводит на экран телевизора, а бывшую Колину жену не кормит почти совершенно никак и приводит исключительно в наркозависимость — она неталантливая, жена. Есть у него также головастая собака не совсем чистой породы бассет, которая спит на его кровати в ногах и вздыхает вместе с Колей, автомобиль отечественного производства, пошедший уже заметным рыжим цветом по низу дверей, и однокомнатная квартира, вовремя оставленная покойной теткой — как раз к разводу.
Да, живет Н.И. Огоньков, конечно, в Москве — где же у нас, кроме Москвы, человек получает тысячу долларов в месяц и еще о чем-то мечтает?
О, Москва, Москва, поразительный город! Кто только не живет в нем, кто только не вдыхает жадно его несвежий, но прекрасный воздух, выдыхая вместе с азотом или чем там еще свои страстные желания… Его колеблющиеся в горячем мареве башни и висящие в огненных закатах мосты, его слишком широкие, но непроезжие проспекты и изрытые тружениками благоустройства тротуары, его пыльные парки и памятники, размножающиеся, как кролики…
Все это, отвратительное и чарующее, окутано жаждой обладания, исходящей от коренных и, главным образом, от приезжих жителей.
