Ольга схватила её запястья так крепко, что смяла тонкий медный браслет, и потянула к себе. Подняла упирающееся тело, поискала свой ориентир — мятый белый листок и сосредоточенно пошла к нему, стараясь не отводить взгляда. «Оля» — «Оля» — «Оля» — «Оля» — будто вы кликали из лабиринта её же собственным голосом. Женщина больше не сопротивлялась, сама переставляла ноги, но всё ещё тяжело висела у неё на плече.
Время тоже подверглось искажению, поэтому Ольга не могла бы точно сказать, как долго они брели — казалось, бесконечно, — пока, наконец, не увидели серебристый пылесос в компании множества отражений.
— Вышли, Агафья, почти вышли.
Та уже немного пришла в себя, чуть отстранилась и слабо кивнула. Но её лицо всё ещё оставалось серым. Ольга подхватила пылесос, и они двинулись к выходу. Зеркала начали редеть, и вот уже дверь, тупичок и большой светлый коридор. Только тогда позволили себе остановиться и без сил опустились на пол, привалившись к тёплому металлическому боку их спутника.
— На самом деле он девочка, — сказала Ольга, — Ариадна.
— Конечно, откуда здесь мальчик. Не выживет.
— Ты чего туда полезла?
И губку.
— Чё, вернёмся?
— Щас.
Разговаривать не очень-то хотелось, но они перебрасывались пустыми фразами, стараясь сгладить пережитый ужас и взаимную неловкость: одну смущало, что потеряла самообладание, другую — что видела это.
— Похоже, на голову я совсем слаба. Высоты не боюсь, а вот замкнутых пространств и, как выяснилось, бесконечности — очень.
— Интересно, как это называется?
— Надо будет у Панаевой спросить... Спорим, она знает?
За обедом Ольге показалось, что Агафья поглядывает на неё, ожидая, не заговорит ли она об утреннем происшествии. В конце концов Агафья не вытерпела:
— Елена, сегодня я... сегодня мы с Олей нашли зеркальную комнату. Скажите на милость, зачем она понадобилась?
— Я там чуть концы не отдала. Оказывается, я боюсь зеркал — в таких количествах.
— Это называется спектрофобия, — квалифицированно сообщила Панаева. Оля с Агафьей переглянулись.
— Спасибо, Маша. Кто бы сомневался, что ты в курсе...
Ольга потом попыталась вернуться в лабиринт, но не нашла ни двери, ни самого тупичка. Конечно, ей всегда был присущ лёгкий топографический кретинизм, но не до такой же степени. Там, где предполагался поворот — как ей казалось, — была обычная стена. Ольга подумала, что она возникла, как переборки в космическом корабле, которые то опускаются сверху, то выезжают из пола, рассекая пространство. Реальность внутри этого здания всё чаще напоминала ей кубик Рубика, в котором квадратики вращаются вокруг неподвижного центрального каркаса. В один из воскресных дней после обеда, когда Ольга уже выходила из столовой, к ней обратилась Алла:
— Не поможешь мне сегодня? Часа в четыре? — С началом занятий ученицы и кандидатки постепенно перешли на ты: хотя общаться почти перестали, ощущение причастности к Ордену их сблизило.
Отказываться от хозяйственных работ не принято, и Ольга кивнула.
В назначенное время она приоткрыла дверь кухни и на мгновение испытала головокружение: её окутал густой аромат яблок, уже чуть полежавших, тёплых, утративших хрусткую свежесть, но ещё не забродивших. Значительная часть пола застелена клеенкой, на которой разложены круглые красные плоды — чистые, сухие, более или менее отсортированные по размеру.
— Будем делать джем, для него апорт бери, который покрупней. А мельбу на варенье потом. На, — Алла выдала нож и пару мисок, — для кожуры. Резать сюда.
Ольгу подобная манера общения приводила в восхищение: до чего хорошо, когда человек знает, чего от тебя хочет, и прямо об этом говорит. Да ещё требования такие нехитрые.
«Мне бы в армии, наверное, понравилось», — подумала она и погрузилась в работу. Джем готовился на удивление быстро, Алла была довольна помощницей и даже допустила её к плите, помешивать яблоки и сахар, так что часа за два они сделали десяток небольших баночек.
— Хватит пока, — решила Алла, — спасибо.
— Да не за что, интересно было. — Ольга ответила искренне, она ничего не понимала в кулинарии и нашла процесс увлекательным.
— Сладкое любишь? Могу десерт тебе приготовить, — Алла явно расщедрилась, — любой практически, какой пожелаешь.
— Я, это... — тут Ольге стало стыдно, — сгущенку люблю варёную.
Алла слегка изменилась в лице, и Ольга поспешила добавить, чтобы как-то спасти свою репутацию:
— Но только самоварную! Магазинную ни-ни, у неё вкус другой.
Алла ничего не ответила, но стало ясно, где она таких гурманов видала.
— Ладно, пошли.
В дальнем конце кухни была ещё одна дверь, за которой обнаружилась огромная кладовая без окон, с множеством полок, сплошь уставленных коробками, банками и пакетами. Запах там витал сложный, но в целом приятный.
Алла сверилась со списком, взяла небольшую стремянку и достала сверху пару жестянок без этикеток.
— На вот. Что ж с тобой делать, если слаще варёнки ничего в жизни не пробовала.
Ольга много разного едала, но тут решила не спорить — прикидываться сироткой гораздо удобней. Вместо этого, углядев между стеллажами ещё одну дверь, спросила:
— А там чего?
Алла замялась, чем изрядно удивила Ольгу — она-то думала, что смущение ей не свойственно.
— Мастерская моя. Хочешь посмотреть?
— Ещё бы!
Миновали крошечную прихожую, затем Алла прошла вперёд, отперла замок, щёлкнула выключателем и посторонилась, впуская Ольгу. Та не сдержала изумлённого возгласа (надо признать, непечатного рода). Отовсюду на неё глядели блестящие стеклянные глаза: с тёмной стены грустно смотрел лось, серая кабанья морда казалась улыбающейся, на мраморных столиках пушили перья изящные птицы — Ольга узнала только утку, сойку, ворона и сову.
— Так вот кто сделал Жакоба!
— Моя работа, да.
В помещении был кондиционер, над одним из столов располагалась вытяжка, так что в воздухе не чувствовалось никакой особой химии. Ольга не удержалась, понюхала зелёную макушку селезня — немного отдавало нафталином, но не смертельно.
— Это от моли, — пояснила Алла, — а так они не воняют.
— А... над чем ты сейчас работаешь? — спросила Ольга, просто чтобы что-то сказать.
Алла открыла холодильник и продемонстрировала большой, герметично закрытый прозрачный пакет, в котором лежал, неловко выгнув шею, небольшой белый гусь. Он был завёрнут в обычный женский чулок, но Ольга умудрилась разглядеть вату в оранжевом клюве, и ей стало немного дурно.
— Ты его сама... того... застрелила?
— Да ты что, купила, он же домашний. Сезон зимой начинается, это я так, практикуюсь.
— Кстати, давно хотела узнать, ты о чём пишешь, Алл? Мне твои книжки не попадались...
— О животных, я в них разбираюсь. Очень я животных люблю.
«Хорошо, что не людей... хотя по людям у них Марго специализируется», — подумала Ольга, но промолчала, и Алла мечтательно продолжила:
— Вот лисы, лисы, они, знаешь, вот тут, — протянула руку к чучелу огнёвки, которая смирно, лапка к лапке, сидела на полке, — пахнут фиалками. Здесь, над хвостом. Тооооненько так. И поверить невозможно, пока сама свежую тушку в руки не возьмёшь. Красавицы они, девочки... И повадки такие, уж сколько лет смотрю, а всё не пойму, какая сила приводит их под выстрел. Только недавно была за несколько километров отсюда, а поди ж ты, возникла шагах в сорока и будто ждёт, покорная.
У Аллы была тяжелая нижняя челюсть, казалось, будто она постоянно борется с раздражением, сжимая зубы и презрительно кривя рот. Но сейчас она расслабилась, жесткое широкое лицо сделалось мягче, и на нём промелькнуло выражение такой нежности, словно речь шла о любви, а не о смерти.
— Ага... — Ольга с трудом отвела взгляд от её лица, растерянно взглянула на банки, которые до сих пор прижимала к груди, и нашлась: — Ну, пойду я, добычу отнесу. Спасибо, что показала, красиво у тебя.
Алла кивнула и проводила её в кухню, по дороге тщательно запирая все двери. Напоследок, порывшись в столе, протянула консервный ключ:
— Верни потом, не забудь.
Сентябрь проходил незаметно, Ольга погрузилась в занятия и книги и совсем не чувствовала Крыма; солнце и морской ветер не добирались до неё, иногда казалось, что она проводит дни в подземельях, хотя на самом деле классные комнаты располагались примерно на втором этаже — если, конечно, странная планировка не обманывала.
Лишь по вечерам, впадая в естественную после ужина задумчивость, Ольга выходила во двор, смотрела, как солнце стремительно уползает за гору и уже в восемь становится темно. Она каждый раз надеялась дождаться низких крупных звёзд, но прохлада всегда загоняла её в дом до срока.
