Родик, не приняв игру, подошел к столу, намереваясь занять привычное место, но передумал и направился на кухню, где взял из холодильника еще бутылку пива.
— Малыш, как дела в школе? — устроившись за столом, задал он дежурный вопрос.
— Все здоровски. Четверть закончу с одной четверкой, да и та по русскому.
— Молодец, хотя родной язык надо знать на пять. А я вот четверть оканчиваю с двойкой. Могут оставить на второй год.
— Ты уже свое отучился, — не поняв аллегории, возразила Наташа. — Я вам, взрослым, завидую. Уроки готовить не надо. Можете весь вечер телик смотреть, и спать ложитесь, когда хотите.
— Да уж, повезло нам… Расскажи лучше, какие важные события в последнее время произошли в государстве?
— Советского Союза не стало. Мы теперь в суверенной России живем. Флаг стал трехцветным, и в школу разрешили без формы ходить…
— Больше ничего?
— Еще Содружество Независимых Государств создали. Ты чего в борщ сметану не кладешь?
Родик, удивившись такому переходу в мыслительном процессе ребенка, в который уже раз задался вопросом: «Что же имел в виду Гриша, предлагая читать газеты, чтобы понять причины исчезновения «правления»?»
— А еще, папчик, не стало главной советской партии, которая мучила наш народ семьдесят четыре года. Нам Анна Сергеевна об этом целый урок рассказывала. Хорошо, что я в комсомол вступить не успела. Каринка — комсомолка, ее еще в прошлом году приняли, она теперь не знает, что делать.
Тут у Родика вдруг что-то щелкнуло в сознании, все встало на свои места, и он подумал: «Ну и идиот же я! Ларчик просто открывался. Очевидно, «правление» — это какая-то партийная структура, а может, и вообще один высокопоставленный функционер. Вот откуда всесильность. А тут потребовалось сматывать удочки. Как сейчас говорят — выводить авуары за границу. Мои и вывели, а Гришу обобрали. Хотя, может, он и сам решил в мутной воде рыбку половить. Время покажет…»
Наташа что-то еще говорила, но Родик только поддакивал, уже строя схемы защиты своих интересов. Потом встал и позвонил в офис.
— Миша, скажи, когда приезжает Гриша?
— Точно не знаю. Думаю, не раньше чем через неделю.
— Ты же с ним разговаривал. Вы что, не обсудили ситуацию?
— Почему не обсудили? Обсудили.
— И что?
— Гриша сказал, что ему все ясно, но это не телефонный разговор. Он вернется, и будем принимать решение. До его возвращения велел ничего не предпринимать. Кстати, он просил напомнить о гарантийном письме.
— А мне он позвонить не собирается?
— Не знаю. Это мы не обсуждали.
— Ой, Миша, что-то ты недоговариваешь. Да и почему-то очень спокоен… Ты отдаешь себе отчет в последствиях произошедшего, вне зависимости от того, кто в этом виноват?
— Родик, не нажимай. Я все понимаю. Однако это вне моей компетенции. Не дави на меня. Я все равно ничего сделать не могу. Приедет Гриша, Борю вызовем…
— Вот приедет барин, барин нас рассудит…
Родик в сердцах повесил трубку.
Отчаянье увеличивает долги, а труд их уплачивает
А. Жуссье
Проводимое Родиком еженедельно для координации работ совещание было в самом разгаре. Обсуждали текущие проблемы, которые Родик и без того хорошо знал. Он слушал, привычно помечая что-то в блокноте, но думал о другом: «Спокойствие не приходит. Неопределенность давит, не позволяет ни спать, ни отдыхать, ни трудиться. Все вокруг валится, будущее в тумане. Как жить? Как работать? Деньги тают не по дням, а по часам. Цены не просто растут, а летят. Расчетные счета опустели. Наличку Саша, судя по всему, истратил, но это не ликвидировало проблемы. Производство буксует. Надежда только на автомобильный бизнес, но он пока толком не начат. Тут еще повышение арендной платы… Даже Серафима ничем не радует — реализация почти нулевая. Да это и без ее объяснений ясно. Кто станет покупать спецодежду, когда даже строить не из чего? Все остановилось. У Юры, по его мнению, лучше. Продажи есть, но все продается уже сегодня ниже себестоимости. Юра это плохо понимает, не считает долгов. На выручку он их обещает закрыть, но на закупку сырья денег, вероятно, не хватит. Вон, он от своих эмоций на стуле усидеть не может. Орет. А что я могу сделать? Это они еще ничего про Танзанию не знают…»
— Все понятно, — вслух сказал он. — Дела швах. Надо менять все. Я много размышляю об этом в последнее время. Похоже, что настал момент залезать в кредиты. Не хотелось, но другого выхода не вижу. Последуем Гришиному примеру. Саша, готовь технико-экономическое обоснование. Сколько на это нужно времени?
— Думаю, дня два, хотя опыта у меня нет.
— Хорошо. Я договорюсь с банкирами о встречах. Где быстрее дадут — там и возьмем. Проценты всюду стали огромными. По моим данным, что-то около двухсот процентов годовых. Придется еще и откатить. Серафима, начинай заниматься коммерцией. Иначе кредиты не отобьем. Зондируй закупки мало портящихся продуктов. Брать будем на тех же складах Минобороны, у них есть стратегический запас. Про мясные консервы я знаю точно. Их списывают аналогично одежде. Есть отличие — сертификация на их дальнейшую пригодность. Ищи лабораторию. Срок тебе — не более недели. С кем связаться, сама знаешь. Юра, не дергайся: камнерезку будем закрывать. Мелкую ювелирку оставь. Сырье на нее постараюсь добыть. Есть у меня мысль…
— Родик, ты с ума сошел! Куда я ребят дену? У них семьи…
— Юра, у нас тоже семьи. Мы не благотворительное общество. Ты не понимаешь, что происходит?..
— Дай часть денег от кредитов.
— Во-первых, кредитов еще нет. Во-вторых, ты такие проценты не отработаешь. Сначала имеющиеся долги закрой.
— А Саша отработает?
— Тоже нет, но под прессы, с учетом запаса материалов, наличия государственных заказов, кредит, наверное, дадут. Я не собираюсь использовать эти деньги для производства прессов. Прессами будем прикрываться. А деньги придется зарабатывать через те схемы, которые создает Серафима. Пойми, заниматься серьезным производством, когда цены на все скачут, как обезьяны в клетке, нельзя. Думайте о других направлениях, но в рамках коммерции типа «купи-продай». Ты, Юра, лучше поразмысли, что можно продать за границу.
— Родик, я не торгаш. Я ремесленник…
— Заткни себе это в одно место. Стань торгашом, кем угодно, но зарабатывай. Ты хочешь умереть с голоду? У тебя семья…
В это время зазвонил телефон.
— Извините, ребята, отвечу… Боря, ты?.. Слышно, как из Москвы. Есть серьезный разговор… Что? Ты в Шереметьево? Почему? Да… Сейчас выезжаю.
Родик повесил трубку и ошеломленно огляделся.
— Совещание окончено. Всем все ясно? Серафима, не в службу, а в дружбу — позови, пожалуйста, Михаила Абрамовича. Скажи, что сверхсрочно…
— Что стряслось? — спросил тот, входя к Родику в кабинет.
— Закрой дверь… Звонил Боря. Он в Шереметьево. Утверждает, что заболел СПИДом и из-за этого прилетел.
— Когда это он успел?
— Не знаю. Он там по всяким местам шлялся. Выяснять не стал. Обещал приехать. Погнали… Разберемся. Заодно и про кардамон все выясним. Ему теперь скрывать смысла нет, а может, и приехал по той же причине. Может, и про СПИД врет…
— Надо Грише позвонить.
— Потом. Да ты его сейчас и не застанешь. Он где-нибудь лошадей тренирует или по магазинам шляется. Скажешь, что звонил, а связи не было. Поехали…
Предают только свои.
Народная мудрость
Подъезжая к аэропорту, Родик сообразил, что не сказал Боре, где он должен его ждать. Поэтому, припарковав машину около зала прилета под знаком «стоянка запрещена» и на всякий случай включив аварийку, он предложил Мише зайти в левую дверь, а сам направился в правую.
Борю Родик заметил сразу. Он стоял, прислонившись к колонне, и, казалось, что-то рассматривал на полу.
— Боря! — окликнул Родик.
Тот, услышав окрик, начал озираться по сторонам и, наконец, увидел Родика. Жмакин про себя отметил, что Боря действительно выглядит неважно. Его лицо как-то заострилось, казалось, удлинился и без того крупный нос, кончик будто опустился; обычно очень бледные впалые щеки покрывала не менее чем двухдневная щетина и неестественная пунцовость, переходящая под очками в обрамляющие глаза черные круги. За стеклами, как показалось Родику, бегали беспокойные зрачки. Глядя на Борю, он ощутил какое-то новое для себя чувство, разобраться в котором не успел. Боря двинулся в его сторону с протянутой для приветствия рукой. Родик инстинктивно пожал эту руку, отметив про себя ее горячую сухость. Почему-то Родику пришла в голову ассоциация с лапкой петуха, зарезанного им в последний день рождения.
— Что случилось? — вместо приветствия спросил он, стараясь не проявлять враждебности.
